Кровь? Горячая! (Сборник) - Гейтс Р. Патрик. Страница 28

Ферал улыбнулся и двинулся ей навстречу, выскользнув из-за кровати. Его обнаженная кожа светилась в темноте, полупрозрачная, как опал. Гениталии впечатляли размерами, пенис уже перешел в рабочее состояние. И этого хватило, чтобы Сина примирилась с тем, что ниже гениталий Ферал был змеем. И змеиная его часть, длиной в пятнадцать футов, толщиной не уступающая торсу, молочно-белая, как и человеческая половина тела, заканчивалась раздвоенным хвостом. Сина вспомнила о змеях-альбиносах, обитающих в глубоких ущельях, на дно которых никогда не заглядывает солнце.

Пенис Ферала уже покачивался на уровне груди Сины, волосами он касался потолка. Глаза оставались синими, только зрачки стали такими же, как у всех рептилий. Она не могла отвести взгляда, и ей вспомнилось, как в детстве бабушка рассказывала ей о том, что змеи гипнотизировали птиц, которые сами слетали с деревьев им в пасть.

— Я так долго искал тебя. — Несмотря на раздвоенный язык, в искренности Ферала сомневаться не приходилось. — Мне потребовалось много времени, чтобы найти тебя… установить источник Зова, который вырвал меня из моего дома в Аду. Я сожалею, что тебе пришлось ждать меня все это время. Среди себе подобных я могу передвигаться только в темноте. Я боялся, что никогда не найду тебя. Но твой Зов был силен и не давал мне успокоиться, пока наши пути не пересеклись.

Он оплел ее молочно-лунными кольцами, его чешуя коснулась ее кожи. Совсем не склизкий. Его прикосновения доставляли ей безмерное удовольствие. Она сбросила одежду, прижалась к его телу. Ее руки ласкали его, и Ферал шипел от удовольствия. Змея — не змея, ей было с ним хорошо.

А потом кольца Ферала сжались и подтянули ее к человеческой половине его тела. Она пришла к нему в объятия, подставила губы для поцелуя, обвила ногами талию, с готовностью опустилась на торчащий пенис. Раздвоенный язык Ферала нырнул ей в рот, слизывая сладострастные стоны.

Она прижималась к его сухой холодной коже, его язык уже играл с ее грудями. Впервые в жизни она испытывала истинное наслаждение — в объятиях демона, который презрел опасности мира смертных, чтобы найти свою возлюбленную женщину.

— Вот, значит, где ты обитаешь? — улыбнулся снятый ею мужчина. От него пахло лосьоном «Саутерн комфорт», язык чуть заплетался. Костюм из полиэстера не скрывал пивной животик, нависающий над ремнем. Он сунул руку ей под юбку, едва она вставила ключ в замочную скважину. — Значит, всех мужчин ты приводишь сюда, шлюха?

— Всех, — подтвердила Сина.

Она открыла дверь в номер мотеля, предлагая мужчине последовать за ней. Он переступил порог, поморщился.

— Фу! Ну и запах же здесь! Тебе надо хоть иногда проветривать номер!

— Не волнуйся. Через пару минут ты забудешь про запах.

Он хохотнул, облизнул губы.

— Надеюсь на это.

Едва Сина заперла дверь, Ферал выполз из тайника. Мужчина один раз сдавленно вскрикнул и обмяк в задушивших его кольцах.

Убедившись, что мужчина не дышит, Ферал и Сина быстро раздели его. «Крантик» покойника едва виднелся под животом, на ногах было куда больше волос, чем на голове.

Мятый костюм Сина бросила в груду одежды, лежащую в углу комнаты. Напомнила себе, что пора прогуляться к приемному пункту Армии спасения. Улеглась в кровать, чтобы поближе познакомиться с содержимым бумажника, предоставив Фералу закончить уже начатое им дело. Она привыкла к хрусту ломающихся костей, но не могла смотреть, как Ферал медленно заглатывает труп. С другой стороны, многие ее любовники не умели вести себя за столом.

Купюры и дорожные чеки она сунула в коробку из-под обуви, которую держала под кроватью, кредитные карточки и удостоверение личности — в бумажный пакет, чтобы потом выбросить его в ближайший контейнер для мусора.

Конечно, рано или поздно кто-нибудь обратит внимание на исчезновение людей, но к тому времени они будут уже далеко. Ферал подробно рассказал о том, что ее ждет. Сине понравилось: она ожидала худшего. И теперь с нетерпением ждала встречи с ему подобными. Надеялась предстать перед ними во всей красе. В конце концов, каждой девушке хочется произвести наилучшее впечатление на семью ее будущего мужа.

Харлан Эллисон

Шаги

Тьма для нее не сгустится над Городом Света. Для нее ночное время время жизни, время, полное света более яркого, чем вся неоновая мишура Елисейских полей.

Ночь не опускалась ни на Лондон, ни на Бухарест, ни на Стокгольм, ни на один из пятнадцати городов, где она проводила свои каникулы. Гастротур по столицам Европы.

Ночь для нее наступила в Лос-Анджелесе. Головокружение, постоянная настороженность, боль и голод, неутолимый страшный голод, неослабевающая боль. Лос-Анджелес становился опасен. Слишком опасен для одной из детей ночи.

Но Лос-Анджелес был позади — вместе со всей газетной шумихой о БЕЗУМНОЙ БОЙНЕ, о ПОТРОШИТЕЛЕ, об УЖАСНЫХ СМЕРТЯХ. Все позади… Как и Лондон, Бухарест, Стокгольм и еще добрая дюжина ее угодий. Пятнадцать чудных банкетных залов.

Теперь она была в Париже — впервые в жизни! — а впереди ждала ночь, залитая светом, манящая…

В "Отель де Сен Пер" она всласть понежилась в ванне, по привычке оттягивая миг, когда пора будет отужинать, пора насытить свою страсть.

Она немало изумилась, обнаружив, что мочалки во французских отелях не предусмотрены. Сначала она решила, что мочалку забыла принести горничная, и позвонила дежурному администратору. Девушка, снявшая трубку, даже не сразу поняла, о чем речь. Дежурная была явно не сильна в английском, ну а французский так и оставался темным лесом для Клэр. Она владела говором Лос-Анджелеса — а что от него толку в Париже? По счастью, языки не были для Клэр помехой, когда она заказывала блюда. Вот уж что не проблема.

Перекурлыкивались они минут десять, и дежурная наконец поняла, что у нее просят мочалку.

— A! Oui, mademoiselle, — сказала она, — Ie gant de toilette!

Клэр это каким-то чудом поняла.

— Да, именно… oui, ox… gant, как там его… oui… мочалка!

Еще минут через десять она выяснила, что французы считают предмет, которым намыливаются, столь интимным, что в номерах Отелей его не оставляют и вообще берут в путешествия свои собственные gants de toilette.

Ее это позабавило. И даже понравилось. Эдакое проявление совсем иного жизненного уклада — и оно сулило новые ощущения, новые восторги, а может быть, и новые высоты в любви. Она предвкушала целое пиршество экстаза… В ночи. В ярком свете тьмы.

Она долго не вылезала из ванны, ополаскивая свои длинные белокурые волосы под струями воды из гибкого душа. Горячая вода каскадом стекала по телу, обволакивая ее, скользя меж бедер, снимая напряжение после перелета из Цюриха, смывая вялость, овладевшую ею еще в Лондоне. Она вытянулась в ванне, целиком погружаясь в воду. Возрождение. Возвращение юности. И она была зверски голодна. Но Париж славился своими кушаньями на весь мир. Она устроилась за наружным столиком в Ле де Маго, кафе на бульваре Сен-Жермен, где в сороковые — пятидесятые годы сиживали Борис Виан, и Сартр, и Симона де Бовуар, думали себе свои думы и время от времени записывали фразы, пронизанные осознанием одиночества бытия. Они сидели, потягивая свои аперитивы, свои «перно», и их преисполняло чувство единства человека и вселенной. Клэр сидела и думала о своем неодолимом единстве с отдельными представителями человечества. А до вселенной ей не было никакого дела. Дети ночи рождались с одиночеством в крови, оно переполняло их вены. Для нее идея экзистенциального одиночества была не абстрактной теорией, а образом жизни — с первого момента осмысления таковой.

Она всегда тщательно продумывала свою одежду. Сегодня — очередь платья небесно-голубого шелка, с разрезом спереди. Она сидела чуть в стороне от толпы, повернувшись к тротуару; на столике — только стакан «перье» с лимоном. Она не стала заказывать ни паштет, ни отварное мясо: не надо перебивать аппетит, если предстоит изысканная трапеза. Весь день она удерживалась даже от того, чтобы просто перекусить, балансируя на грани голодания.