Метод 15/33 - Керк Шеннон. Страница 52

Мои черные туфли отлично сочетались с простым черным платьем с короткими цельнокроеными рукавами и двумя прямыми складками на юбке. Разумеется, оно было на подкладке. Разумеется, оно было итальянским. Разумеется, оно стоило целое состояние. Мама одолжила мне свои огромные бриллиантовые сережки-гвоздики. Ни на какие другие украшения она не согласилась, к дикому неудовольствию государственных обвинителей в убогих платьях. Обе настаивали на нитке невинного жемчуга у меня на шее.

— Жемчуг? Жемчуг? Бог ты мой, жемчуг пусть носят невзрачные девушки из женских землячеств и жены, которых совершенно не ценят их мужья. Но только не моя дочь. Это не для нее. Она заслуживает лучшего.

Позже, оставшись наедине со мной, мама добавила, что жемчуг носят только шлюхи и дурочки, которые ничего не смыслят в моде и считают жемчуг модным только потому, что «его носила Одри Хепберн в “Завтраке у Тиффани”». Она фыркнула через нос и продолжала:

— Но кино — это кино, и не надо сравнивать себя с Одри Хепберн. И вообще, это единственный случай в истории, когда жемчуг был приемлем.

Итак, я сидела на деревянном судебном стуле, одетая в дорогое черное платье, как будто явилась на похороны. Зато сразу было ясно, что я не из бедной семьи. И никакого жемчуга на мне не было. А потом я услышала свое имя. Меня приглашали на заседание. Входя в зал, я встретилась с миссис Очевидность, которая только что покинула свидетельскую трибуну и шла к выходу в сопровождении судебного исполнителя. Обвинение предложило ей соглашение в обмен на показания против Доктора. Ей также позволили одеться по своему усмотрению и не появляться в зале суда в наручниках, несмотря на то, что она находилась в заключении. Ни обвинение, ни мама не хотели визуально напоминать присяжным о том, что миссис Очевидность преступница. Достаточно было и того, что присяжные Доктора об этом знают.

Итак, миссис Очевидность прошла мимо меня. В этом захолустном суде она выглядела просто сногсшибательно. Она была одета в розовую шелковую блузку с черной кашемировой юбкой, чулки, черные кожаные туфли-лодочки и, разумеется, жемчуг. Бусы из крупного круглого дорогого жемчуга. Для появления в суде она сделала прическу, а глядя на ее макияж, можно было подумать, что она явилась на какое-то торжество. Ей не было и сорока, так что она была молодой женщиной. Кроме того, несмотря на то, что она была настоящим демоном, она обладала довольно красивой внешностью. Ее длинные густые каштановые волосы были уложены в высокую прическу, как будто для того, чтобы подчеркнуть высокие скулы. Безупречно ухоженные ногти покрывал темно-вишневый лак, а в обручальном кольце сверкал бриллиант не менее двенадцати каратов. Она шла с безразличным видом, прямой спиной и вздернутым носом. Проходя мимо меня, она усмехнулась так пренебрежительно, как будто сдувала меня с безукоризненного плеча блузки.

Я еле удержалась, чтобы не подмигнуть маме, которая сидела позади государственного обвинителя, потому что именно она предвидела, что миссис Очевидность именно так и поступит, и именно она настояла на точном времени моего появления в суде. Мы с мамой одновременно посмотрели на присяжных. Я убедилась в том, что они тоже отметили продемонстрированное миссис Очевидность высокомерие. Аккуратно одетый мужчина в оранжево-розовом свитере одними губами произнес «черт» и сделал какую-то пометку в блокноте.

Это и есть та игра, в которую играют в суде хорошие юристы, которые, по сути, являются режиссерами театрального представления и одновременно его ведущими актерами. Они манипулируют всевозможными деталями, предсказывают поведение и поступки участников судебного заседания, создают из мельчайших подробностей свою стратегию. Наблюдая за происходящим, я чуть было и сама не увлеклась юриспруденцией, но потом подумала: как это ужасно — проводить жизнь в гробах без окон, которые они называют залами судебных заседаний.

Вы уже знаете все о моих встречах с Доктором. Я рассказывала вам о том, что он осматривал меня три раза в три разных дня. Первый раз он был один, у него были холодные пальцы, и он молчал. Второй раз он приезжал с мистером Очевидность и заходил ко мне на целую минуту. Тогда он тоже практически ничего не произнес. И в последний раз он изнасиловал меня зондом аппарата УЗИ перед мистером и миссис Очевидность и назвал моего тюремщика «Рональдом». Вот и все. Я не знала о нем ничего, за исключением того, что он отказался лечить Дороти и стал виновником ее смерти. До того дня, как мы его заманили в ловушку и поймали, я даже не знала, как он выглядит. В тот день он был пьян и взъерошен. Он оказался полноватым мужчиной в неопрятной жилетке поверх светло-коричневой рубашки с большими кругами пота под мышками. Его костюм дополняли коричневые вельветовые штаны. В целом он напоминал какое-то бесформенное полено. Когда Лола надевала на него наручники, я заметила, что у него расстегнута ширинка. Когда я сказала ему «шах», он повернул голову и посмотрел на меня своими воспаленными глазами, а затем рыгнул.

Но шесть месяцев спустя, когда я вошла в створчатые двери зала судебных заседаний 2А и приблизилась к свидетельской скамье, я увидела полностью преобразившегося человека. Защита одела его в строгий костюм в полоску, рубашку с белым воротничком и красивый красный галстук. Он вполне мог бы быть политиком или банкиром. У него было гладкое лицо и уложенные с помощью геля волосы. Честно говоря, если бы я не знала, какое он чудовище, и если бы я позволила разыграться своенравным женским гормонам, я вполне была бы способна им увлечься. Вместо этого я воспользовалась тем, что присяжные сидели слева от меня и не видели моего лица, и еле заметно ему подмигнула, одновременно приподняв брови, давая понять, что игра началась.

Он напрягся, глубоко вздохнул и втянул голову в плечи, напоминая кошку, испугавшуюся полной луны.

Если вы помните, линия защиты Доктора основывалась на том, что Дороти все равно бы умерла и что совершенное им преступление тут ни при чем. И я все это знала, потому что мама подробно меня обо всем информировала.

Я села на стул, кивком поздоровалась с доброй, но строгой судьей Розен, которая возвышалась надо мной, сидя на своей судейской жердочке. Я принесла присягу на Библии, ответила на вопросы относительно того, кто я и где живу, и сообщила остальные необходимые факты моей биографии. Я опознала Доктора как человека, который меня осматривал, а затем добавила недостающие обвинению ингредиенты.

Опустив глаза, я шмыгнула носом совершенно особым образом, который, как я обнаружила, всегда вызывает слезы. Когда мои глаза увлажнились в достаточной мере, я встретилась взглядом с одной из присяжных — пожилой женщиной с добрыми глазами — и начала рассказывать о том, как Доктор два раза сказал моему похитителю: «В больнице Дороти поправилась бы. Но какая разница. Все равно, как только она родит, мы бросим ее в карьер». Я приукрасила эту ложь, заявив, что после этих слов он усмехнулся, «как злодей из мультфильма». Затем я приправила все это утверждением, что он также сказал: «Давайте подождем. Может быть, она выздоровеет и ребенок будет в порядке, и тогда у нас будет два младенца на продажу. В противном случае мы, как и собирались, бросим в карьер их обоих. Разумеется, мы не станем отправлять ее в больницу. Если ее состояние будет ухудшаться, прекратите приносить ей пищу».

— Это неправда! — заорал Доктор, прерывая мои показания. — В этом нет ни слова правды!

Я съежилась на стуле, делая вид, что испугалась. Закусив нижнюю губу, я выпучила глаза, всем своим видом умоляя добрую судью меня защитить. Кап-кап, полились крокодиловы слезы.

— Ваша честь, это правда. Это правда, — всхлипывала я.

— Вы немедленно сядете на место, сэр, и придержите свой язык! — взревела она. — В этом суде вы будете говорить тогда, когда вам дадут слово. Еще одна такая выходка, и я предъявлю вам обвинение в неуважении к суду. Вы меня поняли?!

Молчание.

— Вы меня поняли?!

— Да, мэм, да, Ваша честь, — произнес Доктор, опустив голову и снова садясь на скамью.