Сэнгоку Дзидай - Вязовский Алексей. Страница 10

— Матэ — громко приказал генерал и я отпустил задыхающегося капитана-касиру.

Встал, снял повязку, отряхнулся. Подал руку Цурумаки и помог встать. Вся площадь смотрела на меня квадратными глазами. Танэда первый сгибается на 90 градусов и застывает в поклоне, все остальные тут же повторяют его движение. Кланяюсь в ответ. Ухожу победителем под восторженные крики «Сатоми» и «Кэнсей» [27].

Глава 5

Остаток дня проходит тяжко. Учебная схватка с самураями забрала много сил и я уже почти равнодушно инспектирую конюшни, родовое святилище Сатоми с фигурками пузатых божков и ароматическими палочками на основе бамбуковой щепы, склады. Запасы Тибы впечатляют — стратегический резерв риса, вяленой и соленой рыбы, маринованных слив и прочих продуктов позволяет держать год осады из расчета двух тысяч самураев. Просторные подвалы донжона просто забиты мешками, связками, коробами. Арсенал замка также заполнен доспехами и холодным оружием. Знакомлюсь с казначеем Тибы. Это бывший монах, с обритой наголо головой и хитрыми глазами. Зовут Сабуро Хейко. Подчиняется, как ни странно, моей жене, которая заведует всеми финансами. Беру у него свиток с описью мечей, копий и прочего колюще режущего инвентаря. Двести доспехов, триста мечей, сто луков и даже три аркебузы с бочонком пороха. Есть приспособление для литья пуль из свинца. Не густо. Но и не пусто.

Поднимаемся в сокровищницу. Ее охраняют два самурая, которые уже каким-то образом проведали о моей победе и просто едят меня глазами. Их поклоны — образец вежливости и уважения. Сабуро отпирает железную дверь и мы входим в небольшую комнату. Окон нет и казначей зажигает свечи. Помещение уставлено ящиками и деревянными полками. На полках — архив Сатоми. Переписка с соседними дайме, императорским двором, различные акты гражданского состояния (кто родился, женился, умер…). Кроме того, здесь же лежат долговые расписки, важные договора.

Во мне просыпается банкир и я немного оживаю. Подробно расспрашиваю казначея о богатстве клана Сатоми, а также о местной денежной системе. Сабуро уже предупрежден о моих «заскоках» и потея от усердия, просвещает меня по-полной.

Выясняется, что с деньгами в Японии полный бардак. В ходу медные, серебряные и золотые монеты разного веса и разной чеканки. Есть привозные из Китая, есть императорские и конечно, клановые — редкий дайме не чеканит собственных монет. Но уже и выработался некий стандарт. Во-первых, общепринятым средством расчета и накоплений стали золотые монеты кобаны. Казначей открыл одну из коробок, где столбиком лежали золотые овалы и я взял в руку одну монету. Легкая, грамм 15–20 навскидку, с полустертыми иероглифами.

Курс «свиней», как для себя я окрестил монеты, колеблется в районе двух, трех коку риса, т. е. 450 кг. В урожайные годы курс падает, в голодные — растет. Я еще раз взвесил монетку в руке. И вот такой свинюшкой можно кормить трех человек в течение года? Кроме золотых кобанов, в Японии ходят и более «дорогие» монеты, обаны. Номинал обана был в десять раз больше, чем кобана и на вес они также раз в десять были тяжелее. Я покачала в руке монету — да, такой денежкой и убить можно, если кинуть посильнее.

Затем Сабуро подал мне какие то бумажные свертки, в которых что-то звенело. Это оказались цуцуми кингин — серебряный сверток. Свертки были опечатаны и как оказалось изготовлялись особыми семьями, приближенными к императору. Сначала их делали в подарочных и наградных целях, но авторитет семей и доверие к упакованным внутри монетам был настолько велик, что нынче цуцуми кингини повсеместно использовались и для расчетов. Причем продавцы-покупатели никогда не разворачивали и не пересчитывали монеты в свертках. Я взвесил в руке мешочек. Почти кило серебра.

К меди казначей относился пренебрежительно — выдвинул пару ящиков, в которых были навалены медные монеты моны. Курс моны шел как одна сто пятидесятая коку. Зато большое почтение у Сабуро вызывали бумажные деньги. Оказывается, были тут и такие. Эмитировал «Ямада хагаки» синтоистский храм в Исэ. Представляли собой они фактически векселя, в которых гарантировался обмен бумажных денег на золотые или серебряные оговоренного номинала и веса. В сокровищнице Сатоми было всего две подобные бумажки на пятьсот обан каждая.

А всего золота, серебра и меди тут хранилось аж на 100 тысяч коку! Когда я узнал финальную цифру, признаться слегка обалдел. Это почти годовой доход двух провинций. То ли отец был весьма экономным, то ли дела у Сатоми шли в гору, но клан оказался весьма богатым.

Уже на выходе из сокровищницы, мне была с поклоном вручена круглая медная печать Сатоми с изображением головы собаки (и тут опять собака!) и надписью «Делами славен». Я подвесил ее на пояс, продев шнурок за специальное ушко. Интересно, а как Сабуро отреагирует на вторжение моей руки в один из ящиков, где лежали китайские монеты с дырками? Ничего не сказал. Я вытащил одну золотую монету, на которую у меня были планы.

Финансы, финансами, а обед по расписанию. Спускаемся в сад, казначей отпрашивается по своим делам, а я следую по привычному маршруту в чайный домик. Там на веранде уже накрыто и меня ждет жена с незнакомым самураем. Японец выглядит неважно — подвешенная к груди рука, пятна крови, проступающие через повязку на плече. Лицо покрыто оспинами — ямками, оставшимися после болезни, взгляд уставший и печальный. На вид ему под сорок, но с азиатами возраст угадывать тяжело. Они долгое время выглядят молодо, зато потом очень быстро старятся.

Жена активно ухаживает за самураем, наливает чай, подвигает пиалы с едой. Оба кланяются мне, самурай с незаметной болезненной гримасой. Оно и понятно. Показывать своему сюзерену слабость и боль — не в обычаях самураев. Тотоми, предупреждая мой вопрос, представляет мужчину — это тот самый Эмуро Ясино, что спас меня после удара копьем. Интересуюсь его здоровьем. Конечно, оказывается, что рана пустяковая и господину не следует беспокоиться таким незначительным вопросом. Прошу жену вызвать для осмотра Эмуро-сана нашего аптекаря-врача.

— Расскажите, как все произошло — начинаю тяжелый разговор первым.

— Все случилось днем возле леса у озера Сакано. Нас было два «ка» охраны, вы с господином дайме и два сокольника. Ваш дядя рассказывал прошлым месяцем, что в лесу водятся перепела и тетерева, вот Ёшитака-сама и решил опробовать двух новых ястребов.

— Значит, этот лет посоветовал для охоты Ёшитойо-сан — уточнил я у охранника.

— Да, он же и ястребов подарил вашему отцу.

Ох, нефига себе раскладец получается.

— Господин дайме запретил брать большую свиту, сказал, что начался сезон высадки риса и не стоит вытаптывать посевы крестьян. И так в этом году пришлось поднять сборы, зачем лишний раз злить черноногих?

— И что было дальше?

— Дальше начальник охраны, господин Оки, приказал выслать передовой дозор, с ними поехали сокольничьи. Скоро один из них вернулся. Он нашел место, где токовали тетерева. Мы направились туда. Оки-сан начал волноваться, т. к. дозорные пропали. Еще два самурая поехали к опушке леса и тут из зарослей выскочили конные всадники. Все в доспехах, с копьями, у одного флаг Огигаяцу. Вы господин, заорали, вытащили меч и бросились на врага. Ваш отец...

Тут самурай замялся, подбирая слова.

— Ваш отец, крикнул «Назад глупец» и бросился вслед. Ну а мы все за ним. Огигаяцу не успели разогнать лошадей в галоп, но копья против мечей…