You raped my heart (СИ) - "salander.". Страница 26

========== Глава 13 ==========

— Да, я понял.

Дверь захлопывается за ним с гулом. Дерево едва дрожит, а пальцы Эрика тянутся к карману в джинсах, нащупывают пачку сигарет. Он поворачивает голову и смотрит в конец коридора. Вдалеке белеет пятно. Свет. Там — выход. Пройти каких-то пару метров и можно будет выйти на улицу и покурить. Но мужчине впадлу это делать. Откровенно и нагло. Он разворачивается в другую сторону, достает слегка измятую пачку, откидывает картон, обхватывает пальцами фильтр сигареты и вставляет его в рот, зажимая между зубов. Хлопает себя по карманам, ищет зажигалку и достает ее.

— Эрик, не кури здесь!

— Твою мать, — цедит мужчина сквозь зубы и убирает изо рта сигарету.

И где здесь эта чертова камера, дающая Максу полный обзор всего происходящего в коридоре? Хорошо, что он не додумался распихать эти камеры по всей Яме, а то бы житья никого не было.

— Окей, босс! — Отзывается Эрик и все же разворачивается в другую сторону. Курить хочется страшно, так, что в горле что-то скребет от острой жажды никотина. Иногда мужчине кажется, что его легкие полнятся пеплом, что он весь пропах, провонял запахом сигарет. Но ему плевать. Впрочем, как всегда.

Макс снова увещевал, говорил о том, что Эрик должен делать, а что не должен. Мужчина скрипел зубами, но слушал. Макс — единственный, кого Эрик послушает. Единственный, кто понимает Эрика хоть немного, хоть сколько-то. Отсюда и взаимное уважение. Особенно, со стороны Эрика.

С такими мыслями он доходит до полоски света, толкает дверь, но та не поддается. Эрик сжимает губы в одну тонкую линию. Толкает еще, наваливается всем плечом, но железо глухо и безмолвно. Стоит, скалится, выпроваживает.

— Да вы, блять, издеваетесь, — рычит себе под нос мужчина и разворачивается. Дверь заперта.

Он огибает угол, идет по прямой, потом сворачивает в коридор, идущий мимо тренировочного зала и ведущий к центральному выходу из Ямы. Чтобы уж наверняка. По дороге все же вставляет в зубы сигарету и снова роется по карманам в поисках зажигалки. Сейчас уже вечер. Причем достаточно поздний. Разговор с Максом затянулся. Но так бывает часто. Старшему лидеру нравится разглагольствовать обо всем и ни о чем. У него особая манера разговора с Эриком. Он начинает откуда-то издалека, так пространно, словно тянет песнь, заунывный древний напев. Смотрит в потолок или на стены, изредка переводя взгляд на собеседника, вращается в своем кресле и медленно говорит. Тихо, вкрадчиво, но так доходчиво и ясно. На собраниях лидеров он говорит гораздо быстрее и по делу. Но Эрик знает, где именно настоящий Макс, а где маска, которую призваны носить все, кто хоть как-то относится к правлению или политике. Из всех Бесстрашных в этой сраной грязи больше всего погряз именно Макс.

— Да вашу мать! — Эрик ругается громко и зычно. Стены и потолок тусклого коридора отражают его низкий, глубокий голос, сейчас такой раздраженный, практически злой. Мужчина часто бывает таким. Но сегодня мелкие неприятности бьют все рекорды.

Эрику приходится схватиться пальцами за стену, чтобы не упасть. Он чуть не поскользнулся. Собственная неуклюжесть крайне его злит. Но проблема в том, что под ногами что-то валяется, а электрические лампочки в этом помещение светят крайне херово. Мужчина со злостью пинает предмет, которые со скулящим звоном отлетает к соседней стене, бьется о нее и замирает там. Что-то блестящее и совсем небольшое.

Эрик поднимает с пола сигарету, выпавшую у него изо рта, и собирается идти дальше. Но металлический отблеск привлекает его внимание. Повинуясь порыву, идущем из глубины души, из самого сердца, мутному и неясному, мужчина делает пару шагов в ту сторону, приседает на корточки и берет в руки медальон, изображающий символ фракции огня на тонкой цепочке с аккуратными звеньями. Он проводит по нему большим пальцем, смотрит внимательно и тут понимает, что это именно та безделушка, которую вытащила из озерной воды девчонка.

Эрик выпрямляется. Думать о Кристине, допускать хоть малейшее ее присутствие в своих мыслях ему совсем не хочется. На девчонку он до сих пор страшно зол. Это же надо было так его обломать. Завести, заставить захотеть себя и оказаться девственницей. Вот же сучка. Когда мужчина думает о ней, у него начинают скрипеть зубы и непроизвольно сжиматься кулаки. И вот сейчас круглый медальон врезается в его ладонь, оставляя на коже свой отпечаток.

Мужчина снова смотрит на украшение. Разве такие вещи просто так падают, теряются? Он проводит пальцами по цепочке и видит, что она разорвана. Маленькие серебряные звенья порвались, разъединились. Одно из них так сильно искажено, словно его резко и рьяно потянули. Эрик хмурится. Здесь что-то не так. Он чувствует это. Сложно объяснить эти ощущения рационально, логически, но он просто понимает, что это неспроста. Замирает в коридоре, вертит головой. Ничего.

К черту.

Он сует медальон в карман куртки, чтобы при случае отдать его девчонке и как следует отчитать ее. Нельзя терять такие вещи. Эрик делает шаг дальше по коридору, и тут его слух режет тонкий, острый, тихий всхлип. Он хмурит брови и снова поворачивается корпусом. Замирает и вслушивается. Тишина в коридоре вдруг резко становится такой ощутимой, такой болезненной, давящей, практически удушающей. Мужчина едва поворачивает голову, стараясь уловить еще хоть звук. И вот тихий, болезненный всхлип повторяется.

Нет, тебе не послышалось.

Эрик разворачивается полностью, попутно засовывая многострадальную сигарету в карман. Курить почему-то резко расхотелось. Этот звук, идущий из-за одной из соседних дверей, отчего-то кажется страшным и жутким. Так воют мертвецы или приведения. Сломанные и разбитые. Мужчина делает шаг, потом еще один. Тихо, медленно, крадучись. Словно большая и ловкая кошка, вышедшая на охоту. И Эрик ощущает себя так — хищником, охотящимся за неведомой добычей. Вот звук снова повторяется. Тихо-тихо, тонко-тонко, так жалобно, что кусачие мурашки впиваются в шею мужчины. Звук громче. И Эрик застывает перед дверью.

Тишина.

Ничего.

А потом снова.

Тихо. Тонко. Рвано. Надрывно. Скуляще. До рези по коже.

И Эрик резко распахивает дверь.

Сначала ему думается, что здесь что-то не то, что он спит или что-то попутал. Лоханулся. Но сознание его кристально ясное, чистое, как небо над Чикаго. А поломанное, разбитое тело перед ним вполне реально. Девчонка сидит, скрючившись на столе. Ноги ее обнажены. На смуглой коже кое-где виднеется кровь. Он видит ошметки ткани на полу. Кристина сложилась. Ее голова упирается в острые колени, ее чуть потряхивает, а эти дикие, воющие звуки исторгает ее горло. Длинные черные волосы прикрывают коленные косточки, но Эрику кажется, что он видит на них, обтянутых кожей, кровоподтеки и фиолетовые синяки. Джинсы и черный клочок материи — плавки, понимает он, — валяются рядом с кривыми ножками деревянного стола. Ее руки обхватывают склоненную голову, и он видит яркие синяки на тонких запястьях. Ему не надо видеть ее всю, чтобы понять, что девчонка практически обнажена.

Он стоит и просто смотрит, осознавая, что первый раз в жизни не знает, что делать. Ярость рождается в нем злющим зверем. Встает на лапы, отряхивается, щерится, топорща шерсть и скаля клыки. Эрик смотрит на Кристину и понимает, что лютое черное чувство топит его сознание. Такое злое, такое отвратительное. Он сатанеет с каждой секундой. Глаза его темнеют, полыхают страшным огнем. И Эрик сардонически кривит губы. Не нужно быть большим умником, чтобы понять, что здесь произошло.

Кристину кто-то изнасиловал.

Мужчина заходит в комнату и закрывает дверь. Громче, чем хотел, но в теле его клокочут эмоции, и контролировать их все труднее и труднее. Он страшно зол. Девчонка вздрагивает всем телом. Ее хрупкие плечи начинают трястись сильнее. Она с трудом отрывает голову от колен и поднимает к нему лицо. Эрик видит, как оно опухло, раскраснелось, как соленые дорожки слез расчертили ее кожу, струясь ветвями. У нее мелко дрожат губы и пальцы. И в глазах рождается страх.