Научная фантастика. Возрождение - Иган Грег. Страница 108

Из разговоров, пока мы купались, я узнал, что на ее планете бывают люди, которые, разбогатев достаточно, чтобы уйти на пенсию, занимаются только своим искусством. Но их считают эксцентриками, даже изгоями-эгоистами. Белая Гора ожидала, что в конкурсе победит один из них, и даже не стала подавать заявку. Судья-землянин увидел одну из ее инсталляций и сам связался с автором.

Рассказывала она и о своей практической работе, связанной с лечением расстройств личности и когнитивных дефектов. При этом ее голос звучал чуть напряженно. Подключаться к поврежденным рассудкам, часами делить их боль или пустоту… Мне думалось, что мы недостаточно знакомы, чтобы говорить о том, что было мне больше всего интересно, вызывало какой-то онтологический зуд: как чувствуешь себя, когда становишься другим человеком, много ли от него остается в тебе? Если часто этим заниматься, то как потом судить, что в тебе — изначальный ты?

А ей ведь порой приходилось подключаться сразу к нескольким людям — существовала теория, будто пациенты с одинаковыми проблемами могут помогать друг другу. Они толпились у нее в голове, как в приемной, а Белая Гора не вмешивалась, лишь наблюдала, чтобы потом проанализировать, как больные общались друг с другом.

Был у нее и такой шокирующий опыт: как-то раз она по всепланетной сети подключилась одновременно больше чем к сотне человек с заторможенными когнитивными способностями. Это было похоже на безболезненную смерть. Она будто увяла и погасла. Потом — ожила, резко, как от удара хлыстом.

Она была мертва около десяти часов. Семь из них — на связи. Три понадобилось техникам, чтобы вывести ее из глубокой кататонии. Еще немного, и она погибла бы навсегда.

Следов от этого не осталось, но больше эксперимент не повторяли.

Дело того стоило, сказала Белая Гора, — пациенты познали радость. Для них это было, как для нормального человека обрести на полдня сверхъестественные силы, настолько превосходящие всё, ему ведомое, что рассказать он никогда не сумеет, но и забыть не сможет.

Когда мы выбрались из ванны, она показала мне гардеробную — сотни белых халатов, отличающихся только размером. Мы оделись, вскипятили чаю и сели наверху смотреть на грозу. Казалось, что на обитаемых планетах такого быть не может. Молнии так участились, что гром не смолкал. Повсюду — бешеный танец изломов. Дождь почему-то смерзся в булыжники. Домовой компьютер сказал, что это называется granizo, а по-английски — град. Он падал так быстро, что не успевал таять, и громоздился кучами, которые из серебряных делались полупрозрачными.

Глядя на эту дикость, Белая Гора произнесла слова, показавшиеся мне необычно скромными для нее:

— Какое оно все большое и страшное… Чувствую себя совсем крохотной. Люди жили тут веками, а теперь хотят, чтобы мы им все это объяснили?

Мне ли ей напоминать, что говорили в комитете: земное искусство стилизовалось, в нем не осталось ничего, кроме печального конформизма.

— Может быть, не хотят. Вероятно, они понимают, что у нас ничего не получится, но надеются увидеть в наших неудачах какие-то новые направления. На это намекала та пожилая женщина, Норита.

Белая Гора покачала головой:

— Разве она не прелесть? Ее, наверное, вытащили из могилы, чтобы выгнать нас из купола.

— Ну, со мной у них, во всяком случае, получилось. Я бы провел в «Амазонии» несколько дней, чтобы осмотреться, только не с ней в качестве экскурсовода.

Норита была ближе всех на Земле к тому, что можно назвать местным жителем. Она последняя осталась от Пяти Семейств — пары дюжин землян, оказавшихся в космосе, когда началась наночума, а после того, как роботы возвели изоляционные купола, решивших возвратиться.

С точки зрения социальной иерархии Норита являлась здесь самым главным человеком, во всяком случае — на самой планете. Сложная классовая система Земли выглядела для инопланетян почти совершенно непостижимой, но в высших слоях общества вращались лишь потомки Пяти Семейств. Ни деньги, ни политическая власть не могли бы вас туда ввести, хотя во всех прочих отношениях богатство или его отсутствие Играло определяющую роль. Настоящих бедняков на Земле не было: базовое пособие, которое каждый получал от рождения, было эквивалентом доходов выше среднего уровня на Петросе.

Практически мгновенная гибель десяти миллиардов человек не уничтожила их состояний. Однако во время Стерилизации большая часть богатства Земли находилась вне планеты. Внезапно все оно оказалось сконцентрировано в руках менее чем двух тысяч людей.

Честно говоря, я не могу понять, зачем кому-либо из них захотелось вернуться. Надо на удивление сентиментально относиться к своим корням, чтобы решиться провести остаток жизни запертым в куполе, который окружен верной смертью. Всем предлагались изрядные оклады и благоприятные условия, а коренным землянам — еще и надбавки, однако все же выгоды тут было мало. Корабли, доставившие на Землю Пять Семейств и других работников, улетели, загруженные стерилизованными артефактами, и не возвращались ровно сто лет.

Норита принадлежала к хорошо мне известному типу людей, поскольку общество Петроса тоже прочно стоит на классовой иерархии: «денег мало, зато издавна» — вот и всё. Ей хотелось, чтобы ее уважали за случайные обстоятельства рождения и за сомнительную удачу, выразившуюся в долголетии, а не за то, чего она сама добилась. Мне незачем было лететь тридцать три световых года, чтобы наслаждаться компанией подобного рода.

— Она к тебе никого не подпускала? — спросила Белая Гора.

— Скорее, вечно влезала между мной и другими. В ее присутствии никто не мог вести себя естественно, а отсутствия не наблюдалось. Можно подумать, в возрасте этой старой перечницы человеку совсем не нужно спать.

— У нас про таких говорят — «пьет кровь младенцев».

Зазвонил телефон. Белая Гора сказала «боно», а я — «кхо». Старые привычки. Тут же мы одновременно произнесли земное «хола».

Появилась старая перечница:

— Я рада, что вам удалось найти себе укрытие.

Подслушивала, нет? По тону не скажешь.

— Администратор просит разрешения посетить вас.

Попробуй откажись. Белая Гора кивнула — на Земле это знак согласия.

— Разрешаем, — сказал я.

— Очень хорошо. Он скоро прибудет.

Норита пропала. Пожалуй, старейшая жительница планеты может себе позволить не говорить ни «здрасте», ни «до свидания». Некогда, у нее ведь мало осталось времени.

— Посетить? По такой-то погоде?

— Земляне… — только и пожала плечами Белая Гора.

Спустя минуту в холле раздалось «динь-дон», мы сошли вниз и увидели, что в стене открылся проход. Вместо шкафа, как я думал, за панелью оказался шлюз. Должно быть, к нему шел подземный тоннель.

На пороге стоял молодой человек, нервный и неуклюжий в своем пластиковом костюме. Он как-то по-странному пожал нам руки. Как вы помните, воздух вокруг нас смертельно опасен для большинства людей.

— Меня зовут Теплый Рассвет. Ветерок-Галька-Заводь.

— Мы не родственники по линии Ветерка? — спросила Белая Гора.

Он быстро кивнул:

— Честь для меня, госпожа. Мои родители оба с Селедении, геномать — с острова Галан.

У нее на лице было написано такое шовинистическое недоверие: с чего человек может покинуть леса, поля и луга Селедении, чтобы поселиться здесь, в стерильной дыре? Разумеется, ответ она знала: основным видом импорта и экспорта Земли, единственным, что здесь произрастало, были деньги.

— Я хотел бы помочь вам обоим с составлением планов. Намерены ли вы путешествовать по Земле прежде, чем приступить к работе?

Белая Гора неопределенно махнула рукой.

— Я хотел бы кое-что поглядеть, — сказал я. — Пирамиды, Чикаго, Рим… Может, с десяток мест. Мне нужно около двадцати дней. Хочешь присоединиться?

Она подумала, глядя на меня в упор, и ответила:

— Звучит интересно.

Юноша повел нас к смотровому экрану в большой комнате, и около часа мы провели за выработкой маршрутов и заказом комнат. Обычно между куполами перемещались на подземных поездах, и, разумеется, если мы хотели выйти наружу без защиты, то прежде чем нас впустили бы обратно, нам предстояло пережить чистку. Некоторым после этого требуется больше суток, чтобы прийти в себя. Если мы не хотели кутаться в пластик, подобно нашему администратору, приходилось учитывать этот срок.