Зов странствий. Лурулу (ЛП) - Вэнс Джек Холбрук. Страница 34
«Гнетущее зрелище, — скорбно заметил Винго. — Больно смотреть на то, как готовы унижаться человеческие существа».
Они дошли до ворот без дальнейших приключений. Молодой агент МСБР приветствовал их вопросом: «Как вам понравился рынок?»
«Здесь много любопытного, но не все пришлось нам по вкусу», — ответил капитан.
«Мы решили закусить на помосте под навесом посреди рынка, — сообщил Шватцендейл. — Пиво у них выдохлось, «жареный улов» — позавчерашний, а женщина, обслуживающая посетителей, вела себя грубо и пыталась нас обсчитать. Не могу рекомендовать это заведение».
«Обязательно учту ваши замечания, — отозвался агент. — Значит, вы больше не пойдете на рынок?»
«Не в этот раз, — сказал капитан Малуф. — Утром мы вылетаем в Шоло».
«Хм! Позвольте кое-что вам посоветовать — разумеется, неофициально. Темные дела творятся в Шоло! Никуда не ходите в одиночку. Держите оружие наготове. Стреляйте первыми и сразу, а вопросы — если вообще потребуются какие-нибудь вопросы — задавайте не в то же время и не в том же месте, а как можно дальше оттуда и по прошествии длительного времени. Даже если вы будете принимать все возможные меры предосторожности, в Шоло с вас могут спустить шкуру в самом буквальном смысле».
2
Наутро «Гликка» воспарила над Нежно-Ныряльском и заскользила по воздуху на запад над пустошами, солончаками, горными хребтами и засушливой степью. Острые скальные обнажения и вулканические останцы торчали подобно гигантским заброшенным монументам, отбрасывая мрачные черные тени в косых лучах оранжевого солнца. Степь тянулась на сотни километров, пока не наткнулась наконец на эскарп Пантона, названный в незапамятные времена в честь разведчика-заявителя Жюля Пантона, первооткрывателя Терца. Гигантский обрыв вздымался на восемьсот метров над степью, а поселок Шоло, вместе со своим космопортом, приютился в его основании.
Эскарп разделял территории двух враждующих племен: мелули населяли плоскогорье, начинавшееся за утесами, а шуйи кочевали внизу по степи. Несмотря на сходство культур и обычаев, внешне эти народы отличались настолько, что один вид представителя другой расы вызывал у них сильнейшее отвращение.
Малуф как-то раз уже доставлял груз в Шоло. «Шуйи и мелули! Их не перепутаешь, — говорил Мирону капитан. — Шуйи — бледные люди, с кожей оттенка старой слоновой кости и рыжевато-коричневыми волосами. У них заостренные уши — их дети часто похожи на маленьких чертенят и могут даже показаться забавными, если не поворачиваться к ним спиной. Мелули — тощее, угловатое племя с хищными лицами цвета сырой глины; они передвигаются нервными толчками, как марионетки в руках неумелого кукольника. Шуйи относительно цивилизованы — если в данном случае этот термин вообще применим. В их таверну, рядом с космопортом в Шоло, можно даже зайти, не подвергаясь особой опасности — соблюдая осторожность, конечно. И шуйи, и мелули экспортируют кипы дубленой человеческой кожи. Они заявляют, что вынуждены этим заниматься, потому что им больше нечего экспортировать».
«Интересная, но мрачная планета! — заметил Мирон. — И чьими же шкурами они торгуют?»
«Их устраивает кожа любого человека, независимо от того, дорожит ли он своей шкурой. Шуйи и мелули охотятся друг на друга, а также совершают набеги на пещерных каннибалов племени юче. Любой труп считается полезной добычей, если он еще не подгнил. Инопланетяне нередко приносят здесь пользу — особенно ценятся тела светлокожих блондинов». Капитан Малуф многозначительно взглянул на гладкие светлые волосы Мирона, но воздержался от дальнейших замечаний.
Мирон недоуменно спросил: «И мы подрядились везти отсюда партию человеческих кож?»
Капитан пожал плечами: «Почему нет? Дубленую кожу отправляют в Какс на Бленкинсопе — а мы все равно туда летим. Если мы не возьмем этот груз, его подберет следующее судно».
Мирону пришлось согласиться с убедительностью такого аргумента. «А что делают с этими кожами в Каксе?» — поинтересовался он.
«Обшивку мебели и стен, гобелены, драпировки. Встречаются коллекционные изделия редкостной красоты. Художники используют кожи в своих композициях. Я видел на аукционе одно такое произведение, оно называлось «Детская игра». Большая деревянная панель, расписанная маслом, изображала сад. На панель были наклеены шкурки восьми детей в таких позах, словно они играли в чехарду и кружились хороводом. У них были плоские, как картонные маски, лица с губами, искривленными смехом, а пустые глазницы смотрели прямо на меня. За эту картину заплатили сумасшедшие деньги. Но какое нам дело! Мы астронавты, а не искусствоведы. У «Гликки» не случится несварение желудка от того, чтó лежит у нее в трюме».
Эскарп Пантона пересекал ландшафт от горизонта до горизонта. «Гликка» спускалась на площадку космопорта Шоло, почти в тени головокружительных отвесных утесов. Сверху поселок Шоло не производил большого впечатления. Здесь находились примитивный литейный цех, несколько замызганных лавок, дубильня с отстойником, контора экспедитора, склад и таверна «Ода к радости» — все эти сооружения окружали прямоугольную центральную площадь. По степи беспорядочно рассеялись скопления хижин с огородиками, засаженными бобовыми кустами, бадейником и шкиркевицей.
После приземления капитан Малуф собрал команду и пассажиров в главном салоне. «Я здесь уже бывал однажды, — напомнил он. — Тогда, много лет тому назад, Шоло был странным и опасным местом. Не думаю, что с тех пор здесь что-нибудь изменилось к лучшему. Если вы покинете корабль, дорожите своей шкурой не меньше, чем ею дорожит каждый встречный шуйя! Никуда не ходите в одиночку. Если зайдете в таверну «Ода к радости», следите за тем, чтó там подают. Избегайте лавочников — они в любом случае не предлагают ничего, что могло бы вам пригодиться. Здесь нет проституток — их присутствие было бы излишним, так как шуйям неизвестно целомудрие. Но не поддавайтесь эмоциональным порывам! Если вы засвидетельствуете почтение местной остроухой красавице, она отдаст должное вашим достоинствам, но не достоинствам галантного джентльмена, а достоинствам ходячей шкуры той или иной стоимости».
«Невероятно! — с отвращением воскликнул Детер Калаш. — Здесь нас ничто не привлекает. Предлагаю немедленно вылететь в Коро-Коро».
«Придется подождать, — возразил Мирон. — Доставленный товар еще не выгрузили».
«Кроме того, — заметил Винго, — местные жители поистине интересны — хотя бы потому, что руководствуются в повседневном быту тем, что можно было бы назвать «деформированной системой ценностей». Я не прочь хотя бы мельком взглянуть на них».
«Как вам будет угодно! — отрезал Калаш. — Но помните! Если вас убьют, если вас ошкурят, или если вам нанесут какой-либо иной ущерб таким образом, что от этого пострадает качество корабельных блюд, мы потребуем от капитана Малуфа возвращения существенной суммы!»
«Хорошо сказано! — подхватил Шватцендейл. — Причем любая такая сумма, подлежащая возврату, будет вычтена из жалованья Винго!»
«Вам бы все шутки шутить! — обиделся стюард. — Здешние племена подчиняются таинственным правилам, заменяющим нравственные установки. Было бы любопытно узнать, поддаются ли эти правила формулировке, которая сделала бы их более понятными для нас».
«Несомненно, — кивнул Малуф. — Но, прошу тебя, не занимайся исследованиями! Примерно десять лет тому назад группа этнологов прибыла в Шоло в сопровождении студентов-аспирантов, руководствуясь именно такими намерениями. У них было самое современное оборудование, и они досконально разбирались в сравнительной этнографии. Нескольких исследователей съели юче, а остальные пожертвовали свои шкуры шуйям».
Винго сокрушенно качал головой: «Грустная история. И все же, на мой взгляд, возмущаться по этому поводу бессмысленно. Иногда мне кажется, что добродетель и порок — нечто вроде летучих мышей, шарахающихся в темном погребе человеческого подсознания. Они не поддаются определению, устраивающему всех и каждого».
«Молодец, Винго! — похвалил повара Малуф. — Невозможно отрицать, что у тебя хорошо подвешен язык».