Повесть о Ферме-На-Холме - Алберт Сюзан Уиттиг. Страница 27

Беатрикс залилась краской.

— Возможно, это создаст некоторые неудобства, — сказала она, — но я…

— Уж коли мы здесь жить не сможем, — продолжала миссис Дженнингс, испытывая, казалось, мрачное удовлетворение, — то и не знаю, как нам остаться да работать на ферме этой. Я так и Дженнингсу сказала, когда он пришел да и выложил, чего вы-то хотите. «Надоть фактам в лицо смотреть, — вот что я ему сказала. — А факт — он какой? А такой, что мисс Поттер желает здесь жить, когда из Лондона приезжает, и она в своем праве, — говорю я ему, — потому как дом этот нынче ее, она за него немалые деньги отдала, может, и зря столько отдала, да теперь уж чего толковать. А в деревне мы себе дома не найдем, так, стало быть, и остаться никак не сможем». Вот что я ему сказала, Дженнингсу.

— А как насчет Дома-Наковальни? — Беатрикс показалось, что это спросил кто-то другой. Когда же миссис Дженнингс непонимающе уставилась на нее, она продолжала каким-то отчаянным, не свойственным ей тоном: — Я говорю про дом мисс Толливер. Он совсем близко от фермы и по размерам не уступает этому. В нем вы смогли бы жить?

— В Доме-Наковальне? — миссис Дженнингс сосредоточенно нахмурилась. — Жить-то, надо думать, смогли бы. Да только нам это не по карману.

— В Доме-Наковальне? — просияла Полина Полба. — Да там полным-полно мышей!

— Я могла бы вносить часть арендной платы, — рискнула предложить Беатрикс. — Если, конечно, его будут сдавать и если он вам подойдет. — «Что я такое говорю», — спохватилась Беатрикс. Ведь денег для покупки дома мисс Толливер у нее не было и в помине, да и не предвиделось. А сдаваться в аренду дом, похоже, не будет, поскольку мистер Робертс намерен продать его сразу после оглашения завещания его тетушки.

Последовало долгое молчание, нарушаемое лишь воем огня в железной печи.

— Даже и не знаю, что вам сказать, — нарушила наконец молчание миссис Дженнингс, — да только фактам-то в лицо смотреть все одно надо. Потолкую об этом с Дженнингсом.

— Да уж, пожалуйста, потолкуйте, — сказала Беатрикс. Она поспешно допила чай и встала, чувствуя, что уже посмотрела в лицо ровно тому количеству фактов, на которое была в данный момент способна. — Спасибо за чай, миссис Дженнингс, мне пора идти.

С этими словами мисс Поттер покинула дом и мимо амбара устремилась по пологому склону вниз к зеленому берегу Эстуэйт-Уотер. Мисс Полина Полба уселась на крыльце и провожала взглядом Беатрикс, пока ее фигура не скрылась из глаз.

Если вам придет на ум посетить Эстуэйт-Уотер, то к западу от Уиндермира в зеленой долине ледникового происхождения вы найдете чистое прозрачное озеро площадью около восьмидесяти акров, питаемое многочисленными ручьями с окрестных холмов. Слово «туэйт», означающее лесную прогалину, отражает скандинавское влияние, распространившееся на эту часть Англии. То же можно сказать и о многих местных традициях — например, обычай печь арвал, поминальный хлеб из пшеничной муки тонкого помола, который раздавали всем пришедшим на похороны мисс Толливер, был принесен из Норвегии викингами в раннем средневековье. На северном берегу озера находится Хоксхед, старинное скандинавское поселение с рынком, а ныне — прелестный городок, застроенный беленными известью домами, где улочки переплетены как Бог на душу положит, а площади и сады обнаруживаются в самых неожиданных местах. Оба Сорея примыкают к южному берегу, а на западном до сих пор можно найти остатки ям, где углежоги жгли дрова на угли для окрестных кузниц и литейных мастерских. У восточного берега на мелководье в изобилии растут тростник и камыш, полакомиться рыбой туда слетаются зимородки, цапли и чомги. Не обходят стороной Эстуэйт и рыбаки, добычей которых становятся радужная форель, щука, окунь.

Во время прошлых приездов в Озерный край Беатрикс провела немало часов, гуляя по окрестным лесам и вдоль берегов Эстуэйт-Уотер, и неподалеку отсюда нашла и зарисовала несколько приглянувшихся ей грибов, в том числе и поганок — к последним она питала особый интерес. Беатрикс тогда была моложе, твердо верила в существование фей и эльфов и отнюдь не удивилась бы, появись перед ней из-под шляпки мухомора или из-за ствола ближайшего дуба гном или иной представитель Маленького Народца в колпачке из цветущего клевера и с пучком дикого тимьяна под мышкой. В те дни все увиденное в уэстморлендских лесах, на лугах, в прудах и канавах казалось Беатрикс удивительным, исполненным волшебства и абсолютно не похожим на церемонную, лишенную тепла жизнь в родительском доме.

Сегодня, впрочем, гномы и феи — будь они настоящими или вымышленными — не занимали ее мыслей. Она пришла сюда рисовать, и это занятие должно было помочь ей избавиться от еще звучащих в ушах многократных призывов миссис Дженнингс смотреть фактам в лицо. Беатрикс брела вдоль берега, выискивая подходящую модель. Водяные курочки, черные птички с ярко-красными клювами, плавали совсем близко от берега, буквально на расстоянии вытянутой руки, то и дело ныряя под листья кувшинок за улитками. С полдюжины чибисов, стоя на одной ноге, дремали, засунув голову под крыло, а парочка чомг, чья участь была весьма печальна, ибо перья этих птиц шли на украшение дамских шляп и пользовались большим спросом, лениво скользила меж камышей. Вместе с тем, даже пройдя довольно большое расстояние и внимательно оглядывая местность, Беатрикс не увидела ни одной лягушки — а именно лягушка ей была нужна, покладистая лягушка, согласная позировать для набросков мистера Джереми Фишера, героя ее будущей книги, которую они с Норманом в шутку называли «лягушачьей книгой». В конце концов мисс Поттер нашла сухое, защищенное от ветра солнечное местечко и села рисовать то, что открывалось ее глазам.

Первыми книжками Беатрикс стали письма в картинках, которые она писала детям своей любимой воспитательницы Анни Мур. Лет десять назад, когда она с родителями отдыхала на берегу Тей в Данкелде, Беатрикс отправила Ноэлю Муру, старшему сыну Анни, письмо с многочисленными картинками о приключениях озорного кролика Питера. На следующий же день она написала брату Ноэля, Эрику: «Дорогой Эрик! Однажды в маленьком домике на берегу реки жила-была лягушка по имени мистер Джереми Фишер…»

В новой книге — той самой, к работе над которой Беатрикс, как предполагалось, приступила, — должна была найти продолжение история о Джереми Фишере, истинном джентльмене, который попал в переделку, когда, надев непромокаемый плащ и галоши, отправился на рыбалку. Джереми схватила голодная форель, и он спасся только благодаря тому, что рыбине показался омерзительным вкус прорезиненного плаща и она выплюнула его вместе с содержимым. Норман громко смеялся, рассматривая ее черновые зарисовки, и Беатрикс, глядя на замысел его глазами, хотела как можно скорее завершить работу над двадцатью с лишним детально прописанными акварелями, которые должны были составить книгу.

Однако печальные воспоминания о Нормане словно окутали Беатрикс безрадостным серым туманом, и солнечное утро, уже подпорченное мрачной миссис Дженнингс и ее фактами, которым надлежало смотреть в лицо, потеряло остатки своей привлекательности. Четыре года они с Норманом работали вместе, и за это время Беатрикс привыкла связывать ощущение радости от своих рисунков с детским восторгом, который они вызывали у Нормана. Ее неизменно воодушевляли его шутливые замечания и тактичные советы. В действительности, по мере того как они становились ближе друг другу, она стала рисовать для Нормана в не меньшей степени, чем для детей. Теперь же, вместе с самым восприимчивым ценителем ее рисунков Беатрикс утратила и радость от своей работы. Как сможет она рисовать без улыбки Нормана, без его веселого смешка, неизменно означающего одобрение, подтверждающего правильность выбранной ею детали рисунка? Как сможет она сочинить хоть что-нибудь без его бьющего через край воображения, которое всегда приходило ей на помощь?

Беатрикс с грустью посмотрела на только что сделанные наброски камышей, кувшинок, водяных курочек, чибисов. Они были вялы и унылы — ни искорки жизни не увидела она в своих рисунках. В сущности, они целиком отвечали ее настроению — тоска, серость, мрак. Беатрикс вырвала листы из альбома и скомкала их. Что толку продолжать работу над этой книгой — да и над всеми прочими, ею задуманными, — если все ее рисунки останутся такими же безжизненными? Однако, прекратив писать книги, она не сможет заработать ни гроша, а без денег рухнут все ее планы, связанные с фермой. Тогда не будет ни ремонта свинарника, ни переделки маслобойни, ни новой ограды вокруг сада, ни коров, ни овец…