Русология (СИ) - Оболенский Игорь Викторович. Страница 54

Что мы, кто и зачем?! К чьим промыслам?

Прок - кому?

Значит, есть трудность Богу - дать нам не быть в Нём? Вспомнилось Верочки: мы с тоской, а Бог с милостью. То есть ждём, чтоб Он принял нас? Значит, есть Богу трудное? Кто так спрашивал в 'Бытии' (18, 14)? Кто? Бог, раз Он Библию вдохновил! Никто иной! Бог Себя, значит, спрашивал?.. Это мне - как открытие. Что, понурая свинка к корню дороет? В бедах я прыток! Мчусь, с боку на бок, взад-вперёд, еду в тряском вагоне, и, будь глуп, думал бы, как мне брáтину запродать. Я ж вон как: мыслю про Бога... Нет, стоп! Запнуть мозги и молчать... Я вымотан, спать хочу... Лгу! Не сплю много месяцев и не буду спать... сколько? Два ещё целых, вплоть до черёмух... Или сирени? Впрочем, неважно: месяц, два... Глупый думал бы... А зачем, спрошу? Ведь, вертись не вертись, - сдох, сдох я... Нет! К чёрту физику, объявившую смерть! Чтó названо, пишет Лаоцзы, есть не сущность, ergo есть видимость! Жить два месяца? Но каких, спрошу: календарных? земных? Вдруг солнечных, галактических? Вмиг иной масштаб, иной смысл... Нет, вечен я! Но пока мне задача - Шмыгова встретить в этот Страстной Четверг. Вот что главное... Сделать запись всех проблесков, что в уме моём, - выйдет текст в духе рая, где смерть не знали. Смерть - плод химер в мозгах, представление, что она, дескать, есть... На выходе, продолжая ход мысли, я остро понял, как вредна людскость, социология. Нужно ль морщить лбы в спорах? Что в гнусных рвениях обнажать себя и в метаниях от персоны к персоне? Что толку в шоу с массовым трёпом? Что за восторг в честь найденной у кого-либо... нет - исторгнутой психоведческой дыбой у индивида таким же некой идеи? Истин в нас нет, - открылось мне, когда я оказался вдруг ни живой и ни мёртвый. Что, чем общественней - тем, мол, истинней, как у нас это принято, мол, всеобщая мысль сакральна? Вроде как социум есть концы и начала? Стадность сакральна?! Хрен! Пусто в людскости! Наобщавшись, мы расползаемся, изнеможены от полемик и не обретшие ни черта, лишь одурь. Взять хоть Китай, где, вроде бы, в колготне такой должен вспыхнуть lux in tenebris - ан ведь не вспыхнуло... Нет в нас истины. Ибо чтó я и всякий? Что мы возьмём в толпе? Да плевать на толпу и на социум с его этикой!

К Богу надобно. Бог нас вытворил - с Бога спрос. Как Аврам из халдейского Ура вышел за истиной - так и мне вдруг подай её (дохну). С Богом я, и ни с кем иным! ни с одним из вас, инноваторов и прайм-таймовых умников! В Боге всё. В нём, в Единственном, запустившем круг и ушедшем, чтоб заморочить нас. Оттого, стоит чаду мытариться, а тирану царить, витийствуют, что, мол, Богу виднее (чадо опасное, а тиран всеблагой-де), что беды чада, мол, отвратят Хиросиму; вдруг в нём антихрист был, в этом чаде-то?.. Мне куда, вывод: к Богу? или же брáтину продавать, всё бросив, в том числе Бога, ибо напрасен труд, не достать Его?.. Ан достать. Где? А в мозге! Мысль - корень действий. Да, только так! Спрос - с Бога, и без посредников в виде Кантов или конфессий. Где два-три-семеро в Его имя, как Он говаривал, что и Он там, - там Его нет как раз. Там лишь социум, пустозвонство. Бог, Он в мозги пролез: вот где брать Его. Он в мозгах у нас. Мы нужны Ему. Привести пример? Вот: Бог выгнал Адама бы - и с концом. Нет, дудки. Он парня мучил, в поте лица держал. Что за мания, что за мстительность? Что за слом Вавилона, чем показал Бог, что Он - боится? Так Всемогущ ли Бог? Когда вышел Аврам за Истиной (но не к Богу: всяк, чьих отцов гнела на руинах свершений их Его ненависть, тот бежал Его... да и в Уре ведь Бог был, если подумать!), Бог ему вновь подсунулся, притворившись Искомым. О, мы нужны Ему, ведь без нас Его нет! Днесь и я, Аврам новый, шествую к истине из московского Ура Божьих гешефтов. О, тайна в Боге! Я отыщу его.

Станция, сплошь в милиции от чеченской угрозы... Некогда близ метро было пусто, при старой власти. Всё изменилось, точно и не было ни Христа с Его 'будьте как дети', ни коммунистов, ни того опыта, что деньга не про всех и что счастья не даст; а единственно что возвысит ничтожность, ждущую в мире с гнусной ухмылкой, - ляпнул невесть кто. В крик торговали хламом старухи; дети их, столь же хваткие, воровали, ловчили, чалились в тюрьмах либо 'фирмáчили'. Лес железных 'комков' (ларьков), злых, приземистых, с облупившейся краской, сбагривал лажу. Всюду приманки: детские жвачки, спирт марки 'Ройял', 'Минтон' и áдики... Накупив сего, гражданин грезил раем. Тьма объявлений: 'я куплю ваучер', - убеждала, что ваша доля в гос. (нац.) имуществе стоит целый литр водки. Порскали тени, что торговали красною ртутью, скандием, нефтью, противогазами, серебром и иными фантомами, кои были лишь в грёзах. Сеть тяжелела, полнилась рыбой, ибо советикусы неслись в соблазн; у ларьков пахло потом, гнилью объедков, затхлой мочой в углах. Но советикус навострялся, вкус вырабатывал; продавцы потупее съехали в рэкет и наркодилерство, в воровство и разбой; кто прытче - живо сменили снасть: злые мрачные торжища превращались в гламурные, а товар изощрялся. В клане торгующих прибавлялось лиц смуглых, словно из тáртара, и с заявками сладкими: 'нада комната!' 'нада дэвушка!' В пертурбациях как ларьков, так старух поубавилось, а соблазн утончился и не тянул пятерню, не хватал рукав, не сигал вам на плечи, но, точно шлюха, тёрся в сторонке; и потребитель, не принуждаем явно и нагло, сам отходил к нему, мысля, что выбрал лучшее.

Вспомнивши, что могу быть пасом тем уркой, я посмотрел окрест. Его не было. Вновь расслабившись, я надумал не требовать у судьбы и Бога, но лишь молиться о снисхождении, чувствуя, что, кричи не кричи, - всё без толку. Кто я, малый, в сложенной бухтой вечности? Я завидую не героям, что-то там 'строящим', а отшельникам. Я мечтаю быть старцем, что улыбается соловьям, черёмухе майским вечером... так, финал без вопросов. Ибо железен факт: как ни мучайся, ни мудохайся - выйдет, что ты родился-жил-умер, точно и не был. О, мне в простые бы старцы! Если подвижник или в синод входил или был другом кесаря - обаяние сгинет, ценность 'духовного' мне известна. Мне - без затей судьбу. Что же в сём ординарном как бы, на первый взгляд, но мне нужном?

Цельность, конечно.

И безмятежность.

Счастье в итоге.

Как бы Адам в раю.

Только как они стались, эти вот старцы? Что презирают их в спешке к ярким-де личностям, дабы с трепетом славить хамов либо шутов? И что мне в них? Может, то, что подобные старцы как бы не Боговы и в Него в должном смысле не верят, а только ведают, что к роскошеству жизни придано нечто с именем 'бог'? Плюс ведают, что рай, может, не Господа, а ТОГО, из ЧЕГО Бог отставил нас, уведя в Свой мир догм - чтоб властвовать, и, возможно, чтоб рай убить и ТОГО, верно, ЧЕЙ рай?.. Верочки, той директорши жизнь, мне лестна, как и жизнь старца из незначительных; хотя женщин я опасаюсь, чувствуя, что, в конце концов, уцелеют они, не мы. И Христос сказал, Он придёт, если 'станут одно', вне пола (не андрогин ли?). Кажется, рядом зреет могущество, что не давит нас, но вбирает с любовью, рознь сексуальную сводя в целое. И ещё что я воин, чувствую, и возвестник их, женщин. Ведь, при их слабости, они крепче, точно не люди. Ученный нисходить к ним, 'спутницам', как трактуют, я всё же ведаю, что попутчики - мы как раз. Точно псы следопытов - мы подле женщин, действенней в деле, но не первичны, приданы истым, экзоскелет их. Власть мужчин - бунт зазнавшихся роботов (и Ахматова мнила нас низшей расой). Наш долг - исследовать и докладывать, а они постулируют, что принять. Наш прах кроет пространства врозь и спорадами; нас находят в морях, на горах, в пустынях, нынче и в космосе, выполняющих развед. миссию. А они ждут нас с рапортом. Мы пытаемся подчинить их, телом и разумом, но они осторожно, бережно правят к нужному, знай всю меру которого, ужаснуться бы. Цель их - выход из Бога в области НЕЧТО... может, в ПРАМАТЕРЬ?.. Мы - уж не Богов ли меч на женщин? Видя их, мучаюсь тем двуличием, с каковым они, наше как бы подспорье, вдруг нас отменят. Так мамонт чувствовал, что ничтожные крысы слопают род его... Ну, и что, вкратце, в Верочке? Я зациклен на Павле, мнившем: 'что не от веры - грех'? Может, 'вера' есть Верочка?..