Бирит- нарим (СИ) - Медведникова Влада "Emy Olwen". Страница 34

2.

   Когда Лабарту вернулся из гавани, жрица ждала его на прежнем месте. Случайный прохожий принял бы ее за женщину, отдавшуюся скорби. Вот сидит она, на земле, в пыли, позабыв про полуденное солнце, горюет об убитой. Горе и смерть -- частые гости захваченных городов.

  А этот город сам открыл ворота...

   Лабарту опустил тело Кури возле Нидинту, молча встал рядом. Тогда Инанна-Атума, поднялась, привычным жестом отряхнула одежды, взглянула вопросительно.

   Но Лабарту лишь качнул головой. Положил под руку Кури меч, так и не вкусивший крови, и подобранные на пристани лук и стрелы. Чьи они -- врагов или своих -- не знал, да и важно ли это? Воин отправится в дальний путь вооруженным, вот и все, что нужно знать.

   Затем снял свои серебряные браслеты и надел на закоченевшие запястья Нидинту. И руки ее сразу показались тонкими и хрупкими, словно не взрослой женщине принадлежали, а девочке-подростку.

   -- У меня нет женских вещей, чтобы дать ей с собой, -- проговорил он, подняв глаза на жрицу. -- Найди ей гребень, или зеркало, или другую вещь, из тех, что радуют женское сердце.

   Инанна-Атума склонила голову набок. Длинная серьга качнулась из-под волос, солнце блеснуло на ней, распалось золотыми искрами.

   -- Похорони их, -- продолжал Лабарту. -- Пусть проведут погребальные обряды и принесут поминальные жертвы, как полагается. Похорони их, как свободных, и дай им в путь все, что необходимо.

   -- Я сделаю, как ты просишь, -- отозвалась Инанна-Атума и улыбнулась, едва приметно. И не было в этой улыбке и тени радости, лишь понимание и печаль.

  Должно быть, так улыбалась она, когда была человеком. В степи, в шатре своего мужа...

   -- Но только что с того пользы? -- спросила жрица. -- Есть ли у них дети? Кто будет из года в год приносить жертвы предкам и поминать их имена в молитвах?

   -- Похорони их, -- повторил Лабарту и отвернулся. -- А я сегодня покину Лагаш.

   -- Куда ты пойдешь? -- Показалось, или и впрямь в ее голосе мелькнула тревога?

   -- В Аккаде. -- Лабарту снял с шеи шнурок, стряхнул с него амулет -- тот упал под ноги, в пыль -- и перевязал спутавшиеся волосы. Затем поплотнее затянул пояс, спрятал под него печать. Дорогая, тонкая ткань пропылилась и потускнела. Ни слуг, ни кораблей, ни украшений... Признает ли кто теперь в одиноком путнике Лалию из Аккаде?

   -- Я слышала, поля там сожжены, а город осажден, -- проговорила у него за спиной Инанна-Атума. -- Быть может, тебе стоит остаться здесь и переждать, пока утихнет война?

   -- Я не боюсь людей, -- отозвался Лабарту. -- Хоть эти и правда жестоки и многочисленны.

   -- Они называют себя кутиями. -- Инанна-Атума на миг замолкла, а потом продолжила. -- И, хоть и тяжко это слышать, но слова его были правдивы. Быть может, от твоего города остались одни лишь развалины.

   -- Этого не может быть, -- возразил Лабарту, обернувшись. -- Стены Аккаде несокрушимы, эту крепость невозможно взять.

   Инанна-Атума вновь улыбнулась и качнула головой.

   -- Нет такой крепости, -- проговорила она, -- которую невозможно взять.

3.

   Городская стена была цела. Ровные ряды кирпича, потускневшая под летним солнцем краска -- разноцветные охранительные знаки... Да, стена осталась, но ворота были сорваны и брошены в пыль. Огромные, деревянные, скрепленные бронзовыми полосами, лежали они по обеим сторонам дороги.

  В моем городе не было стены.

   Лабарту старался идти чуть ссутулившись, глядя под ноги, -- чтобы ничем не отличаться от жителей Лагаша. Все они, впустившие чужаков в свой город, теперь старались быть незаметнее и тише.

   Речной ил и городская грязь въелись в кожу, а волосы и одежда пропитались дымом. Откуда-то то и дело тянуло запахом свернувшейся крови, и во рту мерещился ее ядовитый привкус.

   Лабарту мечтал о воде. Сбросить одежду и нырнуть с головой, смыть с себя войну и беды людей. Но есть ли чистая вода в этой земле? И ничего не оставалось -- лишь идти вперед, опустив голову, не глядя по сторонам. Но мысли убегали прочь, и глаза уже не замечали утоптанной земли под ногами.

  ...не было стены, и город лежал между рекой и каналом. И на рассвете, с крыши нашего дома я видел степь. И бегущие меж полями дороги на Киш и Урук. И...

   -- Эй, стой! -- Его схватили за плечо и развернули, грубо.

   Не успев подумать, Лабарту схватил незнакомца за руку, и лишь тогда поднял голову, встретился с ним взглядом.

   Это был чужеземный воин, невысокий, но коренастый, загорелый почти до черноты. И что хотел он и отчего остановил путника, покидавшего город, теперь не понять -- Лабарту ни слова не успел произнести, а взгляд человека уже остановился, дыхание стало размеренным и глубоким.

  Люди слабы. Прикосновения и взгляда достаточно, чтобы увлечь их втемнуюглубину, заставить повиноваться.Ты не зря остановил меня. Тебя вела судьба.

   Поодаль, возле полупустых торговых рядов, стояли другие воины. Один из них обернулся, и Лабарту почувствовал настороженный взгляд.

   -- Скажи им, -- тихо проговорил Лабарту, -- что у тебя дело ко мне. Пусть не тревожатся.

   Воин повернулся, по-прежнему держа Лабарту за плечо, и крикнул что-то своим. Слова показались знакомыми, но все же не разобрать их -- даже в степи, где кочует Ашакку, говорят по-другому.

  Ашакку.

   Ветер зашелестел в зарослях тамариска, и Лабарту на миг зажмурился, глубоко вздохнул. У воздуха был привкус асфальтовой смолы -- память о сгоревших лодках.

  Где ты, Ашакку? Быть может, страшась воинственных полчищ, ты поспешила ко мне, в Аккаде? И ждешь меня сейчас за высокими стенами? Но если...

   -- Сейчас ты пойдешь со мной по дороге, -- сказал Лабарту, глядя на человека, оказавшегося в его власти. -- А потом, когда город скроется из виду, переберешься на другой берег Тигра. Там, в степи, станешь искать юную женщину, владеющую стадами. Как зовут ее сейчас -- не знаю, но спрашивай у всех, что нужна тебе Ашакку, что Лабарту послал тебя к ней. И как найдешь, скажи, чтобы прислала мне весть о себе. И пока не найдешь ее -- не будешь знать покоя.

   Мимо проехала повозка. Погонщик настороженно косился на стражников, стоящих у ворот. И не зря -- чужеземцы уже направлялись к нему.

  Что ж, самое время. Пора.

   -- Пока они не смотрят на нас, -- проговорил Лабарту, -- идем.

Глава десятая

Обратный путь

1.

   Издалека казалось, что и это селение брошено -- тихо в нем, скот не блеет, не лают собаки, и людские голоса не слышны. Лишь вороны с хриплым карканьем кружатся над полями, взлетают и опускаются вновь. Солнце движется к горизонту, и вечерний свет мягко ложится на дорогу. Но стоит приглядеться, и ясно -- не от закатных лучей покраснела вода в каналах. И смрад разложения, пронизавший, кажется, всю страну, -- чем ближе к домам, тем сильнее. Сладковатая отрава заполнила воздух и затмила все: запахи трав, осенних цветов и людских жилищ.

  Только запах войны остался. Запах огня и бронзы.

   Да, всего лишь еще одно покинутое селение. Уже два таких миновал Лабарту за сегодняшний день, а сколько всего их было по пути из Лагаша? Да и стоит ли считать?

   Но жажда льдинками трепетала возле сердца, и Лабарту ступал легко и бесшумно, прислушивался к обострившимся чувствам. Знал -- рядом есть люди.

   Искать не пришлось.

   Кутий, скучавший возле полуразрушенной ограды, успел вскочить и потянуться за оружием. Но кто сравнится скоростью с экимму? Лабарту разорвал чужеземцу горло и пил, пока не закружилась голова, пока солнечный огонь не переполнил тело. Тогда, бросив умирающего воина на дорогу, вытер губы ладонью и продолжил путь.