Колдовская сила любви (СИ) - Нилин Аристарх. Страница 13

— Ты так считаешь?

— Конечно. Если он тебя любит, его захлестнет волна ревности, ты это сразу почувствуешь. А если ревнует, значит, ты ему не безразлична, и я вполне могу ошибаться, и чувства его к тебе совсем иные, нежели я предполагаю.

— А что ты предполагаешь?

— Поживем, увидим.

— Нет, мам, скажи, что ты предполагаешь?

— Я и сама не знаю, — и она осторожно вытерла платком слезы с Машиных глаз, — запомни, слезами горю не поможешь.

— А чем?

— Тем, что я тебе сказала.

— Знаешь, вот уж никогда не подумала бы, что ты мне такое посоветуешь.

— А ты почаще с матерью разговаривай, а не таи все в себе, может, и мучаться так долго не пришлось бы. И еще, — она сделала паузу, и потом с серьезным выражением на лице произнесла, — я тебя только об одном прошу. Заводить детей только ради того, чтобы заарканить мужчину, это самое последнее дело. Запомни это на всю жизнь. Поэтому, если чувствуешь сомнения, живи, но о детях не думай, поняла?

— Поняла.

— Вот и умница, а теперь пойди, умойся и ложись. Знаешь, утро вечера мудренее.

Они обнялись, и слезы снова выступили на Машиных глазах.

В эту ночь Маша не спала. Она ворочалась с боку на бок, размышляя о разговоре с матерью накануне. Самое печальное, по её мнению, было то, что он слово в слово совпал с разговором, который состоялся незадолго до этого с Зоей, самой близкой Машиной подругой. Они шли после занятий в сторону автобусной остановки и неожиданно разговорились о личном:

— Знаешь, Машка, ты меня извини, но ты зря себя изводишь из-за этого хлыста.

— Это ты про кого так? — ощетинившись, спросила Маша.

— А то ты не знаешь, про Толика твоего.

— А чем он тебе не нравится?

— Мне? Да он никому из наших не нравится кроме тебя. Ты что, ослепла от своей любви к нему, смотри Машка, доиграешься.

— И чего ты вдруг на него набросилась?

— Ничего, просто мне тебя жалко, потому и набросилась.

— И напрасно, — с обидой в голосе произнесла Маша.

— Нет, не напрасно. Неужели ты не видишь, он из тебя веревки вьет. Ты перед ним, можно сказать, ковриком стелишься, а он гоголем ходит, и нос кверху тянет. Да ты только взгляни, любой парень на нашем курсе перед тобой на колени встанет и руку и сердце предложит, а Толик твой?

— А что Толик, откуда ты знаешь, может он передо мной этот коврик, давно расстелил?

— Как же. А то бы ты мне об этом не сказала. Машка, брось, что я, тебя не знаю?

— Ну, даже если и не расстелил, что в этом такого? Каждый по своему этот «коврик», как ты выразилась, воспринимает.

— Может и по-своему, но я тебе по-дружески говорю. Я отбивать его у тебя не собираюсь, но мне больно смотреть, как ты за последние полгода изменилась.

— Зой, ради Бога, только не читай мне мораль.

— Я тебе мораль не читаю, но и молчать не могу. Я и так столько времени как воды в рот набрала, думала, ты сама все поймешь. Мозгов у тебя, слава Богу, хватает, а ты…

— Что — я?

— Ничего. Поверь, я тебе говорю, как твоя подруга, если ты меня таковой считаешь, что твой Толик…

— Зоя, я тебя прошу, лучше ничего не говори мне про него, иначе мы поссоримся, а я этого не хочу.

— Хорошо, будь, по-твоему, но ты мои слова еще вспомнишь и поймешь, что я была права.

— Может быть.

— Не может быть, а точно.

Дойдя до остановки автобуса, обе замолчали. Подъехавший автобус оставил их на остановке вдвоем. Они молча стояли в ожидании, когда подойдет их автобус. Наконец, Зоя не выдержала и произнесла:

— Маш, ты прости меня, я правда за тебя переживаю, потому и окрысилась на твоего.

— Ладно, проехали и забыли. Сама разберусь со своими проблемами.

Этот разговор вспомнился ей и эхом наложился на разговор с матерью. От этого ей стало еще горше и больнее, потому что она понимала, что в словах обеих есть доля истины, но она гнала эти мысли от себя, надеясь, что все изменится и Анатолий окажется таким, каким она его себе представляла.

Глава 5

Спустя две недели Анатолий вернулся в Москву. Их взаимоотношения продолжали оставаться прежними. Они регулярно встречались вечерами или по выходным, ходили в кино, на выставки и в театры, порой, когда удавалось уединиться, они предавались любви. И всё же, Маша не могла избавиться от ощущения, что в её жизни должно что-то произойти. Должна же наступить какая-то ясность в их отношениях. Она ждала этого и одновременно боялась, что то, о чем говорили и мать, и Зоя, может оказаться правдой. Она гнала от себя эти мысли, злилась, нервничала и в глубине души надеялась, что Анатолий, вопреки всему, однажды сделает ей предложение, и тогда все её страхи и сомнения развеются, и жизнь станет поистине прекрасной.

В конце лета он пошел на работу, а Маша перешла на последний курс института. Прошло два месяца.

Гром грянул внезапно.

Анатолий позвонил с работы и обычным голосом предложил ей вечером встретиться.

Несмотря на загруженность в институте, она моментально бросила все дела и, наведя полагающийся для подобной встречи макияж, отправилась на свидание.

Он пришел и принес ей темно-красную розу. Она взяла её и больно уколола палец. Шип впился, и капелька крови ярко заалела на руке. Она взяла палец в рот, чтобы остановить кровь, смеясь и улыбаясь, словно извиняясь за свою неловкость. Он вдруг засуетился, и неожиданно в её сердце закрался холодок предчувствия, что сейчас произойдет что-то нехорошее. Ей показалось, что шип розы уколол не палец, а сердце, и оно заныло и сильно-сильно застучало. Она даже почувствовала, как биение сердца отдает в висок, и тот бешено пульсирует. Она пыталась справиться с этим непонятным волнением и страхом, но ничего поделать не могла, просто стояла и неловко держала палец во рту. Анатолий молчал и вдруг, потупив взор, произнес:

— Маш, ты меня извини, я хочу быть честным по отношению к тебе, да и к себе тоже, и потому не хочу тебя обманывать.

Сердце застучало еще сильнее, и она поняла, что предчувствие беды её не обмануло.

— Что-то случилось? — еле скрывая волнение, произнесла она.

— Да, случилось. Нам надо расстаться.

— Расстаться? Почему? — с дрожью в голосе, произнесла она.

— Потому что… Одним словом, я встретил другую женщину.

— Другую, — как эхо повторила она, — давно?

— Нет, недавно. Мы вместе работаем и, — он сделал паузу и затем добавил, — и потому я не хочу обманывать тебя и выдавать желаемое за действительное.

— Значит, между нами все кончено? — уже почти шепотом произнесла она, потому что чувствовала, что еще несколько мгновений, и слезы неудержимым потоком хлынут из её глаз.

— Маш, я понимаю, что ты сейчас обо мне думаешь. Но пойми, так будет лучше нам обоим. Если бы мы продолжали встречаться, рано или поздно мы все равно бы расстались, так лучше сейчас, чем потом. Я хочу быть честным с тобой, и потому я пришел сюда, чтобы сказать тебе об этом.

— О том, что ты больше меня не любишь?

— Маш, пойми, это жизнь. В ней всегда есть место и радости и горю. Я отлично понимаю, что сейчас я приношу тебе боль, горе, как угодно это называй, но если я отложил бы этот разговор еще на неделю, месяц, я считал бы себя подлецом, а я этого не хочу, понимаешь, не хочу.

Она стояла и тупо смотрела на цветок, который держала в руке. Начинался дождь. Капелька упала на бутон и, скатившись с него, полетела прямо вниз на сапог.

— Это небеса плачут вместе со мной, — произнесла она.

— Что?

— Нет, ничего.

— Ну, я пошел, — неуверенно произнес он.

— Конечно, — словно во сне ответила она, — пока, если что, звони, телефон знаешь.

— Обязательно.

Он повернулся, и ей показалось, что он не пошел, а побежал от неё, словно боялся, что она передумает и побежит за ним, уцепится за рукав его пальто и начнет рыдать и умолять не бросать её, что любит его и не может без него жить. Она взглянула ему вслед и поняла, что он действительно бежал, пытаясь поскорее укрыться от дождя. А она стояла и не замечала, что дождь все сильнее и сильнее льет на неё, потому что слезы, текущие по щекам, смешались с дождем и застили глаза. Постояв еще какое-то время, она медленно пошла по направлению к метро. Она не помнила, как доехала до своей станции, вышла из метро и дошла до дома, и только у самого подъезда вдруг пришла в себя и увидела, что по прежнему держит в руках розу, которая из-за дождя, потеряла почти все лепестки. Посмотрев на неё, она положила её в коробку для мусора, которая стояла около двери, и медленно вошла в подъезд.