У кромки океана - Робинсон Ким Стэнли. Страница 41

Сама луна казалась ослепительно белой, испещренной бесчисленными метками. Кролик мешает в миске рис, говорят китайцы. У луны, как и у него, Оскара, есть свое лицо. Сестра луна. Стоит наклонить голову вправо – и пожалуйста: видны длинные, отведенные назад кроличьи уши. Миска риса – а может быть, тарелка пудинга. Но кролик вот он, смотрит вниз, на Землю.

Зашелестела листва, ветер принес издалека звук, похожий на стон терзаемой адскими муками души. Такой звук получается, если подуть через дырку в камне… Жуть. Внезапно слева колыхнулись тени, и Оскару почудилось – луна словно придала остроту его зрению, – он заметил среди деревьев какое-то движение. Точно! Кто это там, такой большой?..

Мчится прямо на него!

– Эй! – воскликнул Оскар, машинально выставляя вперед руки.

– Ааа! – Существо с воплем отпрыгнуло назад.

– Дорис! – Оскар опомнился первым. – Извините меня…

– Что?!

– Это я!

– Кто? – Ее голос выражал страх и злость.

– Оскар. Помните, мы вместе купались…

– Не смейте надо мной шутить! – крикнула она. Провела ладонью по лицу. Похоже, ее разозлило вовсе не внезапное появление Оскара. – Почему вы следите за мной?

– Ничего подобного! Я… – С языка рвалась дюжина объяснений. Следовало решить, какое лучше всего соответствует настроению Дорис. – Я просто пошел погулять. Подумал, что, если мы встретимся, вдвоем нам будет веселее…

– Мне никто не нужен! Слышите? Оставьте меня в покое! – С этими словами Дорис пробежала мимо Оскара и ринулась напролом через кусты.

Он глядел ей вслед, пораженный ненавистью, прозвучавшей в голосе женщины. В ушах отдавался стук сердца, доносившийся словно из-под земли. Обидно, черт возьми! Взяла и все испортила. Между прочим, так не честно. Впрочем, Оскар быстро справился со своими чувствами.

– Что ж, – произнес он голосом Джона Уэйна, – сдается мне, лезть на гору придется одному. – И двинулся дальше, разговаривая сам с собой голосами всех киноактеров, каких только помнил. – Жуткие заросли, верно, капитан? Верно, сынок, но они закрывают нас от индейцев. Попадись мы пайютам, нам не миновать космических ястребов.

Склон стал круче, и Оскару пришлось опуститься на четвереньки, чтобы пробраться под переплетением ветвей, а затем и вовсе лечь на живот и ползти, не обращая внимания на грязь – сухую, чистую грязь, что забивалась под рубашку. Аромат полыни стал настолько сильным, что ему показалось: вдохни – и задохнешься. Эй, капитан, должно быть, кто-то уронил мешок с пряностями.

Наконец он выбрался на залитый лунным светом гребень. Глазам предстал монохромный пейзаж: волны костлявых серых холмов накатывались на Седельную гору. Между ними черными провалами зияли каньоны. Луну окутывало облако белого света, которое заслоняло собой звезды. Кое-где виднелись макушки деревьев, этакие черные виселицы на развалинах старинных домов. Ветер задул сильнее. Внезапно Оскар уловил краем глаза какое-то движение.

Он повернулся в ту сторону, ничего не увидел, однако был уверен, что ему не померещилось. Неужели вернулась Дорис? Решила, что обошлась с ним недостаточно круто? Или же – глупо, конечно, даже надеяться – собралась извиниться? «Дорис?» Надежда умерла, едва родившись. Не глупи, Оскар. Помимо всего прочего…

Вот оно, снова! Меж кустов промелькнула тень. Серая тень в лунном свете.

Животное.

Издалека донеслось диковинное тявканье, сопровождаемое тонким воем – своего рода тирольский распев. Похоже на тот звук, который он принял за стон… Волки?

– Не может быть, Джонс, – прошептал Оскар. – Волков прикончили еще во времена молодости моего дедушки.

Как бы то ни было, он поспешно взобрался повыше. Оттуда наверняка лучше видно. Черт, как не вовремя разболелась нога! Гребень венчали несколько взгромоздившихся друг на друга валунов, которые словно тянулись к небу. Неплохое убежище – и отличный наблюдательный пункт.

Но добраться до камней оказалось не так-то просто. Лавируя между деревьями и кустами, Оскар чуть было не свалился с гребня. Потом в него буквально вцепился розовый куст, распускающиеся цветки которого выглядели в полумраке светло-серыми, но, когда Оскар начал вырываться, они дружно раскрылись, стали опадать, явив взгляду свой истинный, желтый цвет, различимый даже на фоне черно-белого мира. Перепуганный прокурор рванулся изо всех сил, освободился, кинулся наверх, споткнулся и упал. Две лежавшие на земле сросшиеся ветки проскрипели: «Берегись! Берегись!» Он подобрал их, обломал сучки, превратил в деревянный меч. А за спиной мелькали черные тени с ярко горящими во тьме глазами, скользили над землей, точно ртуть по стеклу.

Оскар выкарабкался на открытое место, увидел валуны, что образовывали почти правильный круг. Десятка два, наверное, все черные, как их собственные тени. Один из валунов пошевелился, забил крыльями, беззвучно взмыл в воздух. Должно быть, сова.

Неожиданно пик, к которому он стремился, показался Оскару ловушкой, западней, из которой уже не выбраться. Ужаснувшись этой мысли, Оскар развернулся и побежал вниз. Влетел во мрак под деревьями и рухнул наземь. Тело пронзила боль, ладони горели. Над ним возвышалось темное дерево, размахивающее шишковатыми ветвями, словно пытаясь схватить человека. Костлявые пальцы. «Что есть у тебя? – пропел он про себя. – Костля-а-а-вые пальцы». Он откатился в сторону. Хрустнули ветки, зашуршала палая листва. Темно. В темноте тускло светилось кольцо грибов, похожее на кольцо камней наверху. Розовый куст… Оскара вновь захлестнул ужас. Он вскочил и помчался прочь.

Местность стала ровнее. Лужайка под сенью эвкалиптов. Деревья роняют с ветвей гербицид, который уничтожает на лужайке все живое кроме них самих. Идти легко и приятно. Вдруг возле ног замелькали призрачно-белые тени. Оскар испуганно вскрикнул. Тени, светившиеся, будто грибы, недовольно загоготали. Утки? Нет, те поменьше. Гуси! Оскар облегченно расхохотался, а птицы, продолжая гоготать, принялись щипать его за икры.

Гусей было штук десять. Нетерпеливо гогоча, они устремились в ночь, и Оскар последовал за ними. Налево, вверх по пологому склону, к стене каньона, над которой виднеется небо. Еще выше. Куда ни посмотри, повсюду видны макушки деревьев. Океан крон. Гуси вывели Оскара на широкий, усыпанный серебристым песком уступ. Послышалось знакомое тявканье, птицы вновь загоготали – и спрятались за человека, словно прося у того защиты. На краю уступа возникли тени с длинными, как у лисы, хвостами. Гуси и лисы! Птицы дружно зашипели на хищников. Нет, не лисы – койоты. Гуси и койоты, причем последние действуют точно овчарки, что собирают в стадо разбредшихся по лугу овец. Овцы похожи на гусей, только гуси гораздо умнее.

Койоты вынудили Оскара заодно с гусями отступить к стене каньона. В песке сверкали крупицы слюды; гуси, похожие на комки ваты, бегали по нему с жалобными криками, время от времени поворачивались к койотам и высказывали все, что о тех думают, весьма выразительно и эмоционально. По крайней мере Оскар, дышавший, как загнанная лошадь, прекрасно их понимал. Что касается койотов, те говорили на совершенно незнакомом языке. Лай животных походил на звуки, издаваемые электрогитарой. Как это у них получается?

Гуси понемногу успокоились, завозились в песке, принялись вычищать клювами перья, выгибая шеи под самыми невероятными углами. Толика внимания досталась и койотам, что разлеглись среди птиц, внимательно наблюдая за происходящим. Оскар тяжело опустился на песок, скрестил ноги. Подошедший койот улегся так, что уперся спиной в спину человеку. Оскар понял, что засыпает, что уже не в силах разглядеть ничего, кроме плывущих перед глазами белых пятен. Луна куда-то пропала, однако света было вполне достаточно: светились гуси. Койот, который прижимался к Оскару, тяжело вздохнул и тихонько, по-собачьи, тявкнул: дескать, до чего же удобно. Из полумрака возникло еще двое или трое животных, которые, судя по всему, услышали тявканье. Ветер заполнил легкие Оскара, и прокурор даже испугался, что либо вот-вот взорвется, либо воспарит над землей большим воздушным шаром. В глазах ощущалась резь, нос, похоже, был плотно забит. Он выпустил воздух через рот, пытаясь избавиться от засевшего в легких ветра. Койот кончиком хвоста пощекотал ему лодыжку. Оскар внезапно преисполнился блаженства, стал артезианской скважиной удовлетворенности. На свете нет ничего мягче гусиных перьев. Когда они всем довольны, гуси щелкают клювами… Оскар лег на бок, чувствуя, как тело заполняется подземной водой, которая размывает мышцы. Нечто подобное он ощущал в детстве, пятилетним ребенком, когда однажды ночью увидел на полу комнаты тень дерева, что росло за окном. Тогда он понял, насколько велик и многообразен мир, понял, что все в мире имеет значение. Это ощущение заставляет человека дышать глубоко и ритмично, раз-два, раз-два. Гуси спят, засунув голову под крыло…