Стратегия обмана. Политические хроники (СИ) - Ванина Антонина. Страница 24

— Лучше и не спрашивай, — раздраженно махнул рукой тот. — Форс-мажорные обстоятельства.

— Будь осторожен с этим юношей, — кротким голосом произнёс Макки.

— С чего вдруг?

— А с того, что добрые люди рассказали мне, как после вашего дневного собрания он прогуливался по Ватиканскому музею в компании отца Матео из статистического бюро.

— И кто этот отец Матео?

— Любимчик кардинала Оттавиани, — тихо произнёс Макки, — бывшего главы Священной конгрегации доктрины веры.

— И чем он ему приглянулся?

— Общностью взглядов, — прошелестел Макки. — Он его ручной богослов, такой же ретроград, как и сам Оттавиани.

— Ну, — оживился Марцинкус, — это дела теологические, а мы тут собрались говорить о делах сугубо мирских.

— Тебе надо интересоваться не только финансами, Пол, — попрекнул его папский секретарь. — В Ватикане происходит множество интриг, тебе полезно было бы быть в курсе.

— Ну так просвети нас, мы же для того тут и собираемся каждый день, чтобы обменяться сплетнями.

И отец Паскуале, не отрывая взгляда от стола, одной рукой перебирая пальцами края скатерти, а другой помешивая ложкой первое блюдо, поведал:

— Кардинал Оттавиани пошёл против воли папы. Наши теологи подготовили текст реформы мессы, а теологи Оттавиани написали критическое рассмотрение нового служебника. Оттавиани посмел объявить, что нашёл в тексте служебника двадцать ересей. Папа эту дерзость помнит и не забудет.

— Ясно, — кивнул Марцинкус, — и при чём тут отец Матео?

— При том, что он помогал составлять экспертное заключение и добавил к тому списку ересей ещё пять.

Марцинкус покачал головой.

— Вот это дела — папу и в ересиархи. Ну что ж, если этот отец Матео вовремя не поймёт, откуда дует ветер, значит, вскоре не будет работать в Ватикане и вернется в свой приход.

— Монастырь, Пол, — поправил его Макки. — Он священник из ордена цистерцианцев.

— Тем более. Значит, уедет в монастырь.

— Ты спешишь, Пол, не всё так просто. Он не просто любимчик Оттавиани. Из-за него Оттавиани уволил своего секретаря, монсеньора Агустони.

— Знаешь, Паскуале, — вступил в разговор Синдона, — говорят, твоё влияние на папу безгранично и абсолютно. Так почему бы и Оттавиани не попасть под власть простого священника, такого же, как и ты сам?

Макки лишь бросил краткий взгляд на Синдону и тихо заговорил:

— Твое сравнение некорректно, Микеле. Все мои поступки во благо папы, все мои помыслы во благо Церкви. Монсеньор Агустони тоже делал все во благо кардинала Оттавиани. Да, он написал письмо от имени своего патрона, написал, что Оттавиани отказывается от критики нового служебника, что он согласен во всем с папой и больше не будет чинить препятствий церковной реформе. Монсеньор пошел на фальсификацию письма только чтобы вывести Оттавиани из-под удара.

— Разве так легко подделать письмо кардинала? — поинтересовался Синдона.

— Оттавиани слеп как крот, — пояснил Марцинкус. — У него хорошая память, живой ум, но глаза его подвели.

— Так Агустони просто воспользовался его слепотой и подсунул то письмо на подпись? Однако, умно.

— Умно, — повторил Макки. — Но тут пришёл отец Матео и рассказал, что прочитал в одном богословском журнале покаянное письмо Оттавиани и не поверил в его подлинность. Тут всё и вскрылось. Отец Матео пожелал поговорить с монсеньором Агустони. Мне передали слова монсеньора. Он сказал, что онемел при одном только виде отца Матео, будто тот подверг его гипнозу. Монсеньор встал с места против своей воли, не смог произнести ни слова в своё оправдание и защиту, только упал на колени перед Оттавиани и зарыдал. Говорят у отца Матео действительно очень тяжёлый черный взгляд исподлобья. Может Агустони прав, и ему пришлось признаться в подделке под неким психическим воздействием. Одним словом, он служил Оттавиани двадцать лет, а теперь потерял свое место из-за молодого священника.

— Однако, Паскуале, — рассмеялся Марцинкус, — отцы-гипнотизеры в Ватикане — это что-то новенькое.

— Я пересказываю ровно то, что слышал от других. Факт остается фактом — за два года, что отец Матео служит в Ватикане, он, провинциал, сумел втереться в доверие к куриальному кардиналу.

— Так это ненадолго, Паскуале, — ободрил его Марцинкус. — Сколько сейчас Оттавиани? Семьдесят девять? Скоро он не сможет участвовать даже в конклаве. Что он вообще сможет решать? Уйдёт на покой Оттавиани, уйдёт и тот гипнотизер.

— Кабы Бог услышал твои слова, Пол, кабы услышал. Знаю лишь одно, нельзя упускать отца Матео из виду. А сегодня, Микеле, отца Матео видели в копании твоего консультанта. Не знаешь ли, почему?

— Понятия не имею, Паскуале, честное слово. Мой консультант себе на уме. Кстати говоря, поначалу он тоже показался мне тихим мирным финансистом. А теперь, чувствую, подбирается к моей глотке, чтоб рано или поздно вцепиться?

— Зачем же ты его держишь при себе? — удивился Марцинкус.

— Он дьявольски умен, Пол, ты и сам его сегодня слышал. Сейчас он мне нужен. К тому же в финансовом мире зубастые парни очень ценятся, — сказал «Акула» и отправил в рот кусок прожаренного мяса.

— Ты тоже не упускай его из вида, — предложил Макки. — Пусть Пол присматривает за отцом Матео, а ты — за своим консультантом. Может их знакомство не случайно, может всё это неспроста, и нам надо быть осторожнее.

— Паскуале, ты паникёр, — произнёс Марцинкус, туша сигару.

— А ты, Пол, слишком беспечен. Если однажды вскроются твои с Микеле дела, все святые падут из рая.

— Что ты такое говоришь? — возмутился Марцинкус. — Ты заботишься о папе, также и мы с Микеле заботимся о благосостоянии Святого Престола.

— Могли бы делать это скромнее, без лишнего внимания со стороны итальянских властей, — попрекнул их Макки.

— Что нам итальянские власти, Паскуале? Где они и где мы?

— Если и дальше будешь так думать, то станешь как и Пий IX узником Ватикана, потому что стоит тебе выйти за его ворота, тебя тут же с наручниками встретят карабинеры.

Синдона на это только усмехнулся, и Макки нашёл слова и для него:

— А тебе, Микеле, придётся скрываться за границей, в каких-нибудь США или Швейцарии.

— Синьоры, давайте не будем ссориться, — предложил Марцинкус и стал разливать вино по бокалам.

— Никто и не ссорится, — тут же вставил Макки, — всего лишь по-дружески предупреждает.

— Тогда выпьем за дружбу.

— И процветание, — продолжил Синдона.

— И свободу, — мрачно прошептал Макки.

Мужчины отсалютовали бокалами и пригубили вино.

Глава четвёртая

1968–1970, Ольстер

В первую же неделю жизни на новом месте и в новой стране Алекс ощутила, что будто очнулась ото сна, и окружающая её действительность стала чётче и правдивее. «Зачем я на это согласилась?» — только и вопрошала она саму себя.

Вместе с Джейсоном из её жизни пропала и всякая ясность, зачем она вообще дала втянуть себя в непонятную игру и стала диверсантом, залегшим на дно. Может это был гипноз, может невероятное очарование? Но пока Джейсон был рядом, а рядом он был каждый день, Алекс и в голову не приходило ни одного подозрения, ни одного сомнения. А теперь Джейсона нет, и чары словно спали. Неужели она так изголодалась по мужскому вниманию, что даже не заметила, каким оно было корыстным и неискренним? Или это Джейсон так умело запудрил ей мозги, что даже сомнений не возникло? Теперь же остались только многочисленные вопросы к себе и все без ответа.

Город Дерри оказался небольшим, но далеко не уютным местечком. Алистрине Конолл, а именно так отныне официально звали Алекс, пришлась по вкусу небольшая квартирка, куда чище и уютнее, чем была у неё в Колло, а по сравнению с греческими, португальскими и английскими казармами, так просто казалась раем.

Район, в котором она отныне жила, назывался Богсайд. Алистрине пришлось вспомнить, что говорили ей лекторы об истории города: когда в XVI веке в Дерри пришли английские и шотландские колонисты, они выселили из домов всех католиков, забрали город себе и переименовали его в Лондондерри. Поверженным католикам оставалось только уйти на болота, осушить их, чтобы построить новые дома — так и появился Богсайд — католический анклав у крепостных стен захваченного Дерри. Вот такая история. Текущая действительность была не намного мягче.