Выжить с Рейн (ЛП) - Саваж Шей. Страница 12

— Всегда пожалуйста, Даниель.

Полагаю, что после этого я не должен быть абсолютным мудаком.

4 глава

Мучения

У меня болел желудок.

Я даже не стал пытаться открыть глаза — голова ужасно раскалывалась и с закрытыми. Наряду с головой и желудком, груди, спине, рукам, ногам — да почти везде — было также больно.

И все дрожало. Я не мог даже сказать, был ли я горячим или холодным, потому что дрожал так, что практически не чувствовал кожу. Дрожь не прекращалась. У меня не было этому объяснения.

Я был уверен, что если начну шевелиться, меня вырвет. И точно уверен, что если и не буду двигаться, то меня всё равно вырвет. Единственный реальный вопрос состоял в том, смогу ли я добраться до отверстия в плоту и открыть его, прежде чем всё содержимое моего желудка решит выйти наружу.

Я двигался так быстро, как позволяли мои дрожащие конечности. К счастью, даже дрожа, я смог открыть это чертово отверстие и придержать откидную створку. Горячий морской ветер ударил в лицо, свежий воздух успокоил мой желудок приблизительно за тридцать секунд.

И эти тридцать секунд сопровождались самой сильной рвотой, от которой я когда-либо страдал.

Я раскачивался взад и вперед на коленях, выжимая то немногое, что было в моем желудке, в море. После дюжины позывов к рвоте, остались только спазмы, которые, как я всегда считал, были хуже, чем фактическая рвота. Они не останавливались, и мышцы живота стали болеть еще больше.

Руки тряслись настолько сильно, что мне даже с трудом удавалось удерживать себя на краю плота, чтобы не вывалиться за борт. Сердце билось так сильно, что я бы совершенно не удивился, если бы оно прорвало кожу на груди. Пот начал литься по задней части мой шеи, что, черт возьми, нужно было остановить, потому что такими темпами у меня достаточно быстро наступит обезвоживание. Я схватил футболку за подол и снял ее.

— Даниель?

Я почувствовал мягкое прикосновение руки к своему плечу и сразу же отшатнулся от него.

— Не трогай меня, мать твою! — закричал я, даже не зная почему. Раз уж на то пошло, в тот момент я был гиперчувствителен ко всему. Даже ощущения от прикосновения моих колен ко дну плота раздражали. Последнее, в чем я нуждался, это в ее руках, пытающихся дать мне гребаное утешение.

Я бы выкрикнул ей еще парочку отборных слов, но меня снова начало тошнить. Казалось, что это длится вечность, но, в конце концов, тошнота прекратилась, я смог лечь на бок и свернуться в клубок на некоторое время. Моя голова снова начала пульсировать, а сердце все еще быстро билось.

Я израсходовал много энергии, чего, на самом деле, не мог себе позволить. Не было ничего, чем бы я мог остановить это, если только в комплекте для выживания не было самогонного аппарата. В следующий раз я обязательно удостоверюсь, что положил один. В голове возник образ, как Джон Пол, сразу, после того как мы купили спасательные шлюпки для «Дара», упаковывал бутылки рома в пайки. Если бы я добрался до одной из чертовых спасательных лодок, у меня было бы немного проклятого алкоголя.

— Твою ж, бл*дь, мать! — закричал я, колотя рукой по гибкой стороне плота, что совершенно не удовлетворяло. Я продолжал сыпать проклятиями и игнорировал всё, что пыталась сказать мне чертова Рейн. Я кричал слишком громко, чтобы услышать ее. Снова почувствовав ее пальцы на своей руке, я оттолкнул ее.

— Я сказал тебе: не смей, черт возьми, трогать меня! Какой, бл*дь, надо быть тупой, чтобы не выполнять самые элементарные инструкции?

Я услышал резкий вздох, но меня не заботило то, в каком чертовом шоке она должна была быть.

— Я должен был, бл*дь, позволить тебе утонуть.

Я закрыл лицо руками и попытался потереть пальцами глаза. Они чесались. Впрочем, всё мое лицо зудело, и я почесал покрытые густеющей бородой щеки. Мои уши также зудели. Как и руки. Они все были в поту, когда я пытался чесать их, пот попадал на кожу, и зуд становился еще сильнее.

— Даниель, остановись, — услышал я Рейн. Что-то было не так с ее голосом — он звучал неправильно. Я почувствовал ее руку поверх своей, когда она попыталась убрать мои пальцы прочь от моей кожи. Я оттолкнул ее. — Ты можешь разодрать себя до крови.

— У меня шла кровь раньше, — рявкнул я. — Какая, на хрен, разница?

Я посмотрел на свои руки и увидел длинные красные полосы, которые оставили мои ногти. Дерьмо. Тем не менее, у меня не получилось бы думать об этом слишком долго, потому что меня вдруг снова вырвало за борт, желчь прожигала мое горло.

Когда это закончилось, я попытался сесть, прижав колени ближе к груди. Мое сердце мчалось вскачь, руки тряслись, я ужасно потел, и было чертовски холодно, несмотря на солнце, палящее сквозь купол. Я опустил голову на руки и какое-то время просто слушал свое дыхание.

— Хочешь немного воды? — спросила Рейн.

— Нет, я не хочу чертову воду! — закричал я. Почему она продолжает говорить? Мне пришло в голову, что всё это каким-то образом ее вина. Я убрал руки от лица и посмотрел на ней. — Какого хрена ты сделала?

— Сделала? Я ничего не делала.

— Что, бл*дь, ты сделала, чтобы моя шхуна затонула, сука?

— Даниель, ты не понимаешь, что говоришь, — произнесла Рейн, отодвигаясь от меня.

Как будто здесь было место, куда она могла уйти.

— Ты думаешь, что я гребаный идиот?

— Нет, Даниель, — ответила она мягко. — Я думаю, ты болен.

— Болен? — я рассмеялся и покачал головой. — Ты думаешь, я болен? Детка, ты понятия не имеешь сколько больного, извращенного дерьма я сделал. Скольких людей я убил, сколько женщин трахал. Черт, я даже не помню их количество.

Я зажмурился и просто раскачивался взад и вперед, пытаясь идти в ногу со встрясками. По крайней мере, я чувствовал, что пытался сделать что-то, даже если это ничем не помогало. Голова и живот болели так, словно получили по пуле. Все одновременно болело, кололо и жгло, и не было никакого способа переместить мое тело так, чтобы боль прекратилась.

Я обернул руки вокруг коленей и прижался к ним лбом. Я продолжал раскачиваться и пытался расслабить мышцы, но они были слишком напряжены. Они не слушались, независимо от того, что я говорил им. Что-то мягкое было на моем плече, двигаясь вверх и вниз по нему.

Один гребаный шот… это все, что мне было нужно. Только один гребаный шот — водки, рома, даже чертового джина. Не имеет значения, чего именно. Только один маленький глоточек чего-либо, чтобы опохмелиться. Я бы смог преодолеть это, если бы только смог опохмелиться. Я даже согласился бы на чертово американское пиво.

— Один гребаный шот! — закричал я, заставив Рейн подскочить и издать пищащий звук. Я сузил глаза, понимая, что она снова касается моего плеча. — Ты что, бл*дь, мышь?

— Нет, — осторожно сказала Рейн. — Почему ты спрашиваешь меня об этом?

— Потому что ты, бл*дь, пищишь, — зарычал я. — Не делай так больше.

— Ты напугал меня.

— Я сделаю что-то большее, чем это, если ты, на хрен, не заткнешься и не перестанешь трогать меня.

Я увидел, как ее глаза потемнели на мгновение, но не смог понаблюдать за тем, как ее лицо трансформируется в противное «Я больше не хочу иметь дело с этим дерьмом» выражение, которое было у нее вчера, потому что меня опять начало выворачивать за борт.

Когда мне удалось снова отодвинуться от воды, я почувствовал, что мое тело обмякло, и опустился на бок. Я поднял руки и закрыл ими лицо, одновременно пытаясь понять, как, к чертовой матери, прекратить все это.

Когда я был младенцем, меня оставили в баре. У меня нет родителей, которые будут искать. Не было никого, кто захотел бы стать моими родителями. Никто не хочет усыновлять ребенка, которого даже родители не хотели. Разные приемные семьи каждые пару лет сменяли друг друга, пока я не начал попадать в неприятности. Потом детский дом и, в конце концов, колония для несовершеннолетних правонарушителей. Хороший старт в жизнь. Не удивительно, что я такой пришибленный.