Кондотьер (СИ) - Мах Макс. Страница 9
«А полковник-то у нас непростой! Второй день в городе, а уже встречается с Карварским. Может быть, грохнуть обоих и идти на прорыв?»
Шансов уйти отсюда живой у нее, разумеется, не будет, но и случай редкий. За то, чтобы всадить пулю в эту поганую рожу, многие отдали бы все, что имеют. И жизнь — не самая высокая цена. Однако вот что любопытно: мысль — вполне ожидаемая, следует заметить, и своевременная — мысль эта мелькнула, осветив сознание Натали вспышкой метеора, и исчезла, словно не было. И как только «погас свет», сразу же выяснилось, что ни в кого она стрелять не станет. И не потому, что стыдно или слово дала. Став революционеркой, Натали отреклась не только от бога, но и от всей той надстроечной шелухи, что именуется буржуазно-помещичьей моралью. Впрочем, Генрих клятв никаких с нее и не брал. На доверии пригласил идти за собой, с собой, одним словом, вместе. И вот это доверие…
«С этого поводка не сорваться даже мне…»
Получалось, что, начни она теперь палить из Стечкина, разрушит нечто странное, но важное, что возникло между ней и Генрихом в момент покушения на Тюремном мосту. А то, что там, прошлой ночью на Крюковом канале произошло нечто невероятное, Натали уже не сомневалась.
«Как вышло, что я целилась в грудь, а не в голову? С пятнадцати метров его лицо прекрасная мишень!»
Перед глазами на фоне шемякинской сказочно-гротесковой фантазии возникло лицо полковника. Простые черты, непростой рисунок. Глаза. Ум, воля, жесткость, способная перейти в жестокость, и еще что-то, неуловимое, почти эфемерное, но самое важное. Значительность? Пожалуй, что так.
«Но ведь я ничего этого не видела? Он был просто целью. И я выстрелила… Ну, пусть не в лицо, не в лоб, но все-таки выстрелила. Так почему же не стала стрелять во второй раз? И, Господи прости, что я делаю здесь, в этой сраной галерее, со снаряженным Стечкиным под мышкой и лучшей в городе мишенью, вальяжно расхаживающей в центре зала, в десяти-пятнадцати метрах от меня?»
Замечательный вопрос, однако ответа на него у Натали не оказалось. Она лишь знала, что, если однажды все-таки убьет Кошмарского, случится это не здесь, не сейчас, и не при Генрихе.
Вечер оказался насыщенным. Прежде всего, Генриха ожидали две запланированные встречи — легальная, то есть такая, которую он готов был показать и Наталье, и «всем остальным», и еще одна — не для посторонних глаз. Однако чтобы попасть в нужное время в нужное место, пришлось немало поколесить по городу, появившись между делом в трех-четырех совершенно не относящихся к делу местах. И вот в одном из таких мест, в серебряной лавке на Зверинской улице — близ Татарской слободы — случилась еще одна, третья, никоим образом не запланированная встреча, неоднозначная сама по себе и имевшая к тому же весьма неожиданное продолжение.
В шестом часу вечера Генрих и Наталья вошли в серебряную лавку Ройзмана. Несколько посетителей рассматривали выставленные в витринах часы и украшения, столовое серебро, подсвечники и портсигары, но Генриха заинтересовали фляжки, великое разнообразие которых обнаружилось в пирамидальной витрине слева от входа. Там были представлены практически все основные размеры, принятые в мире для подобного рода вещиц, и все основные производители. Впрочем, Генриху достаточно оказалось и одной. Он сразу заметил голландской работы фляжку на одиннадцать с половиной унций, обшитую мягкой коричневой кожей и имеющую удобную крышечку — колпачок на один глоток.
— Покажите, пожалуйста, вон ту фляжку! — попросил он приказчика.
— Сию минуту! Между прочим, весьма удачный выбор, сударь! Весьма! Фирма «Ди Хессе и сыновья», девятьсот шестидесятая проба, вместимость — триста пятьдесят граммов…
— Генрих?!
— Мне сказать, что ты обозналась? — спросил он, увидев перед собой Елизавету. Время всегда возьмет свое, взяло и на этот раз. Уже не девочка, разумеется, но узнать все еще можно.
— Зачем? — грустно улыбнулась Елизавета. — Ты же знаешь, я на тебя доносить не стану.
— Та Елизавета, которую я помню, не стала бы.
— Нынешняя — тем более. Но ты не один, представишь?
— Прошу прощения! Познакомься, Лиза, это Наташа моя… — Он не успел закончить фразу, его опередила Наталья.
— Подруга, — уточнила она, отметив интонацией подтекст.
— Вот именно! Наталья Викторовна Цельге — моя подруга. — Генрих решил не реагировать на «мелкие безобразия» и продолжал говорить, как ни в чем не бывало. — Наташа, разреши представить тебе мою кузину Елизавету Дмитриевну…
— Ростовцева, — улыбнулась Елизавета. — Теперь я Ростовцева.
Глава 3
Танго
Дом Ростовцевых был когда-то загородной усадьбой, таким, собственно, и остался. Крестовский остров, угол Вязовой и Петроградской. Вокруг скверы да парки, и двухэтажный массивный дом с двумя крыльями в ограде чугунного литья, с просторной подъездной аллеей и собственным парком, небольшим, но устроенным, засаженным в основном вязами, дубами и липами.
— Извините, Генрих, — спросила она, останавливая «Кокер» на импровизированной парковке у западного крыла, — вы вполне уверены в том, что делаете? Я к тому, что не совсем понимаю ваши мотивы. То вы в анонима изволите играть, а-ля таинственный незнакомец. То в гости к родственникам едете, в неизвестное вам и незнакомое общество. Каково!
— Не понимаете? — Генрих был задумчив, если не сказать хмур. — Вот и славно! Те, кто за мной наблюдают, они ведь тоже ничего не понимают, и это их нервирует.
— А не боитесь осложнений?
— Волков бояться, в лес не ходить.
— Стало быть, лес? — Натали приняла руку Генриха, хотя по-настоящему на нее не опиралась, памятуя о сломанных ребрах полковника.
— Самое подходящее место для тамбовских волков, нет?
— А вы памятливый, даже когда пьяный.
— Вы не поверите, Наташа, но, когда я пьяный, я много лучше все понимаю и запоминаю тоже. Таковы особенности моей физиологии.
— А как вы себя чувствуете рядом с женщиной, которая выше вас на целую голову?
Зачем она об этом спросила?
«Вот дура!»
— Вопрос неверный, — усмехнулся в ответ Генрих. — Правильный вопрос: как чувствует себя женщина рядом с мужчиной, который на тридцать лет ее старше?
«Сукин сын!» — Но не устраивать же сцену!
— Комфортно! — ответила она спокойно, почти легкомысленно, но к своему удивлению обнаружила, что все не так просто. И даже еще хуже.
— Взаимно.
Они как раз вошли в дом, где по словам Елизаветы предполагалась этим вечером скромная вечеринка. Было около девяти, и основная масса гостей уже собралась. Судя по их количеству, вечеринка, и в самом деле, планировалась скромная. Для определенных кругов, разумеется. Для тех самых людей, которые живут в собственных особняках, загородных домах и дворцах, то есть там, где полторы сотни гостей не выглядят забившей все свободное от мебели пространство толпой.
— Добрый вечер, Лиза!
Их никто никому не представлял. И, разумеется, новые времена — новые порядки. Частная вечеринка — по, бог весть, какому поводу — не предполагала присутствия мажордома, выкликающего имена и титулы вновь прибывших. Вошли никем не замеченные, подхватили по бокалу шампанского с подноса лавировавшего среди гостей официанта, прошлись между распавшимися на пары и группы хорошо одетыми мужчинами и женщинами, и встретили хозяйку дома, спускавшуюся как раз со второго этажа.
— Рада, что пришли! Генрих! Натали! Пойдемте, я познакомлю вас с мужем!
— А стоит ли? — Генрих не отказывался, он сомневался.
— Генрих, моему Ивану интересны только тяжелые аэропланы, биржевые котировки и призовые кобылы, — двусмысленная усмешка не без иронии к самой себе и своим словам. — Ты просто мой родственник. Сомневаюсь, что он помнит в лицо хотя бы одного из них. Ну, кроме, маменьки и дядюшки Николая Никифоровича. Пойдемте!
— Что ж…
— У вас отменный вкус, — шепнула женщина Натали, когда они проходили мимо биллиардной.