Сватовство - Деверо Джуд. Страница 4

Руфь похлопала ресницами и сказала:

— Нет, это не вы опоздали, это мы прибыли рано.

Омерзительно!

— Конечно, мы вас простим, правда, девочки? — спросила Руфь, глядя на нас влюбленными глазами. Меня не называли девочкой так много лет, что мне такое обращение почти понравилось.

Дверца кабины со стороны шофера открылась, и я увидела перед собой танковые гусеницы, грязные гусеницы мужские гусеницы — облегченного типа. Да, они прислали мужчину огромного роста. Все еще раздраженная, с мыслью о том, есть ли в этом забытом Богом и людьми городке место, откуда отходит Американский экспресс, чтобы отсюда выбраться, я наблюдала за его ногами — как он шагает вокруг грузовичка. На нем были ковбойские сапоги, но не из экзотической кожи, и выглядели они так, как будто в них славно потрудились. Месили коровьи лепешки, что ли?

Когда он обошел кузов грузовичка, я чихнула и поэтому увидела его последним. А первое, что я увидела, — это безмолвно раскрытые рты Мэги и Вини — или же Вини и Мэги?

«Великолепно, — подумала я, почесав нос, — они послали очень красивого ковбоя, чтобы ослепить городских дам».

Мне стыдно сказать, что, когда я, наконец, взглянула на него, я отреагировала еще хуже, чем наш бесстрашный лидер. Его звали Кейн Тэггерт, и он был прекрасен: черные вьющиеся волосы, черные глаза, загорелая кожа, плечи, которым лось позавидует, а от мягкого, доброго выражения его лица у меня ослабели коленки. Если бы я не сидела, я могла бы упасть.

Руфь, опустив ресницы, познакомила нас, и он протянул руку, чтобы пожать мою. Я все еще сидела там же, глядя на него.

— Мы все немного устали, — объяснила Руфь, свирепо взглянув на меня, прежде чем схватить свой самый большой чемодан и потащить его к грузовику. Она долго училась тому, что самый эффективный способ обратить на себя внимание мужчины — это начать делать мужскую работу.

Мгновенно ковбой Тэггерт перестал пялиться на меня так, будто пытался припомнить мастерство владения речью, и двинулся помогать дорогой Руфи с ее чемоданом. Лично я была удивлена, что она знает, где у него ручка: до этого я не видела, чтобы она к нему прикасалась.

И в этот момент мы услышали звук, который миллион раз слышали в кино, но не хотели бы услышать, в реальной жизни: треск гремучей змеи. У мистера Тэггерта в руках был большой тяжелый яемодан, а Руфь, остановившись так близко к нему, что я невольно заподозрила, что она умеет не дышать, была от него слева. В шести дюймах от ее ноги лежала свернувшаяся змея, которая глядела так, как будто ее для этого наняли.

Очень медленно мистер Тэггерт повернулся в мою сторону, потому что я была дальше всех от змеи и ближе всех к дверце грузовика, и спокойно сказал:

— Откройте дверцу. Под сиденьем водителя пистолет. Выньте его, очень медленно обойдите дальней стороной грузовик и подайте пистолет мне.

Если мне позволено так о себе сказать, мой ум в критических ситуациях работает очень быстро. Я не из тех людей, которые застывают, холодея, и я тотчас же увидела в этом плане некоторые несоответствия. Во-первых, как это мужчина собирается стрелять в змею, если его рука занята чемоданом Руфи весом в семьдесят пять фунтов? И во-вторых, слишком долго обходить пикап, может, дольше, чем змее добраться до Руфи.

Я медленно открыла дверцу, так как единственная могла позволить себе двигаться, за исключением хвоста змеи, который ужасно громко трещал на этом обвеваемом ветрами поле. Так же медленно я наклонилась, достала пистолет и вздохнула с облегчением. Я надеялась, что он будет не из тех тяжелых револьверов, которые берут в руки дровосеки, чтобы пострелять. И точно — это был приятный, милый, маленький девятимиллиметровый пистолетик, и все, что нужно было сделать, — отвести затвор назад, прицелиться и выстрелить.

Что я и сделала. Я немного тряслась, так что не совсем чисто отстрелила голову бедной змее — в конце концов, она, возможно, только хотела погреться у чемодана Руфи, но убила я ее определенно.

Главное произошло после выстрела. Ковбой кинул чемодан на землю как раз вовремя — Руфь медленно, но неотвратимо начала оседать в обмороке, предварительно прижавшись к его большому сильному телу, тогда как Вини и Мэги рыдали, повиснув друг на друге.

Я осталась стоять на месте с дымящимся револьвером в руке. Глядя, как Руфь красиво поникла в загорелых руках ковбоя, я исполнила свое лучшее подражание Мэту Дилону: широко расставила ноги, подув на дуло револьвера, и воткнула его в карман юбки.

— Ну, Текс, — протянула я, — вот и еще один для Бута Хила.

Не надо иметь научную степень по психологии, чтобы понять, что ковбой разгневался. Он смотрел на меня так, будто хотел задушить. Меня спасло то, что его руки были заняты телом Руфи. Но глядел он весьма выразительно. И когда он направился ко мне, я отступила в сторону. Не думаю, что в Колорадо разрешены публичные казни, но свою судьбу я испытывать не хотела.

Но он только положил свою драгоценную ношу на сиденье грузовика — Руфь все еще изображала умирающего лебедя, но по мерцанию из-под ресниц я поняла, что она в сознании, как и я, — а потом приказал худышке из сопровождения забираться к ней. Я думала, ой треснет дверцей, закрывая ее, но ведь звук мог потревожить Спящую Красавицу, и ковбой лишь осторожно прикрыл ее.

Вини — или Мэги? — и я стояли в стороне, пока он переносил чемоданы — по четыре за раз — в кузов грузовичка.

— Забирайтесь! — приказал он другой фаворитке, и та повиновалась со скоростью — но не грацией! — газели.

Затем он повернулся ко мне — его лицо было великолепным, — и тут я решила, что не собираюсь забираться в этот пикап и позволять ему увозить меня Бог знает куда.

— Знаете, — отступая назад, сказала я, — все, в чем я провинилась, — это убила змею. И прошу прощения, если оскорбила вашу мужскую честь, но…

Может быть, так не говорят с ковбоями. Ведь существует причина, по которой сильные, прекрасные собой мужчины — глупцы, а маленькие, хнычущие мужчины — светлые головы. Словно Бог пытался уравновесить положение вещей, говоря при этом: «Вы получите красоту, но не ум, а вы, все остальные, получите мозги, но без красоты». Так что говорить с этим созданием, выглядящим просто восхитительно, о тончайших нюансах психологии, может, и не лучшее, что можно было придумать. Умеет ли он хоть читать и писать? Вот что хотелось бы знать.

— Когда я приказываю, вы слушаетесь. Вы меня поняли?

Неожиданно я потеряла ощущение реальности — я уже не находилась в Колорадо. Я была не автором, завоевавшим награды, я снова стала маленькой девочкой, которой командует отец. Мгновение спустя мне все же удалось вернуться в настоящее, но при мне осталась ярость девочки.

— И не подумаю! — отрезала я и пошла прочь.

Когда он положил руку мне на плечо, я обезумела: с тех пор как я ушла из родительского дома, никто в гневе до меня не дотрагивался и никто этого делать не смел. Я лягалась и дралась, пытаясь вырваться. Не знаю, сколько времени я сражалась, прежде чем пришла в себя и сообразила, что он держит меня за плечи и трясет. Руфь и ее худая сопровождающая пялились на меня из заднего окошка грузовика, толстушка съежилась от страха за чемоданами Руфи, как будто боялась, что следующей, на кого я нападу, будет она.

— Вы в порядке? — спросил ковбой. На его прекрасной щеке было три царапины — их сделала я. Смотреть на него я была не в силах.

— Я хочу уехать домой, — с трудом прошептала я. Домой, в мою собственную квартиру, подальше от Руфи и ее ковбоя. Подальше от моего смущения и досады.

— Хорошо, — сказал он нарочито спокойно, будто говорил с опасной чокнутой. — Когда приедем на ранчо, я смогу организовать транспорт обратно, но сейчас здесь его нет. Вы меня понимаете?

Я ненавидела его покровительственный тон и, когда снова на него посмотрела, уже не считала его таким красивым, каким он казался мне до этого.

— Нет, я не понимаю вас. Может быть, вам надо говорить немного медленнее, а может, нужно вызвать людей в белых халатах…