Гавань измены (ЛП) - О'Брайан Патрик. Страница 40

Они с Мартином практически не спали (разве что дремали по ночам, сидя на верблюдах во время переходов), поскольку, пока все остальные лежали днем под навесами, ползали по кустам в поисках различных растений и живых тварей. Я полагаю, ему не следовало ловить так много змей, ведь ему известно, какую неприязнь вызывают они у моряков, и кроме того, ему совершенно не стоило тащить с собой чудовищную трехфутовую летучую мышь.

Она слетела со стола и начала хлопать крыльями на груди бедняги Киллика; мне подумалось: тот от страха упадёт без чувств, вообразив, будто это нечистый дух, во что он вполне мог поверить.

Он и вправду потерял сознание на следующий день — ты бы прониклась к нему сочувствием — от перегрева и невзгод. Пара верблюдов взбесилась, и понесла (что, как мне рассказали, часто происходит с ними в брачный сезон), с ревом совершила устрашающий набег на мой шатёр, пуская пузыри и разбрасывая мои вещи налево и направо. Все дружно кинулись хватать их за ноги и хвосты и успели оттащить, но к тому времени моей лучшей шляпе был нанесён непоправимый урон.

Мне было жаль её из-за прикрепленной на манер кокарды моей турецкой награды: бриллианты я хотел преподнести тебе, а до этого я надеялся, что они придадут мне бо̀льшую значимость у турок. Однако челенк затоптали глубоко в песок, и хотя Киллик с помощью многочисленных помощников к закату просеял несколько тонн пустыни — как я и упоминал, он свалился совершенно без чувств — мы вынуждены были двинуться дальше, перекинув беднягу Киллика через верблюда.

Возвращаясь к Стивену: тебе, конечно же, знаком его скромный образ жизни — одно новое пальто каждые десять лет, изношенные брюки, непарные чулки, никаких расходов, кроме как на книги и естественнонаучные инструменты — в общем, он привел меня в совершенное изумление, выложив в Тине невероятную сумму в золоте и купив целое стадо верблюдов (подобно Иову) для перевозки его драгоценного водолазного колокола, о котором я уже рассказывал: он разбирается на части, но для перевозки каждой требуется крепкое и выносливое животное.

Египтянин, подобравший нам для путешествия вьючных животных, не рассчитывал на водолазный колокол, но, к счастью, поблизости находился лагерь бедуинов, у которых можно купить верблюдов. И, дорогая Софи, в том же лагере я встретил такую кобылку...»

Подойдя к концу повествования, Джек остановился на мгновенье, улыбнулся, а затем продолжил:

«В общем, сюда мы прибыли в подходящее время и лишь с одним пострадавшим: переводчик имел несчастье натянуть ботинок с затаившимся внутри скорпионом, и сейчас бедняга лежит с распухшей как диванная подушка ногой.

Мне его искренне жаль: этот человек оказался крайне полезным и ответственным, говорит на всех языках Леванта и также превосходно на английском — смог бы сам построить Вавилонскую башню голыми руками. Когда мы прибыли, увы, наши друзья в очередной раз не подготовились к нашему прибытию.

Корабль Компании уже прибыл и выглядел воплощением тупоносого, пузатого торгового судна, почти все орудия укрыты от глаз в трюме, а экипаж состоял из ласкаров; единственным европейцем на борту был лоцман Компании из Мохи; дул славный ветерок с норда, попутный для перехода по заливу. Но куда подевались турки, которых нужно было принять на борт?

Я посетил дом египетского губернатора, но он отсутствовал, после чего выяснилось, что вице-губернатор — человек новый, должность получил в результате некоторых недавних потрясений, и совершенно не знаком с планом: его беспокоила только выплата какой-то абсурдной суммы с «Ниобы» в виде портовых сборов, налогов на пресную воду и таможенной пошлины за несуществующие товары. Под давлением Хайрабедяна, которого принесли на носилках, он признал, что неподалёку располагается турецкий отряд, который уже переместился неизвестно куда, но может вернуться после окончания Рамадана. Впрочем, он мог бы послать к ним и передать, что мы здесь. Очевидно, что турок он не любит, и было бы странно, если бы турки хорошо относились к нему при всём их старании. Он вёл себя довольно бесцеремонно — как я пожалел о пропаже челенка! — но Хайрабедян убедил меня с ним не ссориться, поскольку отношения между Турцией и Египтом довольно натянуты.

Разумеется, к туркам он никого не послал, и, учитывая прикованного к носилкам Хайрабедяна, мы оказались в затруднительном положении. Всё это время дул чудесный ветер, жаркий, но в нужном направлении. Мы теряли драгоценные часы, а луна с каждым днём становилась всё меньше.

По счастливой случайности, наконец, я нашёл своих солдат. Наш эскорт провёл некоторое время в городе, дожидаясь конца поста, прежде чем вернуться в Тину, и с наступлением темноты тратил наградные, которые я им выдал, на развлечения. И прежде чем отбыть, одабаши пришёл попрощаться с нашими уоррент-офицерами.

Он рассказал, что из-за разногласий между правителем Египта и турецким командиром туркам пришлось бежать к Колодцу Моисея, и, по слухам с базара, египтяне планируют натравить на них Бени-Атаба — племя бедуинов-мародеров; хотя, вероятно, это чепуха: не стоит доверять египтянам.

Я сразу направился к Колодцу Моисея, но там уже праздновали Байрам, конец поста, поэтому турецкий командир ответил мне лишь приглашением на пиршество, клятвенно заверив, что не сдвинется с места, пока не разделит со мной жареного верблюжонка — один, два или даже три дня задержки не имеют никакого значения. Но, что самое печальное, меня пригласил и египтянин, а Хайрабедян объяснил, что тот смертельно оскорбится, если я не надену лучший мундир. Поэтому я принял оба приглашения».

Джек подумывал было рассказать жене о пире у египтянина, бесконечной арабской музыке, ужасающей жаре, когда он много часов сидел, натянув на лицо самую любезную улыбку, и о толстых дамах, танцевавших, или, по крайней мере, бесконечно долго извивавшихся и трясшихся, еще и строя при этом глазки; про встречу у турок с литаврами, фанфарами и мушкетными залпами, а также про застревающее в зубах мясо верблюжонка, приправленное миндалем, медом и огромным количеством кориандра, и про воздействие температуры в сто двадцать градусов по Фаренгейту в тени на организм, переполненный угощениями двух пиров подряд. Но вместо этого повел рассказ о трудностях общения с бимбаши Мидхатом, командующим турками:

«Поскольку состояние бедняги переводчика не позволяло его даже переносить, то Стивен любезно согласился сопровождать меня, чтобы оказать посильную помощь, раз уж он говорит по-гречески, на лингва-франка и немного на той разновидности арабского, на какой говорят в Марокко.

Этого хватало, чтобы сносно передавать застольные замечания вроде «Знатный суп, сэр» или «Позвольте мне подложить вам еще этих бараньих глаз», но ближе к концу трапезы, когда удалились все, за исключением двух старших офицеров и того милого арабского джентльмена, которого мы должны посадить на трон Мубары, я всеми доступными средствами постарался донести до бимбаши (что-то вроде нашего майора) исключительную важность послания, наш жаргон оказался никуда не годным.

Стало ясно, что ни турок, ни египтянин не имеют ни малейшего представления о галере, которой предстояло отплыть из Кассавы этим самым днём или на следующий день, увозя французов и их сокровища на север (и это странно, к слову, ведь до того, как свалиться, Хайрабедян рассказал мне, что арабский торговец из Суэца подтвердил загрузку галеры в Кассаве большим количеством ящиков, небольших, но тщательно охранявшихся и весивших тяжелее свинца), поэтому мы должны были во что бы то ни стало донести до него положение дел.

Но каждая наша попытка вызывала у обоих офицеров хохот, напоминавший рёв. Как тебе известно, турок нелегко рассмешить, а эти, несмотря на свою молодость и подвижность, до сих пор были мрачны, как судьи.

Но услышав слово «торопиться», они не смогли сдержаться, разразившись каким-то уханьем, покатывались с боку на бок и хлопали себя по бедрам; а когда вновь обрели дар речи, вытерли выступившие слезы и сказали: «Завтра или на следующей неделе». Даже Хасан, полный достоинства араб, в конце концов, присоединился к ним, заржав как лошадь.