Твоя заря - Гончар Олесь. Страница 37

Зависть, вот что тебя, Мина, ослепляет,- с горечью говорит хозяин.

- Кто из пас и чем ослеплен - завтрашний день покажет,- отвечает насмешливо Мина.- Завтра может оказаться, что именно селькор Око видит дальше всех вас вперед!.. Такое видит, что Мамаю твоему и не снилось!..

Пока Мина разглагольствует, девчонка Надькина испуганно к матери жмется, прячется за юбку, потому что, видать, этот дядька с таким крикливым голосом не на шутку устрашает ее, и без того диковатую степную малышку. Всякий раз, когда Мина начинает обличать, сверкая сердито белками, нам, мальчишкам, тоже становится не по себе, верится даже, что в гражданскую он и в самом деле был способен кого-то там в уезде гирей убить. До сих пор поговаривают в Терновщине, что в свое время, когда у буржуев-лавочников в Козельске производили обыски, заскочил будто бы Мина к кому-то из тамошних лавочников среди ночи, поднял дрожащего из постели: "Золото на стол!

Махновцам на лопате в окно подавал, а от нас прячешь?"- Поскольку же тот скарбом делиться не захотел, а может, раньше из него все золото вытрясли,- Мина, выпроводив семью в другую комнату, посадил упрямца против себя в угол и целую ночь бросал в него гирями, хоть золото на столе так и не появилось... Сам Мина избегает разговора о тех черт знает какой давности гирях, даже сердится, если кто лезет с расспросами, а жена его, броской красоты молодуха, заверяет, что оклеветали Мину, не было этого, не мог он человека, хоть и торгаша, самосудом казнить. Допустим, так, но вот когда разъярится, остервенится Мина Омелькович, налетит на кого-нибудь, глаза выпучив и аж посерев от злости,- можно и в те его скаженные гири поверить...

Собираясь уходить. Мина вдруг подобревшим голосом пытается ублажить хозяина:

- Ну, ты не того... Покричали и ладно. А вот насчет меда... Говорят, от пчелиного меда здоровье у человека становится, как у медведя?

- Ну и что?

Так ты не поскупись - вынеси Мине в дорогу ломоть сотов. Знаю ведь, качал... Пчелы тебе завтра еще принесут!

И слышит в ответ:

Пусть принесут и тебе.

Не дашь?

- Пчелу проси, пусть она тебе даст.

А пчела тут как тут! И не одна, а целая туча их появляется V колодца, словно по какому-то тайному знаку пасечника. Может, принесенный Миной махорочный дух сыграл здесь свою роль или раздразнили пчел Минины крик и озлобленность, потому что злость человеческая тоже будто бы пчелам передается,- словом, Романове войско, как но тревоге поднятое, с жалами наготове, уже густо закружило поблизости, загудело сердито и в аккурат над Миной Омельковичем!

Ты смотри! Где их у чертовой матери набралось столько!

Селькор Око давай отмахиваться обеими руками, по это пчел не отпугивало, наоборот, подзадорило, они и подкрепление вызвали, еще сердитее целым роем над Миной загудели, и какая-то из них, улучив момент, впилась-таки Мине в загривок, а еще одна вогнала жало под самый глаз, так что бедолага возопил и, заслоняясь рукавом, бросился наутек.

Отбежал от колодца и остановился, ругаясь:

- А передохли б они тебе все! Не пчелы, а черти какието! Да уйми ты их!

Мы, детвора, прямо падали от хохота, и Надька смеялась своим клокочущим красивым смехом, а дядя Роман, тоже повеселевший, повел, как волшебник, в сторону пасеки рукой:

- А ну, пчелы, домой! Кыш! Кыш!

И они тут же... улетели! Угомонились враз. Потянули к ульям свой успокоенный гул.

- Как тенерь я на слете покажусь? - кривясь от боли, ощупывал Мина Омолькович ужаленное место под глазом.- Селькор Око и с таким оком... Тьфу ты, нечистая сила!

Надька посоветовала побрызгать в лицо водой,- тогда глаз по так опухнет.

Воспользовавшись советом, Мина Омелькович долго брызгался из бадьи, искоса поглядывая то на нас, то в сад ча пасеку.

- Наплодил ты их целые стаи,- бормотал он.- Еще н усатого на страже усадил... Посмотрим, посмотрим-ка", он тебо насторожит...

Все время, пока Мина Омелькович сражался здесь с пчелами и громко распекал их "атамана", Настуся, прижимаясь к матери, надув смуглые, тугие, как яблоки,, щечки, исподлобья поглядывала на этого крикливого дядьку, и какая-то уже взрослая ненависть проскальзывала в детских на редкость выразительных глазах. Когда девчонка нахмуривается, глаза ее, такие же, как у матери, золотисто-карие, сразу темнеют, как темнеет степь, когда на нее от облака тень набежит.

Но вот Мина, вволю накричавшись и еще раз отхлебнув!

из бадьи, снова нахлобучил свою бравую фуражку и отбылнаконец с подворья - при этом не мог он, конечно, заметить, каким острым, непримиримым взглядом Надькина дочурка провожает его приземистую фигуру с котомкой на плече, с орлами резко белеющих нашитых на брюки заплати Ушел, и всем словно отлегло от души. Долго мы еще будем видеть, как Мина Омелькович, удаляясь, -мелькав"

этими приваренными на ягодицах орлами, которых ов вовсе не стыдится, проносит своих двуглавых по Тернов+ шине, даже щеголяя, а теперь еще и в Козельск понесет.

- Почему он ругался? - лишь теперь с тревогой спро сила Настуся, все еще глядя Мине вслед.

- Это он шутил,- успокаивая, погладила девочку мать.- Ты не пугайся.

Настуся, однако, твердит свое:

- Нет, он ругался, шутят не так, не так...

Мы стоим, потупясь, нам почему-то неловко.

Роман Винник печально поглядывает на дорогу, а когда.

Мина уже исчез за холмом, роняет с горечью:

- Драный это человек... Нёпуть. Брякнет вот так чтонибудь,- ни пришьет, ни приштопает... Правду я говорю, хлопцы?

Что тут возразишь? Не новость для нас такие отзывь о Мине Омельковиче. Невысокого мнения Терновщин"

о его, по-нынешнему говоря, деловых качествах. Первый изъян - что к работе питает большую нехоть, а у нас лодырей никогда не жаловали... Хата его на пригорке, на само"!

скрещении двух улочек, дерезой укрылась от дороги, и ни.

единой вишенки около нее, все никак не соберется Мина посадить, хотя каждый год ладится:

- Вот осенью и я грушу-дулю посажу для своего сыночка...

Не одна осень прошла, а груши так и нет.

Верным остается своей привычке Мина: сядет с утра на завалинке и до обеда сидит снопом. Курит, да покашливает, да созерцает мир, как король какой, надежно чувствуя себя за колючим крепостным валом из дерезы. Нам, мальчишкам, Мипа под настроение объясняет, что имеет право теперь и передохнуть, поскольку смолоду очень тяжко работал, все жилы вытянуло из него проклятое панство.

Роман этот лишь немного пробыл на воловне, а потом к садовникам прилепился, Мину же как загнали па конюшню, так н не вылезал оттуда возле лошадей, в гноище день и ночь...

- Конским духом так провоняешь, что вечером от тебя все девчата шарахаются,- доверительно жаловался нам, бывало, Мина Омелькович.- А кормили как? Никакой тебе перемены, галушки да галушки, а работу спрашивают, за малейший недосмотр уже по зубам Мину, канчуком по плечам...

И сейчас без возмущения Мина не может вспомнить, как панычи-офицеры до крови избили его нагайками, когда жеребую кобылу не усмотрел, и она жеребенка выкинула...

Одно слово, горе мыкал человек, и это у нас вызывает искреннее сочувствие к Мине. Знаем о нем и то, во что он нас не посвящает, но что известно всей Терновщине: будто бы в той же панской экономии женили Мину не совсем по доброй его воле, барыня-ведьма вроде навязала ему в жены одну из горничных, чтобы прикрыть чьи-то там грехи, значит, имеются основательные сомнения, в самом ли дело сынок Гришаня, которого он сейчас растит, доводится ему сыпком... "Чей бык ни прыгал, а телята наши" - так на эти вещи смотрит Мипа. Родной там или не родной, а он так печется о своем единственном, что не всякий родной отец мог бы заботливостью с ним сравняться. А что Гришапя болезненным удался, это лишь усиливает заботливость Мины о нем, он не стыдится сам за руку водить парнишку по знахарям и шептухам... Знаем о Мине также и то, что его в свое время чуть было не расстреляли гайдамаки за Того самого лавочника в Козольске, на последнюю расправу уже вели в тальники, только темная ночь да эти тальники и спасли нашего Мину. Все эти испытания конечно, ставим Мине Омельковичу в немалую заслугу.