2312 - Робинсон Ким Стэнли. Страница 112

обдумывая создание тройственного союза Марса, Сатурна и Меркурия, или вторжение Мондрагонского договора на балканизованную Землю, или возвращение Марса в Мондрагон, мы видим своего рода неустойчивое междуцарствие, перемены во вращении огромной карусели, когда нагрузка перераспределяется и начинается что-то новое, на годы нарушая крутящий момент системы, прежде чем установится новое стабильное вращение

последствия подавления на Венере заговора, целью которого было ускорить вращение планеты, вызвали долгую и жестокую гражданскую войну, по большей части незаметную для остальной системы: ее вели ножами и сбросом давления, и закончилась она общим референдумом лишь во второй половине двадцать четвертого столетия; референдум решительно высказался за возобновление бомбардировки экватора и инициировал ослепительно разрушительное сотворение сточасового венерианского дня

так называемые невидимые революции на Земле привели к возрождению ее ландшафтов, физических и политических; это возрождение стало следствием Реанимации. Другой невидимой революцией того же периода стало объединение существования квантовых компьютеров и людей, благодаря чему умы всех инженеров, философов и квантовых компьютеров стали способны соединять усилия для решения проблемы

на Марсе стало очевидно, что кваком-гуманоиды проникли в рабочие группы внутри правительства и повлияли на их деятельность; эти гуманоиды были все разом схвачены и отправлены в изгнание, после чего глубокий пересмотр их деятельности привел к воссозданию демократической системы и повторному вхождению Марса в Мондрагонский договор

после того как большинство на Каллисто, Ганимеде, Европе, Титане, Тритоне и даже на Луне высказалось за полное терраформирование их миров, все газообразное сырье и в особенности азот подорожали; всю систему одновременно охватила инфляция, а Лига Сатурна к концу двадцать четвертого столетия скопила гигантские средства

трудно описать все невидимые события, составляющие историю этого периода. Многое происходило вопреки объединенному сопротивлению времени, материала и человеческого упорства — а по сути человеческого страха, выросшего из многочисленных страхов прошлого, которые продолжают обуревать мир. Поэтому всегда существует риск полного поражения и безумного уничтожения. Альтернативы борьбе нет

Эпилог

Спускаясь на Марс в космическом лифте на Павонис, вы сквозь прозрачный пол видите поднимающуюся вам навстречу красную планету. На нагорье Тарсис в одну линию выстроились три величественных вулкана, точно горы, воздвигнутые красным народом, племенем строителей. На западе возвышается гора Олимп — целый самостоятельный континент: окружающий его вал высотой десять километров кажется с этой точки не больше косой черточки у его подножия. Вся остальная поверхность красной планеты превращена в гигантский полигон многочисленными зелеными линиями, пересекающими всю ее, — это знаменитые каналы, врезанные в ландшафт в первые дни терраформирования. Марсиане использовали пластины Берча, которые, точно увеличительные стекла, фокусируют солнечные лучи, создавая такие высокие температуры, что камень плавится и испаряется. Чтобы получить нужное количество воздуха и тепла, пришлось выжечь большой кусок Марса, и, желая правильно распределить выгоревшие территории, решили опереться на старую, девятнадцатого века, карту Лоуэлла и соответственно разместить ожоги. Зайдя так далеко, решили использовать старые названия каналов, колдовскую смесь греческого, латинского, древнееврейского, древнеегипетского и других древних языков, и теперь вы спускаетесь в места вроде Гордиева Узла, Фаэтона, Икарии, Трактуса Альбуса (Белой полосы), Феникуса Лакуса (моря Феникса) и Нилокераса. Ширина зеленых полос, пересекающих красную землю, примерно сто километров, через них проходят собственно каналы. Эти полосы иногда пересекают пустыню парами. Они сходятся под приблизительно прямыми углами, и в месте этих схождений располагаются роскошные оазисы с элегантными городами, где множество водных каналов, шлюзов, прудов и фонтанов. Таким образом, фантазия девятнадцатого века легла в основу существующего ландшафта. Некоторые называют это дурным вкусом. Но поначалу люди торопились, когда создавали все это, а теперь менять уже поздно.

Под северным склоном горы Олимп свадьба вышла из дверей вокзала прямо под открытое небо, как на Земле. Было раннее утро, прохладное и ветреное, небо синее, как на картинах Максфилда Пэрриша [145], небольшие рощицы огромных секвой, эвкалиптов, дубов. Под холмом, где они стояли, — канал с берегами, поросшими кипарисами. Вода в канале между насыпями казалась чуть более теплой, чем все вокруг. На гребнях насыпей как правило проходили широкие бульвары, зеленые, с обилием зданий и людей. Ниже на склонах насыпей было заметно, что они представляют собой груды черного стекла.

Они поднялись на поезде на самый верх одной из насыпей, ведущих на гору Олимп. По обе стороны от дороги вниз под углом к зеленым полям спускались широкие улицы. На травянистых бульварах вздымались здания, их стены как правило украшали керамические панно в стиле, похожем на ар-деко. Проезжая белые площади, обсаженные пальмами, можно было отметить, какая тут роскошная зелень, но и какое все единообразное, прямоугольники напоминают соты улья. Зеленая, приятная земля. Когда поезд ехал от оазиса к оазису, чередовались свет и тени; это чередование создавали длинные ряды кипарисов с обеих сторон от рельсов. Сад в пустыне. Гиперземной вид в сочетании с легким меркурианским тяготением создавали впечатление мира мечты. Меркурий никогда не будет так выглядеть. Нигде больше такое невозможно.

Инспектор Женетт, стоя на стуле у окна и глядя на пролетающие мимо пейзажи, сказал:

— Когда-то я жил здесь, — и показал на быстро промелькнувшую городскую площадь. — Кажется, вон в том доме справа.

Поезд довез их до станции Хугерия, где предстояло пересесть на магнитный поезд, чтобы подняться по северному склону Олимпа. Поскольку до отъезда оставалось заметное время, они вышли из вокзала и прогулялись по центру города. Здесь все каналы затянуло льдом, и люди, заложив руки за спины, катались на коньках. Было солнечно, но холодно.

Свон посетовала, что нужно подниматься на большой вулкан.

— Какой смысл лететь на Марс, чтобы снова выйти из атмосферы и оказаться под куполом? Мы могли бы отправиться куда угодно.

Спутники сочли вопрос риторическим: Свон следовало помнить, что они направляются в эпиталамион. Варам, заслонив глаза, посмотрел на юг, вверх по склону большого вулкана. Они были на единственном боку Олимпа, где путь на гору не преграждает огромный крутой откос — круговым валом высотой десять километров, удивительно однообразным на всем протяжении; здесь во время одного из поздних извержений через откос лилась лава — она падала десятикилометровым огненным водопадом (Варам попытался его вообразить: десять тысяч метров лавы в свободном падении), несомненно остывая по пути, меняя цвет с красного на оранжевый, а потом черный, а холм застывшей лавы у подножия все рос, пока вал не оказался погребен под ней полностью; в результате возник широкий пологий съезд от вершины вулкана до равнины внизу. Поверхность под ними в прошлом была огненной.

— А потом проедемся по низинам, — сказал Варам. — Медовый месяц на берегу, так сказать.

— Хорошо. Хочу поплавать в Адском море.

— Я тоже.

В соответствующее время они вместе со многими другими свадьбами сели в герметически закрытый вагон магнитной дороги, и поезд двинулся по склону к вершине. Подъем был долгим: вначале они увидели по-марсиански красный закат, потом настал вечер, полный веселья, а после — тревожный сон. На рассвете они проснулись и увидели, что поезд достиг южного края обширной вершины вулкана. Здесь на склоне небольшого вторичного кратера располагалось традиционное пространство для празднований, накрытое большим куполом. Они прибыли на первый утренний эпиталамий.