Кондотьер (СИ) - Мах Макс. Страница 61

— Интересно, чем Наташа расплатилась… — прозвучало, как мысль вслух, но так на самом деле и было.

— Не знаю, — с сожалением признал Людвиг. — Но что-то, наверняка, есть. А впрочем, эмоциональная составляющая тоже не исключается. Одна среди чужих… А Наталья одноклассница все-таки…

— Ладно, — кивнул Генрих и взял с полки стакан с чаем. — Ты мне вот, что скажи, кто тебе тогда «шепнул», что Наталья — это Черт? Этот-то деятель точно знал, о ком идет речь.

— Да, я вот тоже об этом подумал. Мой контакт… Он, командир, член эсеровского ЦК. Боевик… Таких в подполье еще поплавками называют. Половина на поверхности, другая — под водой. Он, как и Павловский, имеел и легальную и нелегальную ипостаси. К слову, Павловского-то две недели назад того! Убит при невыясненных обстоятельствах. И Плоцкера — это и был мой контакт — тоже грохнули. Буквально на прошлой неделе. Обоих в Петрограде. И оба знали что-то про Наталью. Но, может быть, просто совпадение.

— Может быть, — Генрих отхлебнул чай, достал еще одну папиросу. — И как там обстояли дела? Этот Плоцкер Наташу сразу узнал и назвал Чертом?

— Нет. Он ее в лицо не знал. Показал кому-то из своих. Это он мне так сказал. Показал и ему шепнули…

— Складная история. Наталья анархистка. Даже Павловский, с которым она плотно работала, не знал ее настоящего имени…

— Так и Плоцкер настоящего имени не знал, его нам Бекмуратов назвал, — возразил Людвиг. — Но ты прав, командир, тогда это мне странным не показалось, но позже я прикинул. Наталья — женщина осторожная, профессионал, без дураков. Было бы иначе, давно сыграла в ящик или на каторгу загремела. Не могли в другой партии знать ее псевдо, да еще и связывать с ним такое количество реальных операций. Как-то это нелогично. Ее бы давно вычислили при таком состоянии дел. Тот же Бекмуратов и взял бы. Однако у жандармов на нее ни фига нет.

— Кто-то нам ее сдал, — согласился Генрих. Решение напрашивалось, что называется. Наталью сдали. Ему. Сразу после покушения. Да и само покушение, если разобраться, сильно смахивало на обычную провокацию. Замысловатый способ самоубийства, как подумалось ему еще тогда.

«Подставили… Не вышло, и тогда сдали… Вопрос, зачем?»

— Какие мысли?

— Да, вот как-то это подозрительно все выглядит, — не весело усмехнулся Людвиг. — И покушение это, и слив… И вот, что любопытно. Наталья попросила меня, а позже и Ольгу узнать, не проходят ли по сводкам Жандармского корпуса некие Корнеев, Гравер, Дарвин, Чет и Вектор. Все кроме Вектора, как выяснилось, действительно, по сводкам проходят. Убиты в считанные дни перед нашим прибытием в Петроград. Все нелегалы. Боевики. Но интересно другое. Корнеев и Чет — эсеры, Гравер — эсдек, и только Дарвин — анархист-коммунист.

— Действительно, интересно, — согласился Генрих. — А что с Вектором?

— С Вектором совсем худо. Во-первых, формально он анархист-синдикалист, но часто посещал эсеровские клубы, и вообще был среди эсеров своим, хотя в организации формально не состоял. Это все я, к слову, только на днях выяснил. Кушнеренко Владислав Анатольевич, поручик, выпускник Рязанского воздушно-десантного командного училища. Первый выпуск. Ветеран Гератской компании. Уволен из армии по инвалидности. Снайпер высшей квалификации.

— Снайпер? — переспросил Генрих. Он вдруг понял, о ком идет речь. Угадал. Но облегчения это не принесло. Наоборот, стало еще хуже.

«Это же надо так вляпаться! Вот уж, воистину, надоумил господь!»

— Да, командир, Вектор — снайпер. Псевдо это знали немногие. О том, что он стрелок — еще меньше. И ты прав, именно его нам сосватал твой приятель. Он ведь так и сказал: первоклассный снайпер, из военных, и моральных принципов не имеет.

— Это он стрелял в Наталью у кабака?

— Он.

— И?

— У меня, командир, предчувствие было. Нехорошее. Понимаю, звучит по-идиотски, но так все и было.

— Продолжай! — предложил Генрих.

— Ну, я тем вечером прогулялся к лежке…

— Почему сразу не рассказал?

— А ты, как думаешь? — глаза Людвига стали холодными, жесткими. Таким он тоже умел быть.

— Понял. Ты прав, — согласился Генрих. — Расскажешь?

— А я что делаю?

— Тогда давай, телись! А то мы вон, почитай, приехали уже, а я в доме на эту тему, сам понимаешь, даже взглядами говорить, не намерен.

— Когда я пришел, он выцеливал Наталью. Она у него первым номером стояла, Иван, стало быть, только вторым.

— Замысловато.

— Ну, мне тогда не до философии было. Вырубил я его.

— Стало быть, стрелял ты…

— Стало быть, да.

— А?

— Да, нет! Боже упаси! Ребята набежали и добили его после выстрелов. Он все еще в отключке лежал, но им без разницы.

— А ты?

— Я постоял в сторонке, пока народу побольше не набилось и присоединился. Винтовку в руки взял, языком поцокал…

— Герой.

— Есть немного, — согласился Людвиг. — Но только получается, что кому-то твоя супруга, командир, как кость в горле встала. Я, собственно, тогда и заинтересовался всем этим. Как только дела позволили, сразу же стал копать. Но осторожно, чтобы ненароком не вспугнуть.

— Какие результаты?

— Думаю, это твой приятель, командир.

— Мухин? И какой у него может быть повод?

— Легализация.

— Так я ему это и обещал. На выборах возглавит ЦК и войдет в парламент с программой защиты прав крестьян, рабочим законодательством и всем, что захочет. Какие проблемы?

— Полагаю, что ты про него не все знаешь, командир. Есть что-то еще в его биографии. И это «что-то» известно Наталье.

— Если так, то это «что-то» должно быть из ряда вон выходящим. Он же и меня, получается, приговорил, когда Наталью ко мне посылал. Я, грешным делом, думал, что цель все-таки я…

— А выходит — она.

— И эти молодчики, что пришли на бал, они тоже из этих?

— Нет, командир. Это были наемники из Швеции. Их наняли буквально накануне. Но в схему укладывается. Мухин это свободно мог провернуть.

— Мог, — согласился Генрих. — А Наталья, получается, его вычислила… Или все еще нет?

— Не знаю, — покачал головой Людвиг. — Но без твоей санкции я его трогать не хотел. Хватит уже с меня инициативу проявлять!

— Считай, получил карт-бланш, — Генрих загасил окурок в пепельнице и снова открыл коробку с папиросами. На душе было паршиво, но такова уж его жизнь. Выбирать приходится не из хорошего и плохого, а из того, что есть. И в этом случае, все более чем ясно. При выборе между Мухиным и Натальей, Тата шла вне конкуренции.

— Только допроси сначала, — бросил он, закуривая. — Мне просто интересно, что у них там за проблема такая нарисовалась, что он из-за нее и меня был готов в расход пустить…

Голы Пагорак — район престижный. Просторные улицы, прямые, обсаженные липами, уютные скверики, приятные на вид площади с невеликими монументами, новомодный Гостиный двор, солидные доходные дома. В обычное время, на Толстовском бульваре, в Рядах или в саду Ажулай ранним вечером бывало оживленно. Даже и в будние дни. Однако непогода — холодный ветер, несущий массы сухого колючего снега — загнала людей «под крышу».

«И, слава богу!» — Натали притерла старенький облезлый Кокер к тротуару, заглушила мотор и внимательно осмотрела салон. Угоняла она машину в перчатках, так что отпечатков пальцев быть не должно, но мало ли! Могла что-нибудь обронить или пуговицу потерять…

Удостоверившись, что все в порядке, она огляделась по сторонам, выискивая случайных свидетелей, и, подхватив свой кожаный рюкзачок, покинула автомобиль. Отсюда до дома номер семнадцать по улице Чехова идти было недалеко, и все-таки место парковки с конечной целью ее путешествия никак не ассоциировалось. В городе так часто случается. По-прямой, вроде бы, рядом, но улицы разные, да и те нигде не пересекаются.

Деловым шагом, наиболее соответствующим по настроению времени дня, погоде и пустынным улицам, Натали прошла через несколько проходных дворов и вышла на улицу Чехова как раз напротив дома семнадцать. В квартире на третьем этаже горел свет, и это могло быть хорошим знаком, хотя могло и не быть никаким знаком вообще. Вернувшись во дворы, Натали прошла задами вдоль улицы до площади Серова, и только там вышла на Чехова, чтобы пересечь улицу на переходе у въезда на площадь и вновь исчезнуть в прячущихся за фасадами домов дворах. Через несколько минут она подошла к черной лестнице дома семнадцать и остановилась в тени под стеной, изучая двор, окна первых этажей, припаркованные тут и там автомобили, пристройки, скверики и детские площадки. Разумеется, это была всего лишь дань профессиональной паранойе, но, с другой стороны, береженого бог бережет, а умирать Натали совершенно не хотела. Садиться в тюрьму, тем более. Оставалось «бдить».