Гавань измены (ЛП) - О'Брайан Патрик. Страница 5

Обычно человек, который при подобных обстоятельствах молча сносил оскорбление и избегал дуэли, отторгался обществом, но когда Обри и Мэтьюрин, которым пришлось отплыть вскоре после этих неприятностей, вернулись из Индий и прочих земель, Стивен обнаружил, что считается, будто Рэй либо участвовал в дуэли, либо получил какие-то объяснения, и его принимают в обществе: Стивен видел его пару раз в Лондоне.

И раз в части репутации Рэй не пострадал, то его мстительность не должна была продлиться слишком уж долго. В любом случае, с той поры его образ жизни полностью изменился: по всеобщему мнению, он сделал очень выгодную партию, и хотя брак с Фанни Харт не принес ему ни особой красоты, ни любви (она изначально была против этого брака и влюблена во флотского офицера Уильяма Баббингтона), её приданое позволило Рэю вести тот роскошный образ жизни, который был ему по душе, не прибегая к каким-либо трюкам, и он с нетерпением ожидал еще большего богатства после смерти тестя контр-адмирала, поскольку Харт унаследовал просто невероятное состояние от дальнего родственника, ростовщика с Ломбард-стрит, а Фанни была единственным ребенком.

Кроме того, после блестящей и публично признанной небольшой победы Джека Обри в Ионическом море, где помимо прочего он обеспечил флот отличной базой и привел в восторг турецкого султана — дело большого дипломатического значения на нынешнем этапе — Джек мог не опасаться коварных намеков на проступки или полуофициальных указаний на ошибки молодости.

— А вот и другой, — произнес Лесюер, когда из тени появился Грэхэм и сел рядом со Стивеном. — На этого поступали противоречивые сведения, он казался винтиком какой-то другой разведывательной организации, а на деле вышло, что это простой лингвист, нанятый для работы с арабскими и турецкими документами, в скором времени он должен вернуться в свой университет. Не своди с него глаз, подмечай связи. Где эта миссис Филдинг, я не знаю. Она должна была прийти сюда двадцать три, нет, двадцать четыре минуты назад, чтобы дать Обри урок итальянского. Теперь перед встречей с ним у нее не будет времени.

Последовала долгая пауза, и Джузеппе, наблюдательный пункт которого позволял смотреть как вперед, так и в стороны, произнес:

— Какая-то леди спешит по боковому переулку вместе с горничной.

— Она с собакой? Большим иллирийским мастифом?

— Нет, сэр, без собаки.

— Тогда это не миссис Филдинг, — уверенно заявил Лесюер, но понял, что ошибся, когда увидел, как леди и ее горничная в черном капюшоне завернули за угол и поспешно вошли во дворик гостиницы Сирла.

Все мужчины за столом капитана Обри вскочили на ноги, поскольку пришла не местная девица и не пятый садовник, вовсе нет. Но когда капитан Пэлхэм упал лицом в стол, то не от чрезмерного почтения и не по доброй воле, а из-за обилия марсалы и предательской ножки кресла.

Послышался приветственный гомон, когда миссис Филдинг попыталась извиниться перед капитаном Обри и одновременно удовлетворить любопытство тех офицеров, что хотели знать, как у нее дела и что случилось с Понто.

Понто — мрачный, угрюмый и хмурый иллирийский мастиф в ошейнике со стальными шипами, животное размером со среднего теленка, всегда идущее сбоку от Лауры Филдинг, укорачивая широкие шаги, чтобы примериться к шагам хозяйки, и готовое защитить ее от грубости просто одним своим присутствием, или, если этого окажется недостаточно, то грозным рыком.

Как можно было понять, Понто оставили дома в наказание за убийство осла. Пес вполне был способен это сделать, но английский миссис Филдинг иногда бывал неточен, а спокойствие, с которым она сообщила о произошедшем, свидетельствовало, что в её слова вкралась какая-то ошибка.

— Господа, — продолжила она безо всякой паузы, — вы сегодня такие нарядные. Белые бриджи! Шелковые чулки!

А разве она не слышала, удивились они. Прошлой ночью «Каллиопа» привезла мистера Рэя из Адмиралтейства, и они собираются поприветствовать его у губернатора через двадцать минут: при полном параде, напудренные и выбритые, уверенные, что их красота поразит его до немоты.

Приятно было видеть, как капитаны (некоторые сущие дьяволы на борту, многие привыкли к свисту ядер, и все способны взять на себя огромную ответственность), дурачатся перед хорошенькой женщиной.

— Следовало бы написать толстенную книгу о мужском красовании перед женщинами во всем его нелепом разнообразии, — заметил доктор Мэтьюрин. — Хотя это лишь жалкое подобие полной церемонии. Здесь мы не видим ни жестокого соперничества, ни сильного рвения, ни реальных надежд, — он бросил пронзительный взгляд на своего друга Обри, — и, в любом случае, дама не свободна.

Миссис Филдинг, конечно, была не свободна в том смысле, как понимал это Мэтьюрин, но всё же приятно было видеть, насколько свободно она внимала их открытому, хотя и почтительному восхищению, любезным шуткам и остроумию — ни капли жеманства, смущения, самодовольства или излишней самоуверенности: она выбрала нужную меру дружелюбия, и Мэтьюрин с восхищением наблюдал за ней.

Ранее Мэтьюрин отметил, что миссис Филдинг, имея дело с военными в прошлом, проигнорировала падение перебравшего вина Пелхэма, а сейчас стал свидетелем, как она мгновенного оправилась от шока при виде лица Пуллингса, когда Джек Обри вывел его из-за тени беседки, и особую теплоту, когда пожелала ему удачи в продвижении по службе и пригласила на прием этим вечером — для очень узкого круга людей — просто на репетицию квартета. Мэтьюрин также заметил ее детский восторг, когда челенк предстал перед ней во всей своей красе, и то, как она любовалась большими камнями на верхушке, когда украшение попало к ней в руки.

Он наблюдал за ней под влиянием чего-то большего, чем просто любопытство.

С одной стороны, эта женщина сильно напоминала ему первую любовь: так же хорошо сложена, достаточно миниатюрная, но стройная и прямая, как тростинка, те же темно-рыжие волосы, и крайне необычным совпадением стало то, что она тоже собирала их наверх так, что взгляду открывалась трогательно изящная шея, а возле уха оставалась завивающаяся прядь.

С другой стороны, миссис Филдинг оказывала ему особое внимание. Лишь насекомые все еще могли перехитрить Мэтьюрина и пробить его шкуру, женщинам же это стало крайне сложно.

Он знал, что никто не будет восхищаться его внешностью, не питал никаких иллюзий по поводу своего обаяния или умения поддержать непринужденный разговор, и, хотя знал, что его книги «Замечания о дронте-отшельнике» и «Скромные предложения по сохранению здоровья на флоте» получили признание, но не верил, что они могут заставить женскую грудь взволнованно вздыматься.

Даже его жена не смогла осилить более пары страниц, несмотря на искренние попытки.

Его положение на флоте оставалось весьма скромным — даже не полноценный офицер, нет ни протекции, ни влияния. Да и богат он не был.

Значит, дружелюбие миссис Филдинг и её приглашение имеют какую-то иную основу (хотя и неясную), чем любезность или выгода: в чем дело он сказать не мог, если только, конечно, это не связано с разведкой.

А если так, то, очевидно, его долг — проявить податливость. Нет иного способа разобраться в этом, нет другого пути, которым он мог бы либо выявить её связи, либо заставить Лауру их раскрыть, или использовать девушку, чтобы вбросить дезинформацию.

Может он полностью заблуждается — спустя какое-то время агент разведки, как правило, видит шпионов повсюду, прямо как некоторые сумасшедшие видят обращения к себе в каждой газете, но так это или нет, он намерен сыграть роль в этой гипотетической игре.

А поскольку ему нравилось общество миссис Филдинг, её музыкальные вечера, и Стивен был убежден, что может управлять любыми несвоевременными эмоциями, что могли возникнуть в его сердце, то легко убедил себя, что это правильное решение.

Именно ради миссис Филдинг он надел белые чулки (ибо ни звание, ни склонности не требовали его присутствия на приеме), ради нее он теперь приблизился, снял шляпу, сделал весьма изысканный поклон и воскликнул: