Князья тьмы. Пенталогия - Вэнс Джек Холбрук. Страница 123
«Я намерен подготовить продуманный, хорошо обоснованный текст, не содержащий ни преувеличений, ни оправданий. Хочу, чтобы факты сами говорили за себя».
Наварт поджал губы: «Опасная затея. Виоль Фалюш — самый раздражительный из людей. Помните сказку о принцессе на горошине? Виоль Фалюш способен уловить смертельное оскорбление в утренней молитве слепого младенца... С другой стороны, свет не сошелся клином на Фалюше, ковер бытия плетется своим чередом, и мы можем расплетать его по ниточке. У меня нет никаких причин испытывать благодарность к Виолю Фалюшу».
«Таким образом, вы не одобряете его характер?» — осторожно спросил Герсен.
Наварт больше не мог сдерживаться. Он опорожнил стакан и со стуком поставил его на стол великолепным широким жестом: «Не одобряю? Мягко сказано! Если бы я мог творить чудеса, какой шедевр возмездия я воплотил бы на объемном, подвижном холсте картинной галереи жизни!» Откинувшись на спинку стула, старый поэт протянул дрожащий указательный палец к невидимому горизонту: «Пирамида из хвороста выше гор, на вершине привязан к столбу Виоль Фалюш. Вокруг пирамиды, на сцене гигантского амфитеатра — десять тысяч оркестрантов и тысячеголосый хор. Бросив быстрый взгляд наверх, я поджигаю хворост. Музыканты гремят, хор завывает — жар пламени опаляет потные лица, в животах вскипает виски, инструменты плавятся. Виоль Фалюш заливается колоратурным сопрано...» Наварт налил себе еще вина: «О, если б так было! Несбыточная мечта. Меня вполне устроит, если Фалюша сбросят в колодец с камнем на шее или отдадут на съедение голодным гиенам...»
«Заметно, что вы хорошо с ним знакомы».
Наварт кивнул, взгляд его был устремлен в прошлое: «Фогель Фильшнер читал мои стихи. У него было воображение, но в молодости он не умел сосредоточиться. Как он изменился, как вырос! Теперь к воображению он прибавил жесткий самоконтроль. Он стал поистине великим артистом».
«Артистом? В каком смысле?»
Наварт отмел вопрос как нечто несущественное: «Никогда он не стал бы тем, чем он стал, без мастерской интуиции, без чувства стиля и пропорции. Не заблуждайтесь! Так же, как я, он — человек простой, и поставил перед собой самую очевидную цель. Вот вы... вы самый сложный и непонятный из людей. Иногда я начинаю догадываться, чтó у вас на уме, но догадка тут же прячется за смутной завесой, завеса колышется и темнеет... Вы не родились на Земле? Нет, ничего не говорите». Наварт выставил ладони вперед и развел их в стороны, словно предупреждая любой ответ, способный сорваться с языка Герсена: «В мире и так уже слишком много информации, мы используем факты как костыли, притупляя наше восприятие. Факты — что дышло, куда повернешь, туда и вышло. Логика — самообман. Мне известен только один непритворный способ общения: поэтическая декламация».
«Виоль Фалюш — тоже поэт?»
«Он лишен дара словесного самовыражения», — недовольно проворчал Наварт; ему не нравилось, когда собеседник прерывал его разглагольствования и навязывал свои мнения.
«Когда Виоль Фалюш прилетает на Землю, где он останавливается? У вас?»
Наварт ошеломленно уставился на Герсена: «У меня? Как вам приходят в голову такие нелепости?»
«В таком случае, где?»
«Фалюш мне не докладывается. Он скользкий, как ртуть».
«Как же вы его находите?»
«Я его не ищу. Он иногда меня навещает».
«И он навещал вас в последнее время?»
«Да, да, да! Разве я уже не дал вам понять? Почему, в самом деле, вас так интересует Виоль Фалюш?»
«Для того, чтобы ответить на этот вопрос, мне пришлось бы навязать вам фактическую информацию, — с мрачной усмешкой парировал Герсен. — Но это не секрет. Как я уже упомянул, я — корреспондент «Космополиса» и желаю опубликовать статью о биографии и деятельности Фалюша».
«Хммф. Тщеславный попугай, этот Виоль Фалюш! Но почему бы вам не взять у него интервью вместо того, чтобы расспрашивать меня?»
«Хотел бы я знать, как это устроить. Для начала нужно как-то с ним познакомиться».
«Нет ничего проще, — заявил Наварт. — Если вы можете заплатить взнос».
«Почему нет? Редакция оплатит любые непредвиденные расходы».
Наварт вскочил на ноги, внезапно полный энтузиазма: «В таком случае нам понадобится красивая девушка, молодая, неиспорченная. Ее должна окружать особая мерцающая аура восприимчивости и настойчивого пыла!» Поэт водил вокруг блуждающим взором, словно в поисках чего-то потерянного. Взглянув в окно, он заметил на пристани девушку — ту самую, мимо которой еще вчера проходил Герсен. Засунув в рот два пальца, Наварт оглушительно свистнул и знаком показал девушке, что желает ее видеть: «Она подойдет».
«Это ваше неиспорченное райское создание, излучающее мерцающую ауру? — спросил Герсен. — У нее такой вид, словно она провела ночь в канаве».
«Ха-ха! — злорадствовал Наварт. — Вот увидите! Пусть я худосочный старец, но я — Наварт! Время надо мной не властно, женщины расцветают от одного моего прикосновения. Вот увидите».
Девушка спустилась на палубу баржи и выслушала инструкции поэта, не высказывая никаких замечаний.
«Мы отправимся ужинать, — говорил Наварт. — Деньги ничего не значат, мы позволим себе все самое лучшее. Нарядись в шелка, в драгоценности, освежись духами, умастись экзотическими лосьонами. Этот господин богат, у него все на мази. Как вас зовут, напомните?»
«Генри Лукас».
«Предположим. Генри Лукас. Ему не терпится приступить к делу. Ступай, приготовься».
«Я готова», — пожала плечами девушка.
«Только тебе дано об этом судить, — заявил Наварт. — Тогда заходи, а я подыщу себе что-нибудь поприличнее». Поэт взглянул на небо: «Сегодня желтый день, будет желтый вечер. Я оденусь в желтое».
Наварт провел девушку и Герсена в свой кабинет, где находились деревянный стол, два стула из резного дуба, полки с книгами и сувенирами, а также ваза, содержавшая несколько стеблей пампасной травы. Поэт открыл шкафчик, достал новую бутылку вина, открыл ее и со звоном поставил ее на стол вместе со стаканами: «Пейте!» Отдав этот приказ, он скрылся в соседней комнате.
Герсен остался наедине с девушкой и тайком наблюдал за ней. На ней была все та же короткая черная юбка, что и вчера, но она сменила коричневую блузу на черную, с короткими рукавами. На ногах у нее были сандалии; она не носила никаких украшений и не красила кожу — кожные пигменты на Земле вообще не пользовались популярностью. Девушка отличалась приятной наружностью, хотя волосы у нее были по-прежнему растрепаны. Либо она была флегматична до безразличия, либо удивительно умела сдерживать эмоции. Подчинившись внезапному порыву, Герсен взял расческу с умывальника Наварта, подошел к девушке и стал причесывать ее. Бросив на него единственный удивленный взгляд, она продолжала стоять, тихо и смирно. Герсен не мог понять, что у нее было на уме. Может быть, она затаила злобу на Наварта?
«Вот таким образом! — сказал он наконец. — Теперь ты не выглядишь такой замарашкой».
Наварт вернулся в каштановом пиджаке на пару размеров больше, чем следовало, и в желтых башмаках: «Вы даже не попробовали вино!» Он наполнил до краев три стакана: «Нас ожидает забавный вечер! Смотрите-ка, нас трое — три острова в океане, на каждом — одинокая неприкаянная душа. Судьба свела нас вместе — что еще она готовит?»
Герсен попробовал вино — приятный крепковатый мускат — и выпил все, что было в стакане. Наварт опрокинул стакан в глотку так, будто выплеснул в реку содержимое ведра с помоями. Девушка выпила вино без малейшей дрожи и не выказывая никаких эмоций. «Странное существо!» — подумал Герсен. Где-то за ее застывшим лицом скрывалась экстравагантность. Какие стимулы заставят проявиться ее внутреннюю сущность? Что заставит ее смеяться?
«Так что, мы готовы? — Наварт перевел вопросительный взгляд с девушки на Герсена, после чего распахнул дверь и с вежливым поклоном пригласил их выйти. — Вперед, на поиски Виоля Фалюша!»
Глава 6