De Secreto / О Секрете - Фурсов Андрей Ильич. Страница 6

«Честь Британии номинально была спасена, поэтому она была готова оставить афганскую политику афганцам — по крайней мере, пока. Первая афганская война, как называют её современные историки, наконец закончилась. Британцы получили жестокую взбучку, несмотря на все претензии лорда Элленборо, будто она завершилась триумфом, — включая эффектное празднование победы. Никакое количество розданных медалей, триумфальных арок, полковых балов и других мероприятий не могло скрыть финальной иронии» [16].

Между тем бухарский эмир Насрулла, больше не опасавшийся возмездия, велел бросить британских офицеров Стоддарта и Конолли обратно в тюрьму, а через несколько дней их обезглавили. Британский кабинет предпочёл не реагировать, чтобы не терять лицо.

В англо-русских отношениях последовало десятилетие разрядки напряжённости. В 1844 г. Николай посетил Британию. Стороны согласились сохранять Османскую империю, так как её распад был невыгоден. Разрядка длилась недолго — в 1853 г. вспыхнула Крымская война, проигранная Россией.

После войны британцы надеялись преградить экспансию России не только на Ближний Восток, но и в Среднюю Азию. Однако эффект оказался противоположным. В 1858 г. Александр II отправил графа Николая Игнатьева с миссией в Среднюю Азию. Игнатьев должен был выяснить степень политического и торгового проникновения в этот регион Британии, установить регулярные торговые связи с Хивой и Бухарой и собрать максимум сведений об обороноспособности ханств и судоходности Амударьи. Хивинский хан принял подарки, но категорически отказался пропускать русские суда по Амударье в Бухару. Проехав туда по суше, Игнатьев добился большего, так как Насрулла воевал со своим восточным соседом ханом Коканда.

Назначенный в награду директором Азиатского департамента МИД, Игнатьев стал одним из «ястребов» в правящих кругах России. Другими были военный министр граф Дмитрий Милютин, генерал-губернатор Восточной Сибири граф Николай Муравьёв и наместник Кавказа князь Александр Барятинский. Им противостояли «голуби», стоявшие против курса продвижения в Средней Азии: министр финансов Михаил Рейтерн и министр иностранных дел князь Александр Горчаков. «Ястребы» победили.

В 1864 г. русские заняли несколько небольших городов на севере Коканда. Хан отправил посланца в Индию просить военной помощи. Однако после краха в Кабуле и казни Стоддарта и Конолли британцы стали руководствоваться в Центральной Азии доктриной, вошедшей в историю как «искусное бездействие». Пограничная деятельность, включая картографирование и строительство стратегических дорог, ограничивалась сопредельными с Индией районами — в надежде, что русские проявят такую же сдержанность.

Однако в 1865 г. генерал-майор Михаил Черняев без приказа из Петербурга, но зная, что победителей не судят, отбил у Кокандского ханства Ташкент. После победы он постарался заручиться поддержкой населения: заверил, что позволит старейшинам управлять городскими делами как прежде и не станет вмешиваться в религиозную жизнь; зная недовольство населения высокими налогами в пользу хана, провёл популярную меру — на год освободил население от налогов. Великодушие Черняева привлекло к русским многих из тех, кто прежде смотрел на них враждебно. Как он и ожидал, в Петербурге простили неповиновение и щедро наградили победителей. Лондон, конечно, протестовал, но всерьёз не ожидал, что Россия покинет Ташкент. Было образовано Туркестанское генерал-губернаторство. Первым генерал-губернатором был назначен ветеран Кавказской войны генерал Константин Кауфман — блестящий военный, получивший от Александра чрезвычайные полномочия. Он стал главным архитектором Российской империи в Средней Азии.

К смятению «ястребов» в Лондоне и Калькутте реакция британского правительства, прессы и общества на всё это была удивительно сдержанной. Русофобы так часто кричали «Волки, волки!», что не могли больше ждать поддержки. В 1865 г. ветеран Большой Игры, член парламента от консерваторов сэр Генри Роулинсон в статье в журнале «Quarterly Review» проанализировал положение Британии и России в Азии, указав, что со времён Уилсона и Макнилла оно кардинально изменилось. Причины британской апатии он объяснял памятью об афганской катастрофе и распространённым убеждением, что помешать аннексии Россией среднеазиатских ханств всё равно невозможно.

Роулинсону и другим «ястребам» противостоял кабинет вигов во главе с лордом Расселлом, которого поддерживал вице-король Индии сэр Джон Лоуренс. Последний считал, что Афганистана на пути возможной русской армии достаточно: она потерпит там такое же поражение от племён, как британцы в 1842 г. Между тем с приездом в Туркестан Кауфмана дни независимых ханств были сочтены.

Несмотря на заверения Горчакова, их включение в Российскую империю было главной целью генерал-губернатора. В России опасались, что британцы монополизируют торговлю региона. Русские купцы и фабриканты давно положили глаз на рынки и ресурсы Средней Азии. Был и вопрос имперской гордости: блокированная в Европе и на Ближнем Востоке, Россия была намерена продемонстрировать воинскую доблесть завоеваниями в Азии (почти повсеместно тем же занимались другие европейские державы). Наконец свою роль играл и стратегический фактор: как Балтика в случае конфликта с Британией была Ахиллесовой пятой России, так Индия была Ахиллесовой пятой Британии. Базы в Средней Азии резко усиливали сделочную позицию России.

Недосягаемым за своими пустынями оставался лишь хан Хивы. Чтобы включить Хиву в новую империю России в Средней Азии, сначала требовалось улучшить пути сообщения в регионе. Начало этому положили в 1869 г., когда небольшой русский отряд высадился на восточном берегу Каспия и основал крепость в Красноводске. До этого времени Лондон ограничивался протестами в отношении поступательного движения России в Средней Азии. «Экспансионистская школа» {Forward school), главным оратором которой был Роулинсон, требовала от правительства отказаться от политики «искусного бездействия». Роулинсон даже предложил сделать Афганистан квазипротекторатом, чтобы не пускать туда Россию. Вскоре начались переговоры министров иностранных дел лорда Кларендона и князя Горчакова о разграничении сфер вдияния в Азии. Однако они сильно затянулись из-за разногласий по вопросу о точной северной границе Афганистана. К этому времени британцы принялись запускать в Центральную Азию с целью картографирования разведчиков-индийцев — пандитов.

3. Деятельность пандитов

«Идея использовать для тайного картографирования неподвластных никому районов за границами Индии туземных исследователей возникла в результате строгого запрета вице-королём ездить туда британским офицерам. Из-за этого Топографическая служба Индии… оказалась в весьма затруднительном положении, когда пришло время составлять карты Северного Афганистана, Туркестана и Тибета. Тогда работавший в этой службе молодой офицер, капитан Томас Монтгомери из службы королевских инженеров выдвинул блестящее предложение. Почему бы, спросил он своё начальство, не отправлять в эти запретные районы исследователей-туземцев, обученных тайным приёмам картографирования? Разоблачить их было намного труднее, чем европейца, как бы хорошо тот ни маскировался. Если бы всё же они были достаточно неудачливы и подверглись разоблачению, для властей это представляло бы менее серьёзную политическую проблему, чем если бы за руку схватили британского офицера, составляющего карты в этих весьма секретных и опасных местах» [17]. Смелый план Монтгомери был одобрен, и в учреждении Топографической службы Индии в Дехрадуне в предгорьях Гималаев он стал обучать индийских разведчиков.

Первым агентом Монтгомери стал Мухаммад-и-Хамид, молодой писарь-мусульманин, уже обученный простым методам картографирования. Летом 1863 г. он отправился из Ладакха через перевалы Каракорума в Яркенд. Специально для него были изготовлены тригонометрические инструменты минимального размера. Мухаммад благополучно достиг Яркенда и прожил там полгода, тайно составляя карты и собирая информацию о возможной деятельности русских в регионе. Предупреждённый другом, что им заинтересовались цинские чиновники, он спешно отправился в обратный путь, но умер на перевалах, не вынеся трудностей пути. Однако записи Мухаммада были доставлены Монтгомери.