У кромки океана - Робинсон Ким Стэнли. Страница 71

– А мы где находимся?

Прави ткнула карандашом в точку неподалеку от вихря.

– И куда же он идет?

– А смотря когда. Сейчас, например, – прямо навстречу нам.

– Ой-ей-ей!

Прави покровительственно засмеялась:

– Мне нравятся штормы.

– И в скольких же вы успели побывать?

– Пока в двух. Но через пару часов смогу говорить – в трех.

Еще один любитель острых ощущений. Революций в природе.

Том вылез наверх, хватаясь за поручни обеими руками. Ну и качка! За то время, что он провел в рубке, погода изменилась; небо стало яснее, море как бы расширилось, горизонт ушел вдаль, словно они перенеслись на другую планету, большего размера, и «Ганеш» казался неприятно маленьким на этом просторе. Корабль соскальзывал с водяного склона, проваливался в яму между валами и взлетал, подобно пробке, чуть-чуть задерживаясь на гребне. В такой миг они словно повисали в воздухе. И опять – свободное падение до тех пор, пока нос судна не зарывался в воду, а потом новый стремительный спуск, так что сосало под ложечкой. Казалось, корабль лишь болтается вверх и вниз, как щепка на волнах, и совсем не продвигается вперед.

Ветер относил в сторону вихрящиеся облака белых брызг из-под форштевня; радуга больше не возникала – солнце стояло высоко, и лучи его пробивались сквозь белесую дымку, приглушающую пронзительный блеск вод. Горизонт с юга был окаймлен черной полосой.

Том, почувствовав легкое головокружение, с опаской подумал о морской болезни. Он обнаружил, что тошнота ощущается меньше, когда стоишь лицом к ветру и смотришь на линию горизонта – было очень важно видеть что-то неподвижное. Том добрался до фала, крепящего бизань-мачту, обвил рукой толстый канат и смотрел, как ветер с яростью набрасывается на море, пытаясь изорвать его в клочки.

Гул ветра крепчал; брызги больно секли лицо. Волны покрылись белыми барашками и неслись с шипением и грохотом. Ветер страстно пел в такелаже на голоса в диапазоне нескольких октав – от басового завывания в мачтовых стойках до пронзительного визга в подвеске парусов. Фоном ветру, звучащему над головой, служил рокот, доносящийся с моря. Похоже, вел партию сам шторм, не согласуясь ни с кем из остальных исполнителей – ни с ветром, ни с волнами; глухой низкий рев гигантского подводного чудовища. Может, это ветер шумел в ушах, но казалось, что звучит вся атмосфера разом.

Рядом с Томом появилась Надежда с оранжевым дождевиком в руках:

– Накинь. Может, сойдем вниз?

– У меня кружится голова! – Чтобы перекричать море, приходилось орать чуть не изо всей мочи.

– На пути из Токио мы попали в подобную переделку. – Надежда посмотрела на блестящие спины водяных валов, вздымающиеся спереди и сзади судна. – Три дня продолжалось! Придется тебе привыкать сидеть внизу.

– Не сейчас. – Том указал на черную кайму у горизонта. – Вот когда начнется, отправлюсь привыкать; это уж наверняка.

Надежда покивала головой:

– Сильный шквал.

– Прави говорит – почти ураган.

– Глядя туда, можно поверить! – Надежда засмеялась, слизнула соленую каплю с верхней губы. Лицо, раскрасневшееся на ветру и мокрое от брызг; глаза ясные и блестящие. Том почувствовал, как пальцы Надежды вцепились в его локоть. – Какое оно необузданное, море! Нам его никогда не приручить.

Узкие прямоугольники материи над их головами стали еще меньше. Большинство парусов были свернуты, а оставшиеся взяты на самые последние рифы, но даже сейчас судно двигалось очень хорошим ходом. Паруса хлопали, обвисая на мгновение, когда корабль начинал движение сверху вниз с гребня или, наоборот, взлетал на волну из провала.

– Представь, что сейчас надо лезть на ванты! – крикнул Том.

– Нет. Не могу.

Корабль вздрогнул – на палубу обрушилась большая волна. Под ноги хлынули белопенные потоки.

– Нам лучше спуститься. – Надежда испытующе посмотрела на Тома.

В проеме люка, ведущего на нижнюю палубу, яростно жестикулируя, появился Сонэм Сингх. Том и Надежда заторопились к люку по наклонной палубе – корабль летел вниз по скату волны; боцман довольно грубо втащил обоих в проем.

– Оставайтесь внутри, – приказал он. – Если хотите смотреть – идите на мостик, но не мешайтесь там под ногами.

Мимо пробежали матросы, мокрые с головы до ног и веселые до озорства.

– На палубу? – спросил неугомонный Том.

– Ставить плавучий якорь, – бросил в ответ Сингх и последовал за матросами.

Проходы в корабле почему-то стали узкими. Приходилось все время держаться за стены. Наконец Том достиг широких ступеней, ведущих на мостик. Мостик был разделен на два помещения, одно над другим. Верхнее являлось ходовой рубкой, здесь стояли капитан Бехагуна и рулевой; они смотрели в окно, в котором виднелась палуба корабля, искаженная стекающей извилистыми струями по стеклу водой. Прямо перед окном белым стволом стояла четвертая мачта. С подветренной стороны – сейчас это был правый борт – ограждение палубы лишь чуть-чуть выступало из воды, которая, кипя, переваливала через перила и скатывалась в море. Том был в шоке – корабль жизнерадостно шел в полупритопленном состоянии, словно подлодка. Том взглянул на небо жуткого асфальтового цвета. Вздыбленное море со своими пенными барашками было даже светлее.

Капитан внимательно рассматривал экран системы управления кораблем. Посреди переплетения зеленых линий и квадратиков мигал красный огонек.

– Видимо, сейчас нам придется попрощаться с парусом, – произнес Бехагуна, указывая Тому на мерцающее красное пятнышко. – Опять заело блок. По этому поводу идите в нижнее помещение и пристегнитесь к сиденьям. С минуты на минуту ударит настоящий шквал.

Горизонт исчез; его заслонила серая стена. Том и Надежда перешли вниз, обеими руками хватаясь за перила, сели в свободные кресла и застегнули привязные ремни.

Корабль держал курс точно на волну. Бушпритом он пронзал водяной холм, роняющий белую пену бешенства, и огромная кипящая масса обрушивалась на нос и стекала за борт. Наконец четырехфутовая волна докатилась по палубе до рубки и ударила в стекла; наружная видимость пропала, освещение в рубке приобрело зловещий зеленоватый оттенок. Сейчас судно двигалось лишь за счет своей инерции, все паруса были убраны. Наконец волна опала и стали видны серые клочья облаков, несущиеся на высоте мачт. По стеклам то и дело хлестали струи – то ли дождь, то ли брызги, понять невозможно.

– Плавучий якорь уже выброшен, – тоном понимающего в морском деле человека объявила Надежда. – Это он держит корабль носом к волне.

Через помещение прошли несколько матросов из тех, что поднимались на палубу с Сингхом. Они были мокры, как медузы, и двигались, балансируя, словно акробаты, по ускользающему из-под ног полу.

– Готово. Слава Богу, скажу я вам, что на палубе натянуты штормовые леера.

Судно тянуло за собой плавучий якорь – приспособление в виде сачка огромных размеров, сделанного из толстой парусины. Широкий его конец привязывают к канату, сбегаюшему с носа. Волны и ветер тащат корабль, а конус морского якоря волочится за судном, сопротивляясь его движению, так что корабль оказывается всегда развернут наперерез набегающей волне, носом к ней, кормой по ветру – только таким курсом можно безопасно дрейфовать в бурю. Архаический метод, но до сих пор самый надежный.

Налетел обещанный шквал. Рев моря усилился; через окна окончательно не стало видать ничего, кроме мешанины серого и белого. Моряки уходили с мостика, танцуя, как циркачи на канате.

Порывы ветра разбивали на полосы воду, струящуюся по стеклам, и Том сумел разглядеть, как изменился мир за окном – больше не было разделения на воздух сверху и воду снизу. Вокруг бурлила белая масса; целые гребни волн отрывались и соленой пеной неслись по воздуху; похоже, ветер намеревался расплескать море до самого дна.

При такой силе ветра голые мачты тянут судно не хуже парусов в тихую погоду. Передний такелаж натянулся сильнее заднего; канаты напоминали напряженные струны, и гул их вибрации был слышен в рубке. Напротив, все концы, протянутые от мачт в сторону кормы, провисли и болтались, как спущенные струны. Мачты и стойки заметно для глаза накренились назад.