Русология (СИ) - Оболенский Игорь Викторович. Страница 71

- Как мы здесь? - произнёс я.

Только поймёт ли, чтó я спросить хочу. А спросить хочу: почему мы вдруг там с ней, где царство логоса? Где от тех, кем мы были, остовы? Разгадает ли, чтó словами нельзя сказать? Что хочу - ни сказать того, ни дотронуться мыслью, - это поймёт ли? Я чаял слышать: 'Да, понимаю'. Так сказав, она знать мне дала бы, что мы вне слова и она общник. Меньше слов - больше ДОННОГО; у НЕГО тоже смыслы есть... а верней, анти-смыслы, то бишь инстинкты. Будем брать в ДОННОМ в новом общении! Будем гнать слова, не давая им путать нас, толковать, как им надо!.. Но вдруг подумает, что я псих, безумец? И - её интуиции - я ответствовал, но как будто бы сыну:

- Тоша, есть райские языки. Вот, Хлебников говорил: 'гзи-гзос'. А другой был, Кручёных, тот разговаривал: 'дыр бур щил'. Звук без слов живёт; звук, он истинен... - Я внушал, что ищу новый говор и что лексемы мертвят меня, оделяя грехом, ибо словь и грех не затем одно, что объявлено: я не знал бы желаний, если бы не прочёл 'желай', но затем, что раб слов - вовне истины, каковая вне слов. Я опять повёл, тихо, чтоб не пугать их, Нику и сына: - В слове нет главного, а напротив...

- Да! - подхватил сын. - Ишь, словá! Слово 'море' обманное и не море. Где же в нём море? Сделаем, чтобы новый язык был честный и необманный! - Он тронул монстрика. - Пап, сказать, куда ездили и купались? Это не море, а... - Он зажмурился.

- Напиши лучше, - я предложил ему.

Он умчал, чтоб писать в своей комнате.

Ника сдвинулась.

- Лгут слова, - я сказал.

И смолк.

Несказáнное не откроешь. Истину как подашь? Сонмы ересей вспухли, дабы Христа назвать и по-своему выдать; арии да кириллы рыскали формулы! Мне ж, кто ищет БЕЗМОЛВНОЕ, как Аврам 'Бога', - мне как? Где средство ложь свалить перед смертью?... /... /... /... Но чую помощь и мне содействует ритм, акцентика, тон, просодия как тропа во лжи слов. Я истине - что для бога теолог. Я - истинолог. Я не слова ищу, выдаю не понятия. Логос может запнуть меня. Но, пока мыслю в логике и пока логос знает, что, что б ни выдал я, всё слова, кои полнятся смыслами, кои, в свой черёд, увлекают к идеям и идеалам, - логос со мною. Подлинно, средством слов не сразить их. Я Нику обнял.

- Лгут слова, - нагнетал я. - Правда вне слов видна, по телесным реакциям: вам в глаза глядят, приближают лицо, касаются. В этом истина... А словь немощна. Мир слов лжив! Когда мир стал вдруг текстом, где бог писатель и все читалки, - жизнь отдалилась. Знак, Ника, вымышлен: сам повтор, он растит только знаки. Бог родил слово? - значит, он сам знак. Кажимость бог есть, кажимость! Поналжёт, как жить, - и живём себе в муку. Прочь бога-кажимость! Но тут сложности: кто воюет с ним словом, тот бьётся с мельницей; ибо смысл есть лишь смысл, знак знака. Ведь како дерево - тако плод. Тьмы были их, триумфальных теорий битв с этим призраком: ленинизм, кальвинизм, пайонизм, гностицизм, экзистенция, метафизика, плюрализм, панлогизм, католичество, аскетизм, сайентизм и кубизм. А ещё ницшеанство, иудаизм, толстовство, супрематизм, джайнизм, скептицизм, гедонизм, нигилизм и фашизм и далее - всё суть словь, битва с мельницей... Мру от рака, да? Нет, рак - следствие. Мру от слов. Животворных слов нет! Потому, чтоб ты ведала, изреки я хоть слово - и я опять раб слов. А мне жизнь нужна. Я - за жизнь вне понятий о жизни! Жизнь без слов, - то, что проклято книгой книг, чтó она в нас сжирает, чёртова книга, то сокровенное, что мелькает в экстремумах и что рвёт сеть закланий, - вот что спасёт нас! Ибо - ЖИВОЕ!.. Нам, Ника, жить пора. Дай сразить смысл и фальшь! Я не быть, а я жить хочу! Я семи с половиною, врут, убил.

- Ты...

- Стоп! - Я не слов ждал, уверенный, что она близка к ДОННОСТИ, ЧЬЁ безмерное полихромное и живейшее тело жрёт свора слов. - Не надо! Satis verborum, хватит слов! Что ни скажут - не верь, суть ложь! Помоги мне в битве со смыслами! Я начну словоборчество, словомáхию, погоню слова! Жизнь - вне логоса. Я поэтому... Я юродствовать буду: анаколуфами да мимемами сыпать с иллитератами! Дизартрией язвить начну! Не пугайся, кто что ни скажет. Вдруг сейчас вот звонок, и тебе скажет Анечка... Ты не верь! Если было зло, то лишь в логосе. Быв в словах, я по ним творил, как учили их ценности, что рабы, скот и сикли - это и есть жизнь. Быв рабом, я любил слушать логос, кой зазывает в гроб, где, мол, истинно, как он врёт взахлёб... Я устал и в Пролог хочу: 'про' по-гречески 'перед', ну а 'лог' - 'логос'.

- Вспомнилось, - повела она. - у Бердяева... он про 'новое папство' как убиение жизни смыслами. Витгенштейн ещё...

- Поняла? - я встрял. - Я не жил досель! Не затем, что Кваснин был. Нет, я условно был вообще! Не о той я условности, что, мол, был атеистом и вдруг уверовал; не об этой условности пост-советской. О первородной я об условности, что в раю нас разъяли через добро и зло, через два этих смысла: их вдруг придумали, и единство распалось. Из одного вдруг - двое... Рай споловинили! А живёт ли разъятое? Доживает! Что было истиной и полнейшею жизнью, стало как зомби. Мы прекратили жить. Я досель был не я. Я был образ слов, и я знак был. Бог - это книга; мы лишь слова в ней, мы персонажи в словных личинах... Дело - в условности мировой, в глобальной. Грех - первородный грех как познание зла-добра - стал нормою и стал путь человечества! Кто преступники, если мир стал преступен, выйдя из рая? Мир преступил рай! И оттого здесь, в падшем и вылганном, нет греха, что б ни делать. Здесь грех обратный: рабство идеям зла и добра как монстрам, что нас сжирают; рабство морали, чаду добра и зла! - Я сдавил её, чтоб втемяшить: - Грех ли мир херить? Грех - быть моральными, то есть быть меж добром и злом, быть в словах как в понятиях, подчиняться им, поставлять их святынями. Но я в них смачно плюнул... - Вся она напряглась вдруг. - Плюнул и мучусь. Совесть - связь с логосом: принят он либо нет и ты за либо против нечто им данного? ты готов либо нет быть рабом его? Вот что совесть - трюк словобога, раз 'бог бе слово'. Бог... логос, логос... Думаешь, что за смерть мою, за условное бытие моё я пойду бить условное? мусульман и католиков? иудеев и геев? эмо и панков? Или бандитов? Их убрать - вмиг словь выставит новых. Бог тут гвоздь!! Мне б его убить, он уже мне как выблевок!

Она, вырвавшись, отошла к окну.

А я вёл:

- Бог хитрый! Совесть в нас от него, - я вёл, - и свербит, и слезу точит. Совесть в нас как опричнина, ЭмВэДэ-ФэЭсБэ в нас. Только б в стилистике книги книг шло! В книге ведь нет лакун, там сюжет, план и цель... Случайности? Их там нету. Там роли праведных, злых, ничтожных, умных, неумных... Тьма ролей! Там порядок - и неизменный, вплоть что на сцене ставь. Там и грех предусмотрен волею логоса. Что же маяться, если кто по сценарию - да хоть я - роль сыграет не 'доброго', а из 'злых', 'нехороших'? Велено - сделано... Может, с совестью тот трюк, - я прошагал к ней, - в вольность играться: ты, мол, свободен даже от бога, коль бросишь совесть. Все, мол, свободны, все гуляй-полюшко! Нет сценария, а есть совесть, внутренний стражник к вашей же пользе... - Я вдыхал Нику, так она близко. - О, смерть не в том, что я грех свершил... Если б так, что мне маяться, раз - по промыслу, по сценарию, как и было с Иудой, дескать, предателем? Ибо бог ему роль дал! Бог, пойми!! Авраам сына, помнишь?.. чуть не убил его, Исаака... Тоже роль. А моя роль... Я сожран словом, я заигрался в божьих спектаклях! Ты мне Бердяева? Но, боюсь, в нём пир слов как раз, а мне надо пресечь их. Тут не Бердяева, а тут Рóзанов: 'пусто место', где изначалие. 'Пусто место' я, 'пусто место'...

Ника поникла, и я следил в ней немощность логоса. - Милый, что слова? Может... О, я не знаю!.. Мне всё равно, как жили... Как нам жить дальше, если ты веришь, что мы не жили?

Я её обнял. - Мне нужно в истину. Я не вынесу впредь условности. Я не вынесу меж нас бога, всяких посредников в форме принципов и нотаций... и осуждений! Бог хотел, чтобы ты была, кем он вынудил: несчастливою матерью, горемычной женой. Он Марию спроворил быть кладкой слов его.