Надлом (ЛП) - Крейв Элиза. Страница 2

некоторое время не движутся, и хищно присевшая тьма в моей душе нетерпеливо ерзает и

шевелится, не в силах стоять на месте в агонии болезненного предвкушения.

Я жду, затаив дыхание. Звякают ключи, и я тихо выдыхаю. Голод издает победный вой, и я

проглатываю готовый сорваться с губ смех. Замок с металлическим скрежетом открывается, и

Самсон входит в камеру. Он останавливается. Разум этого бычары говорит ему, что меня нечего

бояться, но животные инстинкты чуют, что что-то не ладно.

Опасность! — кричат инстинкты.

Чепуха, — отвечает разум.

Я здоров как бык! — похваляется скотская сторона его натуры.

Я слышу, как он сглатывает в тишине. Затем дверь за его спиной закрывается. По моему телу

проходит дрожь, и Самсон это видит. Наконец он делает шаг ко мне, потом еще два, пока не

оказывается рядом со мной.

Он ждет, и я жду, оба в сильном возбуждении, но по совершенно разным причинам.

Мгновение тонко и длинно тянется подобно густому вареному сахару, и мы оба смакуем его. Голод

пульсирует в молчании, и хотя Самсон всего лишь заурядное чудовище, в отличие от особенной

меня, я знаю, что он чувствует его пульсацию.

Сахарная нить мгновения обрывается, и, схватив меня за волосы, Самсон рывком поднимает

мою голову. Его лицо с красными прожилками идентично тому, что я видела в воспоминаниях

Келли: среднего возраста, с огромными порами и обвислыми щеками. Только сейчас в его глазах нет

довольного блеска, а густые брови подняты в удивлении.

Подозреваю, что я первая жертва, которая улыбается ему.

И стопроцентно уверена, что я первая, кто вскакивает и припечатывает его за горло к стене.

Он пытается кричать, но я сжимаю пальцы на его шее, и крик с хриплым бульканьем умирает. В

глазах Самсона отражается потрясение и смятение. Он не понимает, как мои маленькие слабые руки

могут быть так сильны. Он много чего не понимает. И как же хочется его на этот счет просветить!

Я поднимаю его вверх по стене, пока его ноги не отрываются от пола. Его глаза округляются,

в них плещется паника, и я замираю, наслаждаясь этим мгновением — когда охотник осознает, что

сам стал жертвой, когда пытается уложить в голове, как такое могло произойти. Его лицо искажается

от ужаса.

Я оборачиваюсь и вижу, что Келли тоже наслаждается этим. Она сжала ладошки перед собой,

лицо светится оттого, что в этот момент совершается правосудие.

Мое внимание привлекают слабые попытки Самсона вцепиться мне в руку. Он выше меня и

умудряется встать на цыпочки. Этого достаточно, чтобы снять немного давления с его горла. Я не

против.

— Чтооо?.. — хрипит он.

— Любишь причинять боль другим, Самсон? — спокойно спрашиваю я, хотя сгораю в огне.

Голод пожаром бушует внутри.

— Ннн…

Я сжимаю пальцы на его горле, и он хватается за мое запястье, молотя ногами по стене.

4

— Шшш, все хорошо, — мягко, нежно говорю я, как будто мне не все равно. Затем перехожу

на шепот: — Я тоже люблю причинять боль другим. — Я еще сильнее сдавливаю его горло, и он

извивается, снова вставая на цыпочки, силясь вдохнуть воздух. Я бью его стопой по пальцам ног и

отпускаю.

Он с криком падает на пол и тут же отползает от меня, кашляя и хватая ртом воздух. Я

сдвигаюсь, перекрывая ему путь к двери, и он шарахается назад.

— Чт?.. — сипит он, хватаясь за свое измученное горло.

Я шагаю к нему, и он как безумный, задом, на карачках, отползает и забивается всей тушей в

угол. Я слышу его зашкаливающий пульс. Его сердце дико колотится, но кровь не достигает лица.

Оно смертельно бледное.

— Чт… что ты такое? — наконец хрипит он.

Я лишь качаю головой. Даже если бы знала сама, ему бы не сказала. Я здесь не для этого. Я

делаю к нему пару плавных шагов.

— Пожалуйста, нет! — кричит он, вытягивая перед собой руку, словно пытаясь меня

остановить. Оторвать ее, что ли? — Я никогда не причинял боли тебе! Я никому не причинял боли!

— Не смей мне лгать.

Он вжимается в стену.

— Пожалуйста… — Его челюсти работают, обвислые щеки дрожат, когда он отчаянно

пытается найти подходящие слова. Затем они льются из него, в спешке натыкаясь друг на друга: —

Это, должно быть, какая-то ошибка.

Я медленно и многозначительно качаю головой.

— Пожалуйста… Я даже не знаю тебя!

Я опускаюсь так, что наши глаза оказываются на одном уровне, и он дергается в сторону.

Наклонив голову, я мягко говорю:

— Нет. Но ты знаешь Келли. — Я бросаю взгляд в ее направлении. Она уже не кажется

довольной. Она смотрит на нас расширившимися глазами, зажав рот руками. — Вернее, знал Келли.

На лице Самсона отражается искреннее замешательство. Его губы двигаются, пока мозг

вспоминает, где мог слышать это имя.

— Келли Беллемор, — рычу я.

Его, наконец, осеняет.

— Это был несчастный случай.

— Что я тебе сказала по поводу лжи? — Я хлестко бью его рукой по лицу, оставляя на щеке

четыре красные линии. Комнату заполняет резкий запах крови. Я чуть ли не пританцовываю сидя на

корточках, мои губы изгибаются в улыбке.

Самсон замирает, видя эту улыбку. Он перестает строить из себя невинного.

— Ты наслаждаешься этим, — понимает он.

Моя улыбка становится еще шире. Знаю, что где-то мама сейчас прячет от стыда лицо.

— Ты любишь убивать точно так же, как я. — Самсон выпрямляется, возомнив, что общается

с равной. — И не только это. Ты любишь… — он замолкает, подбирая слово.

— Власть, — подсказываю я.

Его лицо просветляется.

— Я не знаю, что ты такое, но знаю, что мы похожи. — Он поднимает руки и спешит

добавить, будто боясь, что оскорбил меня этим: — Я не такой… особенный, как ты, но жажда

убивать… — Его взгляд становится отстраненным, уголки губ приподнимаются в жуткой улыбке.

Такой же, как у меня. Я проглатываю стыд и позволяю Голоду его поглотить.

Самсон мечтательно продолжает:

— Я не мог ничего поделать, она просто… — По его телу проходит дрожь. Затем его

внимание снова переключается на меня. — Я не смог бы остановиться, даже если бы этого хотел. —

Он сжимает и разжимает кулаки. — Это сильнее меня. — И смотрит на меня, ища во мне понимание.

И я понимаю его. Понимаю лучше, чем он может себе представить. Потому что для меня это

больше, чем ощущение власти. Я питаюсь душами. Без них я умру.

5

Конечно, это не объясняет, почему я так люблю их поглощать. Я провожу пальцем по щеке

Самсона, и он тихо поскуливает. Мама никогда не понимала ту чудовищную тьму во мне, которая

так жаждет убивать. Она хотела, чтобы я потребляла души так же, как овощи: без особого желания,

просто из необходимости. Самсон, этот отвратительный кусок дерьма, понимает меня лучше, чем

она. Но, в отличие от него, я хотя бы стыжусь своей слабости — во всяком случае, когда не отдаюсь

ей без остатка. Как барахтающаяся в луже собака, я люблю копаться в мерзком хлюпающем месиве

из человеческой плоти, но сожалею об этом, стоит крови высохнуть на мне и коже начать чесаться.

Такие дурные существа, как Самсон, не испытывают чувства вины. И у них нет воспоминания-мамы,

неодобрительно цокающей языком и качающей головой.

Вместо этого у них есть я.

Подозреваю, что они никогда не чувствуют вины за содеянное, но я делаю все, чтобы они

потонули в сожалениях об этом. В красных, липких сожалениях.

Так что Самсон прав, мы похожи. Однако, к несчастью для него, лицемерие — меньшее из

моих грехов. Он радуется тому, что нашел схожие у нас черты, я же ненавижу себя за это.

Я наклоняюсь к нему, пока нас не разделяют какие-то жалкие дюймы, и закрываю глаза. Я

ощущаю его дрожь, вдыхаю опьяняющий коктейль из страха и крови, и меня заливает жаркой