Научная фантастика. Возрождение - Иган Грег. Страница 21

Когда же Странник выделил его из себя, чувство того, что он снова стал человеком, захлестнуло Кристиана Брэннока. И ему это нравилось. Таким уж он был еще при земной жизни.

Чтобы описать, как это происходило, мы вновь будем вынуждены прибегнуть к языку мифа. Скажем, что Странник переписал подпрограмму «Кристиан Брэннок» в основной системный компьютер Геи. Иначе ты все равно ничего не поймешь: надо знать математику волновой механики и концепцию многоуровневой реальности переменных измерений, а над ней и умам помощнее человеческого приходится поломать голову.

Однако мы можем заметить, что дело было в системе, являвшейся не симуляцией, а эмуляцией. События в ней не имели ничего общего с теми, что случаются среди молекул плоти и крови, но реальностью ничуть не уступали им. Созданные Геей люди имели такую же свободную волю, как любой смертный, и опасности им грозили не меньшие.

Представь себе нескольких человек. Каждый из них чем-нибудь занимается: или думает, или что-нибудь вспоминает, или спит. А параллельно идут всякие психологические и биохимические процессы. К тому же люди взаимодействуют друг с другом и с окружающей средой, с любым листком, с любым камнем, с любым фотоном солнечного света. Кажется, что все это так сложно, что его и вообразить тяжело, не то что просчитать. Но продолжим: в каждый отдельно взятый момент всякая частичка этого мира, как бы крохотна она ни была, пребывает в некоем одном состоянии. А значит, то же самое можно сказать и обо всем целом. Каждый конкретный электрон находится на своей орбите, каждый атом встроен в молекулу, причем именно в данной конфигурации; силовые поля в каждой конкретной точке имеют строго определенные параметры. В общем, получается как бы фотография с идеально мелким зерном.

В следующий момент все меняется. Поля пульсируют, атомы смещаются, электроны прыгают с орбиты на орбиту, тела движутся. Но согласно законам природы, любое новое состояние есть производная от предыдущего, и так далее.

Говоря шершавым языком мифа, каждую переменную любого состояния можно выразить в числах или, что то же самое, внести состояние в n-мерную диаграмму. Дополним ее законами природы и запустим программу. Компьютерная модель начнет эволюционировать от одного состояния к другому в точном соответствии с развитием нашего изначального материально-энергетического мира. А значит, в ней появятся жизнь и разум. Цифровые копии организмов будут делать то же самое, что и прототипы, один к одному, в том числе чувствовать и думать. С их точки зрения, их мир и они сами будут неотличимы от оригинала. Вопрос, какая реальность более настоящая, не имеет смысла.

Конечно, мой рассказ примитивен и неточен. На самом деле программа не в точности повторяла ход событий «снаружи». Ведь Гее не хватало ни данных, ни мощности, чтобы смоделировать всю Вселенную или хотя бы всю Землю. Не хватило бы их и любому другому узлу, и даже всему галактическому мозгу. Если ему и было суждено когда-нибудь обрести такие силы, то лишь в далеком-далеком будущем. А возможности Геи были настолько невелики, что количественные различия обращались в качественные.

Например, если события разыгрывались на поверхности планеты, то звезды приходилось делать всего лишь огоньками на небесной тверди, и ничем другим. В сколько-нибудь полных подробностях можно было отобразить лишь небольшой участок Земного шара, а все остальное по мере удаления от этого места делалось более и более размытым и условным. На той стороне Земли Гея вынуждена была ограничиваться лишь простейшей географией, гидрографией и метеорологией, так что в результате погода над сценой ее эксперимента могла стоять совсем не такая, как в действительности. Возникали и другие, более сложные несоответствия.

Кроме того, воссоздание реальности атом за атомом было технически недоступно, оставалось довольствоваться статистической механикой и приближениями. Хаос и квантовая неопределенность делали расчет развития в принципе невозможным. Оказывали свое влияние и другие факторы, которые я не могу выразить в известных мне терминах.

В общем, в порядке мифа скажем, что создания Геи сами творили себе судьбу.

И все-таки что за могучая была система! Она ведь из ничего порождала планеты, эволюции, жизни, экологии, сознания, истории, целые временные шкалы. И вовсе то были не микроскопические копии чего-то «настоящего»-, влачащие ущербное существование, пока узел из жалости не уничтожит их. Они отнюдь не происходили от чего-либо «внешнего». Гея могла придумывать, например, сказочные миры, где правили добрые боги и неудержимой рекой текло волшебство. Развитие их шло в соответствии с логикой установления границ.

Вселенная не знала подобного инструмента, поставленного на службу искусству, науке и философии.

Итак, Кристиан Брэннок вновь вернулся к жизни и молодости в мире, который Гея и Странник выбрали для него.

Он стоял в саду, залитом полуденным солнцем. Веял теплый ветерок. Пахло цветами. Дорожки были усыпаны гравием, кусты аккуратно подстрижены, на клумбах росли розы и лилии, а в обложенном мхом каменном прудике плавали золотые рыбки. С трех сторон сад окружали кирпичные стены, густо поросшие плющом; ворота с узорной решеткой вели на луг. С четвертой же стоял белый дом с двускатной крышей, выстроенный в классическом стиле, показавшемся ему старомодным. Жужжали пчелы. В ветвях большого тиса щебетали пташки.

Навстречу ему шла женщина. На ней было вышитое цветами платье с большим вырезом, широкими рукавами и подолом, изящные туфельки, на груди висела камея, в руках она несла зонтик от солнца, — рядом с нею его комбинезон образца двадцать третьего века казался по-варварски грубым. Женщина — высокая, стройная — шла легко, несмотря на свое одеяние. Каштановые волосы, зачесанные кверху, обрамляли ясное лицо.

Она приблизилась, остановилась и взглянула Кристиану в глаза.

— Бенвени, капита Брэннок, — сказала она глубоким, музыкальным голосом.

— Э-э… привет, Зорита… — промямлил он.

— Прошу извинить меня, капитан Брэннок, — покраснела она. — Я забылась и заговорила с вами по-энглайски… на английском моих времен. Но меня… меня снабдили знанием вашего языка, и оба мы способны говорить на современном наречии.

Кристиану казалось, что он спит и видит сон. Он старался говорить как можно суше, получалось, будто жуешь кирпич.

— Значит, ты из моего будущего? Она кивнула:

— Я родилась примерно на двести лет позже, чем вы.

— То есть лет через восемьдесят или девяносто после моей смерти?

По ее лицу словно скользнула тень.

— Прости. Я не хотел тебя огорчать.

Женщина была совершенно спокойна, даже чуть улыбнулась:

— Ничего страшного. Мы оба знаем, кто мы есть, и привыкли к этому.

— Но…

— Да, «но». — Она покачала головой. — Так странно… снова…

Он быстро понял ситуацию и почувствовал себя увереннее.

— Я знаю. У меня есть такой опыт. — Был, за много световых лет отсюда, у звезды, где жила Альфа. — Не беспокойся, скоро привыкнешь.

— Я тут долго была одна. Я опять молода… но помню долгую жизнь, старость, смерть. — Зонтик выпал у нее из рук, она, не замечая, прошептала: — Помню, когда жизнь подошла к концу, я оглянулась и подумала: «И это все?»

Кристиан хотел взять ее за руки и успокоить, но решил, что лучше сказать просто:

— Вот видишь, это был еще не конец.

— Да, конечно. Со мной было не так, как когда-то с другими. Одряхлевшее тело безболезненно умертвили, а матрицу личности записали в компьютер… — Она подняла взгляд. — Мы ведь теперь не можем вспомнить свое прежнее состояние, да?

— Можем ждать, когда вернемся к нему.

— О да. А знаете… — Она расправила плечи, впитывая кожей воздух и солнце, потом окинула его взглядом — статный мужчина, светловолосый, с довольно суровым лицом, говорит звучным баритоном — и расцвела в улыбке: — Мне начинает нравиться.

— Спасибо, — ответил Кристиан. — Мне тоже. Можно, я, чтобы завязать разговор, спрошу твое имя?