Научная фантастика. Возрождение - Иган Грег. Страница 138

Бен редко о чем-нибудь просил экипаж «Четверки», сколько запросов ни обрушивалось бы на него от команды ученых. Правда, он передал им гипотезу, согласно которой более густые и крупные растения могут означать присутствие более многочисленных, если не более крупных, животных, но все решения об изменении курса и скорости оставлял на их усмотрение. Они ничего не стали менять, только максимально повысили бдительность.

Последние две тысячи километров были мучительны — гораздо хуже, чем предыдущие двадцать два дня пути, когда им тоже досталось. Сейчас мужчины находились, можно сказать, на дистанции прямой связи, меньше чем в трехстах километрах от продолжавшего движение танкера. Пройти эти триста километров по прямой не удалось: путь преграждал лабиринт складок, разломов и ущелий, в которых даже со спутника определялись камнепады. Что там камнепад! «Четверке» и тачки песка на крышу хватило бы, чтобы полностью вывести ее из строя, а ближайшая помощь осталась в десяти тысячах километров позади. Участок холмов волей-неволей пришлось обходить. Сенатсу явно чувствовала себя виноватой в том, что раньше не разглядела этого препятствия, но ее ошибка была вполне простительна: всю дорогу она занималась поисками и способами преодоления ближайших по курсу препятствий.

Эрни отозвался на последние новости, довольно резко дернув машину. Напарник вполне разделял его чувства, однако подал сигнал к смене водителя. Младший водитель сохранил достаточно самообладания, чтобы выполнить приказ, и «Четверка» вышла на новый курс, оставив «Студень» почти позади и чуть левее. Небо и неизбежные облака вспыхивали зарницами чаще прежнего — то ли сочувствуя, то ли насмехаясь. К счастью, ни один из напарников еще не дошел до того, чтобы одушевлять безразличный к ним мир. И ни один не задумывался, как близки они к этому состоянию, которое, конечно, ничуть не обеспокоило бы планету, зато могло сильно повлиять на их здравомыслие.

Облако, конечно, заметил неоправданный рывок (об этом свидетельствовали показания датчика телеметрии) и несколько встревожился, но он ничего не мог сделать, и сказать ему, собственно, тоже было нечего.

Эти две тысячи километров растянулись на три лихорадочных дня, хотя «Студень» сэкономил им несколько часов, удачно — по-видимому, случайно — выбравшись на более проходимый участок, где он и остановился.

Остановка, возможно, была вызвана тем, что танкер оказался почти в центре двадцатикилометрового цирка — почти наверняка неметеоритного кратера, — из которого расходилось восемь узких ущелий. По словам Сенатсу, он исследовал два прохода и вынужден был повернуть обратно, — возможно, предположил Бен, водители обсуждали, который попробовать следующим.

Ни один из мужей ни на минуту в это не поверил. Оба знали, что их жены заранее составили бы программу действий. Их лица за дыхательными масками помрачнели. Они ничего не ответили Облаку, но Эрни, который опять вел машину, погнал ее зигзагом на самой высокой скорости через заваленный камнями каньон, выводящий, по заверению Сенатсу, в цирк. Ник не возражал. Чем скорее они выберутся из-под угрожающих восьмиметровых стен, тем больше шансов дожить и увидеть…

…то, что им предстояло увидеть. Снимки со спутников, в конце концов, были всего лишь компьютерной реконструкцией.

Камни, конечно, сыпались, но все мимо. Ни один из мужчин не приписывал этих промахов искусству водителя, ни один даже не думал о них. Через двадцать километров каньон кончится — и откроется долина.

Пятнадцать километров. Десять. Пять.

Они прорвались, и ни один даже не испытал облегчения, когда опасные стены расступились. С первого взгляда они танкер не увидели и остановились, чтобы присмотреться.

Хуже всего, что ни один огонек не горел на танкере. Бортовые стереопрожекторы, понятно, могли выключить при остановке, но фара и маленькие, но яркие и отчетливые опознавательные огни в темноте должны гореть постоянно. Прошли долгие, долгие мгновения, пока Эрни разглядел темный силуэт на тусклом и мерцающем сложными переливами фоне.

Он указал рукой, и Доминик кивнул. Через ущелье машину вел младший, но теперь Ник взял управление на себя и повел вездеход к неподвижной, темной и, возможно, безжизненной цели. Эрни надрывался, крича в многоканальный передатчик ближней связи. Отсутствие ответа их не удивляло, а точнее сказать, приводило в отчаяние.

Гусеницы, колеса и нижнюю часть танкера покрывал какой-то белый налет, но сейчас мужчинам было не до того.

Хотя бы в кабине должен гореть свет. Не горел. Окна были не просто темны, они выглядели как-то необычно, но эта странность дошла до сознания, когда «Четверку» отделяло от танкера всего пятнадцать метров.

Даже не освещенные изнутри, окна не должны были выглядеть просто черными дырами. Самый прозрачный материал, как бы хорошо он ни пропускал свет, хоть какую-то часть его отражает.

Но небо, заметно более светлое, чем грунт, не отражалось в окнах «Студня». Они казались черными провалами в не слишком светлом корпусе машины. И как только мужчины поняли, в чем дело, у обоих вырвался крик расставания с последней надеждой.

Окон просто не было. Возможно, не было никого и внутри, но тогда где же они могут быть? И главное, где они могут выжить? Что, кроме воздуха планеты, осталось в кабине танкера? Даже Доминик, у которого средство получить ответ было прямо под руками, с трудом заставил их действовать.

Но наконец его пальцы задвигались, медленно и куда менее уверенно, чем обычно. Он вложил руки в перчатки уолдо, и из люка вывалился жучок. Короткая — может быть, слишком короткая — проверка ног, манипуляторов и освещения — и он движется к громоздящейся над ним туше танкера.

Конечно, он мог вскарабкаться по корпусу. На внешней оболочке всего транспорта имелись скобы, и на «ногах» жучка были захваты, и машины проектировали и выращивали, предусматривая не только обычные, но и спасательные операции. Автомат довольно неловко взобрался по лобовому щиту «Студня» и наконец достиг отверстия, которое когда-то было перекрыто прозрачным барьером, удерживавшим внутри воду-наполнитель и защищавшим кабину от среды, превосходящей едкостью земную среду, что нечасто встречается в изученных пределах Вселенной. Ник управлял маленьким автоматом, наблюдая за ним из кабины вездехода. Даже Эрни не спрашивал, почему он до сих пор не активировал собственную оптику жучка.

Да, окна отсутствуют. Да, жучка нетрудно провести внутрь. Да, больше нечем оправдать отказ от использования его собственных «глаз». Не взглянув на напарника, Ник подключил зрение жучка и свой экран.

Не сразу удалось разглядеть внутренность кабины. Ничего похожего на человека, но, возможно, дело было в том, что поле зрения ограничивалось метром от камеры. Дальше все перекрывала путаница изогнутых стеблей толщиной от среднего пальца человека до тонкой бечевки. Окраска их изменялась в обычном для Полупечки диапазоне — от очень темного свекольного и коричневого до тусклого черного.

И все это было очень хрупким — таким хрупким не бывает ничто живое. Когда Ник решил продвинуть жучка дальше, тот, повинуюсь уолдо-управлению, попытался использовать для опоры один из самых толстых стеблей. Растение рассыпалось в пыль, и автомат, перевернувшись, свалился на дно кабины. Падая, он пробил в плетенке что-то вроде лифтовой шахты, и Нику пришлось включить процедуру очистки, чтобы осадить черную пыль, зависшую в густой атмосфере.

Оба водителя теперь не сводили глаз с экрана, но делу это не помогало. Жучок завяз в чаще и медленно полз по полу, пробивая словно прогоревшие насквозь побеги и стебли. Собственно, они были хрупкими, но довольно прочными. Чтобы сломать толстые ветви, требовался напор всей массы автомата. Но, уж сломавшись, они разлетались в прах.

Кабина танкера была заметно просторнее, чем у «Четверки», — больше пяти метров в ширину и восемь в длину, — так что на полный осмотр пола ушло некоторое время. Жучок теперь продвигался под низким, в двадцати сантиметрах от пола, потолком из причудливо переплетенных ветвей, среди подпиравших его колонн из уцелевших стеблей. Он оставлял за собой след в толстом слое пыли вперемешку с крошечными обломками.