Горный цветок - Деверо Джуд. Страница 46

— Я… не знаю, — ответила Мэдди, это было правдой. Он ставил ее в тупик. — И почему ты не остался таким, каким был, когда я тебя впервые встретила? Как же я тебя ненавидела. Твою привычку ставить ногу на табуретку, твою лошадь, пытавшуюся обгладывать мою карету. Черт тебя возьми, зачем ты изменился?

‘Ринг улыбнулся ей:

— Я не изменился. Тебе казалось, ты знаешь меня, но ты ошибалась, только и всего.

Мэдди отодвинулась как можно дальше.

— Не могу разобраться, что ты за человек. Благородный рыцарь, каким изображает тебя Тоби, или же отвратительный тип, каким показал себя в начале нашего знакомства.

— Наверное, во мне уживаются обе эти личности, а может, и больше. — Он понизил голос. — Но какое это имеет значение? Через несколько дней ты вернешься на Восток и, скорее всего, никогда меня больше не увидишь. Она отвернулась.

— Да, правда.

Мэдди представила, как пойдет к Джону и расскажет, какие причины толкнули ее на поездку с концертами в западные районы, в надежде, что он простит и снова станет ее импресарио. Подумала о жемчужинах в тарелках с супом, о шелковых платьях, созданных новым модным модельером Уортом, но почему-то все это не вызвало особой радости.

Внезапно в голове прозвучали слова мадам Бранчини: «Ты можешь посвятить свою жизнь либо музыке, либо мужчине. Нельзя совместить и то и другое». До сих пор выбор давался без труда.

Мэдди вздрогнула, когда упали первые капли дождя, и прижала руки к груди.

— Пойдем, — сказал ‘Ринг и, взяв ее на руки, понес к каменному выступу. Затем с помощью огнива и кремня высек огонь и поджег пучки сухой травы, которые принес еще днем, и через несколько минут костер занялся. Мэдди сидела, наблюдая, как он подкладывает в огонь сухие листья; вскоре костер разгорелся по-настоящему.

Наконец ‘Ринг откинулся назад и раскрыл объятия. «Мне не следует этого делать», — подумала Мэдди, но тем не менее придвинулась к нему, и он крепко прижал ее к себе.

— Мы и в самом деле подходим друг другу, — прошептала она.

— О чем ты только что думала? — спросил ‘Ринг, уткнувшись подбородком ей в макушку.

— О тебе, — честно призналась Мэдди.

— Я рад. Рад, что ты наконец начинаешь меня понимать.

— Что за чепуха. Я всегда тебя понимала. С того самого момента, как…

— Нет. Увидев меня в первый раз, ты сразу же составила определенное мнение и до сих пор еще не отказалась от него окончательно. Ты решила, что я самовлюбленный невыносимый зазнайка. Я прав?

— А ты такой и есть.

— Да и ты не лучше.

— Ха!

За границей каменного навеса дождь падал тяжелыми холодными потоками, но здесь пылал костер, одежда начала подсыхать и, прижавшись к ‘Рингу, Мэдди согрелась.

— Странно, что мы знакомы такое короткое время. У меня чувство, будто я знала тебя всю жизнь. Я помню, как впервые пела в «Ла Скала», и мне кажется, что ты тоже был там, сказал, что выступление пройдет успешно, и поцеловал меня в лоб перед выходом на сцену. — Она устроилась поудобнее. — Как ты думаешь, почему я так чувствую? Со мной никогда не было ничего подобного. Я так давно знаю Джона, я провела с ним долгие годы, но отчетливо помню то время, когда его не было в моей жизни.

— Неужели ты не понимаешь, как мы похожи?

— По-моему, мы совсем не похожи. Ты не умеешь петь, тут и спорить нечего, а в моей жизни, кроме пения, практически ни для чего нет места.

— Но именно это и делает нас похожими. Ты однажды сказала, что я, должно быть, провел детство на открытых просторах под лучами солнца, и до некоторой степени ты права, но все было не так, как ты это представляешь. Я приобщился к семейному бизнесу в двенадцать лет, а в четырнадцать уже решал все основные вопросы.

— О, — печально откликнулась она. — Вы были очень бедны, и тебе пришлось бросить школу?

‘Ринг улыбнулся:

— Совсем наоборот. Ты когда-нибудь слышала о компании «Уорбрук Шипинг»?

— Вроде да. По-моему, я однажды путешествовала на одном из их судов. — Повернувшись, она посмотрела на него. — Уорбрук? Это же название города, где ты рос. Ты на них работал?

— «Уорбрук Шипинг» принадлежит моей семье.

— О, так, значит, ты богат?

— Очень. Это имеет какое-то значение?

— Это объясняет, откуда у тебя такая лошадь, и твою отлично сшитую форму, и образованность, и то, что у тебя такой слуга, как Тоби.

‘Ринг не сказал, насколько его обрадовало, что его богатство не играет для нее никакой роли. В любовных делах богатство бывает помехой. Женщины подчас видят твои деньги, а не тебя самого.

— Да, он не обычный слуга.

— Расскажи мне о Тоби и объясни, почему, по-твоему, мы похожи.

‘Ринг глубоко вздохнул:

— И ты, и я были одиноки. Я почувствовал это спустя несколько дней после нашей первой встречи, а когда ты рассказала о своем детстве, я убедился, что ты так же одинока, как и я.

— Но я никогда не была одинокой. Я росла в окружении семьи, а позднее рядом был Джон, были сотни светских знакомств. Скорее, наоборот, я слишком мало времени проводила в одиночестве.

— Это не то, что я имею в виду. Возможно, одинокая — не совсем точное слово. Другая. И ты, и я были не такими, как все.

— Да, я и в самом деле была не такой, как все, но ты?

— Мой отец хороший человек, очень хороший. Он готов снять с себя рубашку и отдать ее нуждающемуся, готов отдать жизнь ради блага детей. Но…

— Но что?

— Честно говоря, у него нет делового чутья. Нет усидчивости для бумажной работы, что совершенно необходимо, когда руководишь такой компанией, как «Уорбрук Шипинг». В солнечный день он предпочтет отправиться на рыбалку или на пикник с моей матерью.

— Звучит неплохо. И мне иногда хочется иметь больше времени для развлечений.

— Нельзя проводить жизнь в развлечениях, когда отвечаешь за дела крупной компании. У нас тысячи служащих. От нас зависит их благосостояние. На свои заработки они содержат семьи.

— А твой отец забыл об этом?

— Наверное. Забыл или никогда не осознавал.

— Так вот почему тебе пришлось заняться бизнесом практически в детском возрасте.

— Да, я и сам не знаю, как это получилось. Я был любопытен от природы, а отец не скупился на похвалы, когда мне удавалось чем-то помочь ему. Так постепенно я и втянулся в дело. — Он улыбнулся. — А кроме того, у меня обнаружился такой же талант к бизнесу, как у тебя к пению. Я с легкостью запоминал тысячи необходимых деталей. Отец говорил, что я пошел в дедушку, настоящий Монтгомери.

— Значит, ты отказался от радостей детства и выполнял мужскую работу?

— А ты разве чувствовала, что от чего-то отказалась, занимаясь пением, в то время как другие нежились под солнцем?

— Нет. Я была счастлива, и мне было жаль тех, кому Бог не дал моего таланта.

— Я чувствовал примерно то же. Мама наняла мне гувернера, и по вечерам я читал с ним и…

— Учил языки.

— Да, и выучил несколько языков. Думал, что смогу применить свои знания, когда попаду в одну из тех экзотических стран, о которых рассказывали моряки, плававшие на наших кораблях.

— Мама наняла тебе гувернера, а отец — Тоби, для уроков другого рода.

— Верно.

Мэдди на минуту задумалась.

— Но, похоже, не Тоби о тебе заботится, а ты о нем.

— Более или менее.

‘Ринг, видимо, не хотел продолжать разговор о Тоби.

— Что же заставило тебя отказаться от всего этого и пойти в армию?

— Две вещи: подслушанный разговор и женщина.

Она молчала некоторое время, не зная, хочется ли ей услышать подробности, но потом все-таки прошептала:

— Расскажи.

— Однажды, мне было тогда семнадцать, я поднялся на борт одного из наших кораблей. Я инспектировал груз, расспрашивал людей, как прошло плавание, и случайно услышал разговор капитана с одним из офицеров. Офицер спрашивал, как это мне доверили такую ответственную работу. «Он ведь совсем еще мальчишка, — сказал офицер. — Что он может знать?» Ответ капитана меня очень порадовал. «Хотя он и мальчишка, — сказал капитан, — но о море знает предостаточно. Вы разве не слышали, что говорят о детях Монтгомери? — продолжал он. — Они не родятся, как обычные дети. Когда отцу захочется иметь еще одного ребенка, он идет к пирсу, забрасывает сеть и вытаскивает очередного отпрыска. Удивительно, что эти ребята вообще умеют ходить и что у них ноги как ноги, а не плавники».