Школа Стукачей - Килластор Винсет. Страница 19

А в Фазенде тогда сутками банковали анашу и местный портвейн — бормотуху под названием Чашма. Вкусней питерского Агдама, но последствия утром ужасающие, к боли в голове добавляется зенитный скорострельный понос. «Чашма бедуина»- это коктейль со спрайтом — почти не даёт запаха, чтоб родители сильно не бушевали.

Ни хуя нет в Фазенде. Голяк. Непруха. Все скупили — Новый Год маршем идёт по Ташкенту. Все нормальные люди заранее притарились. А бормотуху вашу сами жрите.

Облом.

Звоним Витолсу из холодной будки автомата с выбитыми стёклами.

На серебристой поверхности аппарата выцарапано одно короткое слово имеющее отношение к прошлой краснофонарности Катартала — «Ам».

Ам — это по узбекски «пизда». Вы видите, какое у этого народа отношение к женским гениталиям? А какая лаконичность — АМ! Тут и намёк на радость орального секса и глубина бездны, в которую нас бабье часто сбрасывает.

А-а-а-ам. Ам-стер-дам. Или думаете зря у моряков слово «Пиздец» — звучит как «Амба»?

— Какого хуя без меня съебались? Так друзья делают?

Дядя Витолс в ярости. Ясно представляю его багровые залысины.

Какая-то жеманница попеняла ему на перхоть, и он полгода драил скальп разными шампунями дважды в сутки. Теперь его голова напоминает унылую ноябрьскую лужайку перед райкомом партии.

— Дык это, гости ведь у тебя!

— Я их рот ебал, этих гостей. Перепились все, окна побили у соседей, менты уже два раза приезжали, за-е-ба-ли фурманюги! Не понимают выражения «ровный кайф».

— Витолс, а где нашички взять, если в фазенде голяковский? У тебя осталось?

— Нашички? Нашички, нашички… Дык у вас была, чо уже убили всю?

Иногда с Витолсом невозможно разговаривать — не слышит, что ему сказали секунду назад.

— Твои дружки и убили, спортсмены ебаные, не пьют они вишь ли.

— Лана. Короче, есть на шестом квартале, через дорогу от Шухрата барыга. Юра зовут. Мужик сурьезный, сидевший. Сильно не хорохорьтесь там. Не откроет дверь, значит валите спать, стрёмно. Откроет — железно отоваритесь. — Ну спасибо, Витолс, с Новым годом тебя, братка! Оставь пивка на утро, приползём наверное.

— Вот и я говорю — во истину воскрес!

* * *

С фазенды до магазина «Шухрат» — двадцать минут пёхом, такси уже не выловить, пик празднования. Летим почти бегом.

«Ты понимаешь, бабам всем деньги мои нужны» — не с того не с чего вдруг объявляет Стас. Он нигде не работает, получает смешную стипендию в училище, и третий год ходит в одних и тех пятьсотпервых джинсах. Этот комплекс миллионера, я думаю, возник в его расшатанном болезнью мозге под воздействием канабиса. Поэтому спорить не пытаюсь.

«А она, Танюха моя, она другая, совсем другая, понимаешь?».

Я, молча, всем своим видом соглашаюсь.

«Может и к лучшему оно… всё так. Может, останется для меня светлой, недосягаемой любимой, навсегда? А? Может так оно лучше?»

Юрин дом, возникший кафельной глыбой перед нами, избавил меня от необходимости соглашаться со Стасом. Все бабы — одинаковые, кроме Вероники, разумеется.

Я сейчас думаю лучше бы совсем, совсем тогда не нашли бы мы Юры, а двинули сразу бы к девчонкам. Хотя тогда писать было бы не о чем.

— Чо хотели чагой?

Юра высокий, сухощавый, с пшеничными усами. Похож на киевского дореволюционного пристава.

Ярко желтый, шафранно-лимонный цвет его кожи говорит о том, что и его печень отведала гепатита. В Узбекистане гепатит как грипп.

Болеют им почти все. Дело в том, что на хлопок, льют химикаты. Листья, таким способом искусственно сбрасываются с куста перед механическим сбором. Комбайн заглатывает потом чистое волокно. Эту же хуйню американцы лили на джунгли во Вьетнаме, чтобы сбросить на землю листья и достать ушлых вьеьтконговцев. А у нас эта хуйня травит воздух, воду, жратву, и каким-то макаром распологает организм к гепатиту. Гепатит — фрэндли. Узбекистан — хлопковый придаток братской семьи народов, про хлопок тут знают все. Его сеют трудолюбивые крестьяне, а собирает весь профессорско-преподавательский состав и студенты в системе высшего и среднеспециального образования. Во время сбора урожая половина Узбекистана превращается в «хлопкоробов страны». Мне всегда кажется, что созвучность слов «хлопкороб» и «долбоёб» вовсе не случайна.

Хлопок — наше всё. Анаша это неофициальная часть.

— С Новым вас годом вас, Юра, а дрянь есть?

Стас подчёркнуто вежлив. Кто знает, что ожидать от бывшего зэка.

Говорят они очень подлые.

— Вы одни? Дряни нет, есть настоящий ураган, а не «дрянь»! Заходите.

Обувь снимайте и на кухню. Я ща. Пять минут.

Юра уходит из квартиры, а мы наблюдаем, как тараканы мечутся струйками по его нечищеной плите и кафелю кухонных стен.

Юра ушёл, чтобы показать нам будто анаша где-то в другом месте, на случай если мы наведём на его хату ментов. Но мы то знаем, что это все понт и терпеливо ждём.

Пусть поскоморошничает. Лишь бы быстрее. Меня ждёт уютный горячий ам на проспекте Космонавтов. И самое главное, мы всё-таки нашли отраву в новогоднюю ночь. Большое дело сделали.

Юра возвращается порожняком. Долбаный перестраховчик.

— Сейчас, сейчас принесут, пара минут.

Это разряжает атмосферу. Юра, тем временем, достаёт целлофанчик с какой-то коричневой желеобразной хуйней. Мажет её на столовую ложку, прыскает туда шприцом воды и начинает греть над газом кишащей брызгливыми во все стороны тараканами плиты.

— Приляпаетесь пацаны?

— Чего?

— Примажетесь, спрашиваю?

— Нам бы анаши, анаши, Юра. Мы не «Примазываемся».

— Сами смотрите, да. Дело хозяйское…

Он выбирает из ложки водицу цвета крепкого чая, и начинает перетягивать оранжевым медицинским жгутом волосатую руку. «Нина» — написано на руке у самого локтя.

В этот момент на кухню входит женщина. Если судить по давно нестираному халату и наглым глазам, Юрина жена. Лучшая половина.

Повелительница грёз.

— Юрка, сука, только два часа прошло! Нахуя так дозу взвинчиваешь? Без меня тут один сам-на-сам двигаешься! Скотина неблагодарная!

Она строчила бы обвинения ещё с полчаса, если бы Юра не перебил тихим, удавьим голосом:

— Принесла?

— Принесла. Вот.

— Отдай пацанам.

Юра, наконец, попал в вену, ввел в нее «чай», и со вздохом откинулся к стене, закрыв глаза.

— С Новым Годом, пацанчики…

В голосе жены сквозит презрение:

— Скот.

— А сильный ваще кайф?

Жена оборачивается ко мне.

— Капитальный. Лучше чем секс. Хочешь треснуться?

— А другого способа, без шприца, нет? Иголки, спид — мрачная хуйня.

— Ну, ещё сожрать можно. «На кишку». Или в чай заварить.

Просто в жилу оно экономнее, да и позабористей будет. А вам мужикам ваще лафа — хрен стоит по пять часов. Я только за это моему Юрке разрешаю тюхаться.

— А на двоих сколько стоит? Сколько нам надо захуярить, чтоб хуй стоял всю ночь?

* * *

«Совсем обнаглели гандоны, всех, сука, под раскрутку запущу, пидорасня!». У Бибикова совсем не срослись деловые переговоры с барыгами папской промзоны.

У Булгакова — такая же история. Кто-то развёл руками — завязал мол, кто-то послал подальше, кто-то даже взялся за заточку. Планировать стукачевский бляцкриг одно, а вот вытянуть проект на деле, совсем другое.

Проще говоря — нас послали нахуй. Все центровые барыги промзоны. Про Мутана вообще молчу, к нему они даже не ходили. Там броня бронетанковая.

Мы в ярости. Оторвались от земли, размечтались. Мы ведь можем их всех порвать. Или нет? Или вся наша тайная власть — полная хуйня?

Такой был красивый план! И главное — всем было бы хорошо! Что делать теперь?

Проводим оперативный консилиум. Булка не из тех, кто легко сдаётся.

— Следить за каждым их шагом, кто приходит, кто уходит, что жрут, с кем трут, всю хуйню! Ёбнем их, это железно. Перед Новым годом движение будет плотное. Жадность барыжная не даст им погасится в сезон. — Выпасем их, сработает стопудово, но это по времени займёт как раз месяц. Отпадает.