Возвращение весны - Митчелл Фрида. Страница 10

— Откуда такая враждебность, Эми? — Лука даже не пошевельнулся, но при звуках его тихого, решительного голоса ей показалось, что он коснулся ее. — Я надеялся, что время излечит тебя и ты сможешь здраво взглянуть на вещи, что ты, по крайней мере, будешь готова к разговору о нашем будущем.

— У нас с тобой нет будущего, — быстро ответила она.

— Ты пытаешься уверить в этом меня или саму себя? — по-прежнему тихо спросил он. — Ты моя, ты предназначена мне от рождения. От судьбы не уйдешь. Этот Питер… — он пренебрежительно махнул рукой, — он просто туман, который рассеивается при первых лучах утреннего солнца и легко забывается. Если бы я этого не знал, то давно бы забрал тебя оттуда.

— Забрал? — Мучительная боль сменилась вспышкой гнева. — Я человек, Лука, с собственными мыслями и чувствами, меня нельзя забрать, как шкаф…

— Я знаю это. — Голос его звучал как-то странно. — И всегда знал, поэтому просто ждал, пока ты разберешься в своих мыслях и чувствах.

Она недоуменно смотрела на Луку, не уверенная в том, что правильно поняла его. Как он смеет после всего заявлять, что их разлука вызвана лишь желанием дать ей передышку, позволить разобраться в себе?!

Внезапно все переживания этого дня нахлынули на нее, смыв гнев и обиду и оставив только невыносимую усталость.

— Лука, все эти запоздалые объяснения ни к чему не ведут, — безжизненно проговорила Эми и отвернулась к окну. — Возможно, если бы Доменико не умер, если бы все не пошло вкривь и вкось, мы бы смогли с этим справиться, но теперь… теперь уже слишком поздно. Я знаю, что сама отгородилась от тебя и тоже наделала ошибок, но что было, того не вернешь, мы не можем изменить прошлое.

— Но на ошибках прошлого надо учиться…

— Нет! — с гневным жестом перебила Эми, поворачиваясь к нему. Неужели он думает, что она простит ему неверность и все пойдет по-прежнему? Но ведь в ее письме — этом отчаянном вопле сердца — было ясно сказано, что этого не будет никогда, и прошедший год не изменил ее мнения. Эми, разумеется, знала женщин, способных простить все человеку, которого любят, и даже сделать вид, что ничего не заметили, если подобное повторится, но сама была сделана из другого теста. — Я хочу развода — и кончено!

— Черта с два. — Его тон по-прежнему был спокоен, и от этого слова казались еще более угрожающими.

— Ты отказываешься посмотреть правде в глаза? — спросила Эми, заставляя себя не отводить взгляда от его лица.

— Именно! — Он прищурился, словно что-то напряженно искал в ее глазах. — Я никогда не претендовал на роль благоразумного человека и не собираюсь начинать сейчас. Мы женаты — и никакого развода не будет. А теперь… — Повернувшись, Лука с ленивой звериной грацией, так хорошо ей знакомой, направился к двери. — Сейчас тебе принесут обед, а потом ты ляжешь спать, потому что переутомилась и не в состоянии ясно мыслить.

— Я… — От подобного высокомерия у Эми перехватило дыхание, но пока она подыскивала ответные слова, Лука обернулся к ней и бесцветным голосом спросил:

— Тебе понравился букет?

— Букет… Ах да, спасибо. — Этот вопрос окончательно сбил ее с толку, и она не смогла этого скрыть. — Но…

— До вечера, Эми. — И он ушел, оставив ее возмущаться и злиться в одиночестве.

Он не изменился, даже стал еще хуже, сердито думала Эми, сжимая кулаки и нервно меряя шагами комнату. Эгоистичный, грубый, бесцеремонно расталкивающий всех, кто, по его мнению, мешает преуспеванию семейства Джерми.

В конце концов, ноги подвели ее, и, опустившись в стоявшее у окна мягкое кресло, Эми уставилась на огромный букет, благоухавший всеми запахами английского лета. Доставка цветов в Италию, должно быть, стоила Луке целого состояния. Большая их часть росла только в Англии. Зачем ему понадобилось делать столь широкий жест?

Неужели она все еще интересует его, даже после романа с Франческой? Сохранил ли для него этот букет прежнее значение? Был ли обещанием лучшего будущего? Или просто послужил своего рода психологическим оружием, средством взять ее под свой контроль? Он был пугающе умен — ей ли этого не знать! — и обладал необыкновенной способностью распознавать друзей и врагов, и Эми не знала, к какой категории относил ее сейчас Лука.

— Да какое это теперь имеет значение! — с досадой произнесла она вслух, презирая себя за подобные мысли. Каковы бы ни были его мотивы, прошлое есть прошлое, изменить его невозможно, и их развод столь же неизбежен, как смена времен года. И хочет он этого или нет, но она уедет отсюда, как только Пьетро сможет смириться с новыми обстоятельствами своей жизни. Она скорее умрет, чем возобновит супружеские отношения с Лукой! От тягостных мыслей ее отвлек только стук в дверь. Поблагодарив, она взяла у горничной поднос.

Съев немного макарон и салата и запив все это большим бокалом вина, Эми прилегла на постель и немедленно провалилась в глубокий сон без сновидений, что свидетельствовало о крайней степени усталости.

Она проснулась уже под вечер и несколько минут полежала в полузабытьи, наблюдая за пылинками, танцующими в лучах заходящего солнца. Не хотелось ни двигаться, ни думать, ни чувстовать. В первые дни и недели после смерти Доменико Эми спасалась от сумасшествия лишь тем, что отключалась от окружающей реальности, уходила глубоко в себя — туда, где ничто не могло настичь ее. Как правило, это помогало, и потом уже она прибегала к этому способу всякий раз, когда возникала угроза ее психическому здоровью.

Доменико… Перед ее мысленным взором возникло чудное маленькое личико, обрамленное черными кудрями, и сердце Эми перевернулось. Но она была благодарна тому, что видит свое бесценное дитя именно таким; долгое время ее днями и ночами преследовал вид неподвижного, окостеневшего маленького тельца, полуприкрытого тонкой белой простыней.

Они были так счастливы тем поздним утром, проснувшись после ночи любви и мечтаний о будущем.

— Принеси Доменико сюда, — предложил Лука. — Мне нравится смотреть, как моя жена кормит моего сына и наследника, я чувствую себя при этом таким важным.

— Можно подумать, тебе требуются подтверждения твоей важности! — шутливым тоном ответила она и широко улыбнулась.

Это была ее последняя улыбка на долгие, долгие месяцы…

Лука прибежал на ее крики в детскую и, вытащив маленькое тельце из кровати, велел ей позвонить доктору и начал делать искусственное дыхание. Но было уже поздно, слишком поздно. Потом они узнали, что Доменико был мертв уже несколько часов — и все эти часы лежал один в своей маленькой кроватке.

Ее вновь охватила тоска, принесшая с собой боль, почти столь же острую, как и тогда. Какая же она была мать, если не почувствовала, что Доменико нуждается в ней, что он задыхается? Смерть в колыбели. Два этих слова порой встречались ей в газетах и вызывали недоуменные мысли о родителях, которых постигла такая ужасная и печальная участь — участь, которую невозможно было представить для себя.

— Может быть, он был слегка нездоров? Температура или кашель? — спросил их доктор много позднее. Он был старым другом семьи, и его явно потрясла случившаяся трагедия. Лука и Стефания, сидевшие по обе стороны от Эми, сжимали в своих ладонях ее ледяные пальцы.

— У него режется зуб. — Ее разум отказывался принимать смерть Доменико, и она употребила настоящее время. — Он немного капризничает, но совсем не выглядит несчастным или нездоровым.

— Понимаю. — Доктор с серьезным видом кивнул. — Видите ли, в подобных случаях часто за день бывают заметны признаки простуды.

Выходит, она не заметила? Эми взглянула на доктора, и голова у нее пошла кругом. Она этого не заметила — и вот теперь ее ребенок мертв! Он был уже мертв, когда они с Лукой смеялись, разговаривали, любили друг друга. Внутренний вопль вырвался наружу, и Эми уже не почувствовала инъекции, сделанной доктором. Очнувшись от наркотического сна, она начала кричать снова, а после очередного укола пришла в себя в сером, лишенном всяких красок мире.

Все заверяли Эми в том, что ее вины в этом нет; Лука днями и ночами сидел у ее кровати, разговаривал, плакал вместе с ней, обнимал в те моменты, когда ей казалось, что она вот-вот сойдет с ума.