Ласковый обманщик - Деверо Джуд. Страница 11

В этот момент по Лексингтон-авеню проехала «скорая помощь» и из приоткрытого окна раздался раздирающий рев сирены. Он был настолько громким, что, казалось, зашевелились занавески.

— Думаешь, кто-нибудь тебя услышит? — спросил Майк, все еще улыбаясь.

Похоже, Саманта это осознавала. Судя по выражению лица, ее начала охватывать паника. Стараясь выглядеть спокойной, она сбросила одеяло и хотела слезть с кровати, но Майк схватил ее за руку.

— Послушай, Саманта, — проговорил он просящим тоном, — извини, что я каким-то образом произвел на тебя впечатление сексуально неуравновешенного человека. Но я не такой. Я поцеловал тебя, потому что… — по-детски улыбнувшись, он оборвал фразу. — Мне от тебя надо гораздо более важное, чем секс. Я пришел поговорить о Тони Бэррете. Я хочу, чтобы ты познакомила меня с ним.

Саманта перестала выдергивать руку и посмотрела на него, как на сумасшедшего.

— Пусти наконец руку!

— Ох, да, конечно, — отозвался он. С явной неохотой он выпустил ее локоть, хотя Саманту сейчас никак нельзя было назвать женщиной его мечты. Она выглядела так, будто несколько недель не мылась. Волосы жирные и спутанные, под глазами черные круги, а кончики ее замечательного рта устало опущены вниз. Но независимо от ее вида Майк никогда еще так страстно не желал забраться к женщине в постель, как сейчас. Может, на него действует весна? Тогда ему надо просто провести несколько дней с одной из подружек Дафнии. А может быть, ему нужна именно Саманта…

Майк отступил от кровати.

— Мне кажется, нам следует поговорить.

Саманта, тяжело вздохнув, посмотрела на часы у кровати. Они показывали десять минут двенадцатого.

— Когда я встретилась с тобой, ты почти что напал на меня. Сегодня ты открыл дверь своим ключом, которого, как ты божился, не существует. Мистер Таггерт, вы когда-нибудь слышали такие слова: «частная жизнь»?

— Я слышал много слов, — отпарировал он спокойно. Затем присел на край кровати и начал на нее глядеть. Саманта вновь попыталась встать с постели.

— Это возмутительно! — заявила она.

— Я рад видеть тебя в гневе. По крайней мере ты бодрствуешь и не проспишь всю свою жизнь.

— Это мое личное дело, как я распоряжаюсь своей жизнью. И тебя это не касается, — отрезала она, встав с кровати и схватив отцовский халат.

Майк повернулся к подносу, приподнял салфетку с корзинки и взял булочку. Затем он откусил большой кусок душистого хлеба и с набитым ртом обратился к Саманте:

— Не надевай этот халат. Он тебе слишком велик. У тебя что, нет ничего более женственного?

Кинув на него испепеляющий взгляд, она демонстративно всунула руки в рукава огромного фланелевого халата. Этот человек становился просто невыносим.

— Если ты хочешь чего-нибудь женственного — Боже, слово-то какое устаревшее! — то тебе нужно пойти в другое место.

Ни ее тон, ни враждебность, не говоря уже о недвусмысленной просьбе оставить ее, не произвели на него никакого впечатления. Он доел свою булочку.

— Я старомодный парень… А вот этого я бы на твоем месте не делал.

Саманта, уже взявшаяся за дверную ручку, после этих слов по-настоящему испугалась.

— Послушай, Саманта, — начал он. Его голос был раздраженным и усталым. — Тебе не нужно меня бояться. Я тебе ничего плохого не сделаю.

— И я должна тебе верить? — Она старалась выглядеть спокойной и скрыть свой испуг, но это ей не удалось. — Ты же наврал о ключе.

Майк услышал страх в ее голосе. А он не хотел, чтобы она его боялась. Этого он не хотел больше всего на свете. Медленно поднявшись с кровати, не делая никаких резких движений, он направился к ней. Она по-прежнему не оборачивалась. Очень нежно он положил ей руки на плечи и нахмурился, когда она вся сжалась, как будто в ожидании удара. Бережно и осторожно он проводил ее к кровати, откинул одеяло и предложил ей лечь, улыбаясь, как ему казалось, успокаивающе.

Очевидно, она решила, что он стремится уложить ее в постель, чтобы тут же наброситься на нее.

— Нет, — прошептала она, ее голос срывался от страха.

Никогда раньше ни одна женщина не считала его насильником. Никогда женщины не боялись его. Ему было обидно и неприятно, а главное — он никак этого не заслуживал!

— Ну и к черту все! — рявкнул Майк и пихнул Саманту на кровать. Ему надоело, что его принимают за сексуального маньяка, постоянно насилующего своих квартиросъемщиков. Отойдя от кровати, он сердито сверкнул глазами.

— Ну, хорошо, Саманта, давай начистоту. Ну, я поцеловал тебя. Возможно, по правилам, по которым ты живешь, меня за это надо повесить или по крайней мере кастрировать, однако мы живем в обществе, где такое позволяется. Что мне сказать? У нас есть люди, продающие детям наркотики, люди, которые совершили целую серию убийств, люди, которые насилуют детей, и… я. Я целую красивых девушек, которые всем своим видом показывают, что они хотят, чтобы я их поцеловал. К счастью, закон не преследует людей с такими отклонениями, как у меня.

Сложив руки на груди в оборонительной позе и поджав губы, она процедила:

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что нас ждет работа, и я уже устал дожидаться, пока ты соизволишь высунуться из дома вдохнуть свежего воздуха.

— Работа? Я не понимаю, о чем ты!

Ему потребовалась целая минута, чтобы сообразить, что она действительно говорит правду.

— Ты что, не читала завещание отца?

Гнев и боль переполняли ее, но она сумела справиться с собой.

— Конечно, я его читала. Во всяком случае, я знаю его содержание.

— Значит, ты его не читала, — безнадежно вздохнул он.

— Я очень хочу, чтобы ты ушел.

— Я никуда не уйду, поэтому зря не старайся. Мне надоело, что ты постоянно скрываешься, ничего не ешь, ничем не интересуешься. Сколько времени прошло с того момента, когда ты в последний раз выходила из дома?

— Что я делаю или не делаю, тебя не касается. Я тебя даже не знаю!

— Может, оно и так. Но я твой защитник и опекун.

Саманта посмотрела на него, открыла рот, чтобы начать говорить, закрыла, вновь открыла и закрыла опять. Этот человек просто ненормальный. Опекун — это что-то из средневековых романов, а не из реальной жизни. И даже в романах опекуны не назначались двадцативосьмилетним женщинам, к тому же разведенным. Как только ей удастся выставить его отсюда, решила Саманта, она немедленно соберет вещички и покинет этот дома навсегда.

Майку не составило труда догадаться по ее глазам, о чем она думает. Это разозлило его. Он решил, что заставит эту женщину выслушать все до конца, даже если придется привязать ее к кровати. Но вместо этого (уж тогда она бы точно затаскала его по судам) он взял поднос с едой и, поставив ей на колени, приказал: «Ешь!»

Саманта хотела отказаться, но слишком его боялась, чтобы не подчиниться. Пока она пребывала в замешательстве, он намазал что-то на хлеб и поднес к ее рту. У Саманты было такое впечатление, что сейчас он зажмет ей нос и заставит есть, поэтому она неохотно раскрыла рот. Это был паштет из утиной печени, одно из самых божественных блюд, которые ей когда-либо приходилось пробовать. Прожевывая, она немного расслабилась и уже не сопротивлялась, когда он вновь протянул ей хлебец.

— А теперь, — заявил Майк, кормя ее из рук, — я буду говорить, а ты будешь есть.

— А у меня есть выбор? — поинтересовалась она, прожевывая третий кусочек. Только теперь она почувствовала, что действительно голодна.

— Нет. Выбора нет. Ты не умеешь слушать, не так ли? Очевидно, ты не выслушала своего адвоката, когда он просил тебя ознакомиться с содержанием завещания твоего отца.

— Я отлично умею слушать, и я планировала прочитать завещание.

Он едва успевал намазывать паштетом теплый хлеб.

— Так же, как ты планировала принять ванну, — этим он хотел одновременно и оскорбить ее, и убедить самого себя, что она вовсе не самая потрясающая девушка, которую он когда-либо видел. Но даже теперь, когда она была столь непривлекательной, у него несколько раз мелькнула мысль о том, что бы он сейчас сделал с этим аппетитным — хотя в данный момент это было вовсе не подходящее слово — маленьким телом. Он бы не возражал, чтобы этот язычок прикасался к чему-то еще, кроме как к кусочку паштета, упавшему на ее кисть… В общем, если бы Саманта умела читать мысли, она испугалась бы по-настоящему.