Плач в ночи - Кларк Мэри Хиггинс. Страница 45

Проснувшись в слезах, она поспешила к мальчику. Тот спокойно спал.

На кухонном столе Эрих оставил записку: «Внял твоему совету. Несколько дней буду рисовать в хижине».

За завтраком, оторвавшись от каши, Тина спросила:

— Мама, почему ты не поговорила со мной, когда ночью пришла в мою комнату?

В тот день после обеда зашла Руни, и именно она первой заметила, что у младенца жар.

Руни и Клайд провели рождественский ужин вместе с Мод и Джо.

— У Джо все путем, — сообщила Руни. — Они с Мод после больницы отправились во Флориду и там прямо расцвели. Оба такие загорелые и здоровые. В следующем месяце Джо снимут шину.

— Это хорошо.

— Ясное дело, Мод говорит, что счастлива быть дома. Сказала, Эрих был так щедр к ним. Но, наверное, ты сама это знаешь. Он до цента оплатил медицинские счета и еще дал им чек на пять тысяч долларов. Написал Мод, что чувствует себя ответственным.

Дженни, которая сшивала последние лоскутки одеяла, подняла взгляд:

— Ответственным?

— Не знаю, о чем он. Но Мод призналась, ей не по себе оттого, что малыш болеет. Говорит, она помнит, как говорила тебе ужасные слова.

Дженни помнила те ужасные слова.

— Наверно, Джо признал, что тем утром у него было похмелье; настаивает, что спутал яд с овсом.

— Джо так сказал?

— Да. Короче, думаю, Мод хотела, чтобы я передала тебе ее извинения. Я знаю, что когда на прошлой неделе они вернулись, Джо пошел и сам поговорил с шерифом. Джо и вправду расстроен из-за слухов вокруг несчастного случая с ним. Знаешь, из-за той чуши, когда он сказал, будто видел тебя. Говорит, не знает, почему вообще это брякнул.

«Бедный Джо, — подумала Дженни. — Пытается исправить непоправимое и делает только хуже, все взбаламутив».

— Господи, Дженни, еще капельку - и ты закончишь одеяло. Тоже красивое. Нужно было терпение на него.

— Мне понравилось шить его, — ответила Дженни.

— Ты повесишь его в столовой, рядом с лоскутным одеялом Каролины?

— Не думала об этом.

Сегодня Дженни ни о чем особо не думала, кроме вероятности того, что она страдает лунатизмом. Во сне она пыталась выгнать голубя из комнаты девочек. Но была ли она на самом деле в их комнате?

За последние несколько месяцев было слишком много таких случаев. В следующий раз она поговорит об этом с доктором Элмендорфом. Может, ей действительно необходима консультация.

«Я так боюсь», — подумала она.

Дженни начала сомневаться в том, простит ли ее когда-нибудь Эрих за дурную славу, причиной которой она стала. Как бы они оба ни старались, все идет наперекосяк. И, что бы ни говорил Эрих, подсознательно он не уверен, что ребенок - его. Она не сможет с этим жить.

Но малыш был Крюгером и заслуживал лучшее медицинское обслуживание, какое ему могло дать богатство Эриха. Когда мальчику сделают операцию и он поправится, если дела не пойдут лучше, Дженни уедет. Она представила жизнь в Нью-Йорке, работу в галерее, детский сад, как она забирает детей и торопится домой приготовить ужин. Будет нелегко. Но в жизни все нелегко, а многие женщины справляются с этим. И это будет лучше, чем ужасное чувство изоляции, ощущение, словно она теряет связь с реальностью.

Ночные кошмары. Лунатизм. Амнезия. Возможна ли амнезия? Когда Дженни жила в нью-йоркской квартире, у нее не было таких проблем. К концу дня она уставала до посинения, но всегда засыпала. Возможно, катастрофически не хватало времени на девочек, но теперь на них нет времени вообще. Она так боится за сына, а Эрих по-прежнему быстро забирает девочек, увозит их на прогулки, в которых она не может или не станет участвовать.

«Я хочу уехать домой», — думала она. Дом - это не какое-то определенное место, может, даже не особняк и не квартира. Дом там, где ты можешь закрыть дверь и побыть в мире.

На этой земле. Даже сейчас. Падает снег, дует ветер. Дженни нравилась суровая зима. Она представила дом таким, каким начала его делать. Тяжелые портьеры сняты, стол у окна, друзья, которых она думала найти, вечеринки, которые она устраивала бы по праздникам.

— Дженни, ты такая грустная, — вдруг сказала Руни.

Она выдавила улыбку:

— Просто...

Ее голос затих.

— Это лучшее Рождество, какое у меня было после отъезда Арден. Смотрю, как счастливы дети, помогаю тебе с малышом...

Дженни осознала, что Руни никогда не звала мальчика по имени.

Она подняла лоскутное одеяло:

— Вот, Руни, готово.

Бет и Тина складывали новую мозаику. Бет подняла глаза:

— Очень красиво, мамочка. Ты очень хорошо шьешь.

Тина охотно подхватила:

— Это мне нравится больше, чем то, на стене. Папа сказал, что твое будет не такое красивое, как то, на стене, а я подумала, что плохо так говорить.

Девочка склонила голову над книгой, всем своим видом выражая обиду.

Дженни не могла не улыбнуться:

— Ой, Динь-Динь, ты такая актриса.

Подойдя к дочери, она опустилась на колени и обняла ее. Тина крепко обхватила ее руками:

— Мамочка...

«После рождения малыша я уделяла им так мало времени», — подумала Дженни.

— Знаете что? Принесем Тыковку сюда, — предложила она. — Если вы помоете руки, может, дам вам его подержать.

Руни заглушила их восторженные крики:

— Дженни, можно мне его принести?

— Конечно. А я приготовлю ему кашу.

Через несколько минут, осторожно держа младенца в одеяле, Руни вернулась на первый этаж. Выглядела она озабоченной:

— Кажется, у него жар.

В пять часов пришел доктор Бович.

— Лучше положить его в больницу.

— Пожалуйста, не надо, — Дженни постаралась, чтобы ее голос не задрожал.

Педиатр задумался.

— Подождем до утра, — сказал он. — Проблема в том, что у новорожденных жар может довольно быстро усилиться. С другой стороны, не хочется выносить его на холод. Ладно. Посмотрим, как он будет чувствовать себя утром.

Руни осталась и приготовила им ужин. Дженни дала сыну аспирин. Ее саму бил озноб. Она подхватила простуду или просто замерзла от волнения?

— Руни, передай мне шаль, пожалуйста.

Обернув шаль вокруг плеч, Дженни укрыла в ее складках малыша, которого держала на руках.

— О господи... — Руни мертвенно побледнела.

— Что такое?

— Все дело в этой шали. Когда я сшила ее такого цвета, то не понимала... с твоими темными волосами... на секунду показалось, что ты - Каролина с портрета. Мне аж не по себе стало.

В половине восьмого должен был прийти Клайд, чтобы проводить Руни домой.

— По вечерам он не выпускает меня из дома, — призналась женщина. — Говорит, ему не нравятся мои бредни после того, как я хожу снаружи одна.

— Какие бредни? — рассеянно спросила Дженни. Мальчик уснул. Дыхание его было тяжелым.

— Ну, знаешь, — голос Руни утих до шепота, — однажды был приступ, когда слова из меня так и сыплются, и я рассказала Клайду, что очень часто вижу Каролину. Клайд прямо взбесился.

Дженни вздрогнула. Руни вроде бы в здравом уме. О том, что видит Каролину, в последний раз она говорила до рождения мальчика.

В дверь резко постучали, и в прихожую у кухни зашел Клайд.

— Давай, Руни, — сказал он, — собирайся. Хочу поужинать.

Руни склонилась к уху Дженни:

— Ты должна мне поверить: она здесь. Каролина вернулась. Я ее понимаю, а ты разве нет? Она просто хочет посмотреть на внука.

Следующие четыре ночи Дженни держала колыбель рядом со своей кроватью. Кондиционер выдувал теплый и влажный воздух, и в тусклом свете ночника, периодически просыпаясь, Дженни видела, что младенец накрыт, что дышится ему легко.

Каждое утро приходил врач.

— Нужно следить, не появятся ли симптомы пневмонии, — говорил он. — У новорожденного за несколько часов простуда может перейти на легкие.

Эрих из хижины не вернулся. Днем Дженни приносила сына вниз и укладывала в люльку рядом с печью. Так она могла все время присматривать за ним и в то же время быть с Тиной и Бет.