Искатель, 2013 №2 - Бычков Александр Сергеевич. Страница 17

После банкета Тимофеев потащил было его кататься на яхте, но тут уже Ганин восстал: никуда без Снежаны он не поедет! Когда Тимофеев удивленно поднял брови и сказал, что в такое общество не принято пускать журналистов — это чревато скандалом, Ганин отрезал:

— Мне нужно обналичить вот этот чек! Немедля! — и топнул ногой.

— Батюшки, Алексей Юрьевич! Ну кто ж вам выдаст такую сумму на руки! — всплеснул испуганно руками Тимофеев.

— Тогда выдайте мне какую-то часть в долг! Я еду кататься на яхте со Снежаной!

Тимофеев скорчил кислую мину, но никаких рычагов давления на Ганина у него не было.

— Хорошо, я объявлю, что вы приболели. Вот, возьмите, надеюсь, ста тысяч вам на сегодня хватит? — сказал Тимофеев, протягивая ему толстую пачку новеньких пятитысячных купюр, которую он достал из внутреннего кармана смокинга. — А чек мне. Я позабочусь, чтобы деньги были переведены на ваш личный счет, куда будут поступать и другие ваши доходы. Завтра вы получите банковскую карту… Да, чуть не забыл! Вы теперь живете в поместье, вот ваш пропуск…

— В каком… поместье?..

Тимофеев по-кошачьи ухмыльнулся, сверкнув зелеными глазками.

— Которое вы сами нарисовали! Ни-ни, ничего не знаю, у меня четкое предписание! Дворецкий вас разместит, когда придете. Босс распорядился поселить вас у себя до тех пор, пока я не найду для вас подходящий дом, а это требует времени. Понятно?

Ганин быстро кивнул, лишь бы поскорее отвязаться от липких и цепких глазок и ручек Тимофеева, а потом положил пачку в карман своего смокинга и бросился бежать за уже садившейся в микроавтобус с логотипом «3+3» Снежаной…

— Эй, Снежана, Снежаночка!

— Ого! А ты что, не на яхте у Свиридова?

— Не… — как-то по-детски махнул рукой Ганин. — Сбежал оттуда. Ищу себе человека, который помог бы мне потратить сто тысяч!

Виталя, уже загрузивший штатив и камеру внутрь, свистнул и тут же с готовностью рванул было к Ганину, но Снежана ловко отпихнула его локотком.

— Виталь, дуй один в студию. Скажи, что я беру отгул на два дня — я и так без отпуска пашу как лошадь какое лето!

— А я?..

— У тебя дома жена и грудничок, а у меня тут в личной жизни, может, просвет… В общем, без тебя обойдемся! — Она порхнула, как бабочка, к Ганину. — Ну что, давай вначале прокатимся во-о-о-о-о-он на той яхте! А потом… Ну, потом придумаем по ходу дела, как потратить сто тысяч в нашем болоте.

А фантазия у Снежаны оказалась на удивление богатой; во всяком случае, Ганин, обычно недолюбливавший журналистскую братию — он считал журналистов болтунами, — был поражен, За прогулками на яхте по реке последовал аквапарк, за аквапарком — ресторан на воде, а потом Снежане взбрело в голову прокатиться на биплане и воздушном шаре. Это, мягко говоря, немного озадачило Ганина, но стоило ему позвонить Тимофееву, как оказалось, что и то, и другое вполне возможно — Никитский тоже любил всякого рода опасные развлечения и умел их организовывать… Потом они решили погонять на моторной лодке, поднялись по канатной дороге на вершину горнолыжной трассы и устроили там пикник. Ну а когда смеркалось, Снежана предложила поехать в ресторан «Аквамарин», где стены целиком состояли из аквариумов, наполненных экзотическими рыбами, огромными улитками и крабами, причем большинство их обитателей можно было заказать на ужин, но Ганин предпочел просто за ними наблюдать. После «Аквамарина» были гонки по вечернему городу на «Кадиллаке» с открытым верхом, а потом — вертолетная прогулка над ночным городом.

— Слушай, Леш, по-моему, это был самый счастливый день в моей жизни! — прошептала Снежана, слегка облокотившись на плечо Ганина, с которым она сидела на лавочке у подъезда ее дома, куда их доставило такси. Двор был безлюден — два часа ночи, почти во всех окнах погас свет, слышался лишь слабый шум редко пробегавших машин да где-то пели под гитару. Ночь была теплая, лунная, звездная и безоблачная.

Ганин не хотел прерывать молчание: в такую минуту ему казалось, что говорить — это святотатство. Да и что могут выразить затасканные слова, типа «я тебя люблю», «ты — лучшая девушка на свете», «я всю жизнь тебя искал». Сказать такие слова — значит ничего не сказать: они давно обесценились. Ганин чувствовал, что она все понимает без слов. Он просто обнял ее за талию и молчал, вдыхая душистый аромат распустившейся сирени, а потом ласково поправил выбившуюся из-под бейсболки прядь ее мягких золотистых волос и наконец нашел в себе силы прошептать, смущенно пряча взгляд:

— Я не хочу, чтобы ты уходила! Мне кажется, что если ты от меня сейчас уйдешь, то исчезнешь, как это обычно бывало в моих снах, и я не переживу этого…

— Но рано или поздно мне придется это сделать, — тихо улыбнулась она. — Я бы рада взять тебя с собой, но у меня дома мама, маленькая дочь…

— Дочь?! У тебя есть дочь?! — воскликнул Ганин и чуть не подскочил на скамейке.

— А что тебя так удивляет? — испуганно проговорила Снежана. — Да ты не подумай! Она тебе не будет в тягость!

— Да нет, ты не так поняла! — махнул рукой Ганин. — Я, наоборот, счастлив, что у тебя есть дочь! Как бы я хотел ее увидеть! Дочь моей «мечты поэта» — я и подумать об этом не мог! — И он крепко сжал теплые, немного дрожащие руки Снежаны.

Снежана улыбнулась и слегка покраснела.

— Ей семь лет, и она уже ходит в школу, хорошо умеет читать и писать, очень любит сказки… Моя мама — педагог на пенсии — ею занимается. Что бы я делала без нее?! Я ведь редко когда прихожу раньше девяти вечера, да и выходные часто бывают рабочими днями… Ее зовут Света, Светлана, а похожа она на меня. Мама говорит, копия меня… И в этом есть определенное преимущество…

— Какое, если не секрет?

— Если у ребенка нет отца, то лучше, чтоб он на него и не был похож…

Некоторое время молчали.

— Слушай, Снежана, выходи за меня замуж! — вдруг ляпнул Ганин, не выпуская рук девушки из своих. — Будем жить вместе — я, ты, твоя мама, твоя дочь… Знаешь, как здорово будет!

Снежана с легкой иронией в глазах оценивающе осмотрела Ганина с ног до головы и так же иронично усмехнулась:

— Что-то ты заторопился с предложениями… Мы знакомы всего несколько часов, не рановато ли?

— Нет… Я знаю тебя уже пять лет. Ты пришла ко мне однажды во сне и с тех пор живешь в моем сердце, потому-то я и напугался так тогда, в музее, помнишь?

— А вот это уже интересненько… А ну-ка давай с этого места поподробнее! — Снежана облокотилась на спинку скамейки, а другой рукой прикоснулась к щеке Ганина и повернула его лицо к себе так, чтобы он не прятал взгляд. И Ганину ничего не оставалось, как рассказать ей историю с портретом.

— «Портрет», значит… А кто-то отказался рисовать меня сегодня, между прочим! — Снежана потрепала Ганина по щеке. — Я чуть не обиделась тогда!

— Да ты не поняла! — торопливо возразил Ганин. — Его я написал с моей фантазии, из сна, а твой портрет… Живая ты лучше любой картины, в тысячи раз лучше!

— Ну, я бы и от портрета не отказалась… Остаться в веках молодой, красивой, привлекательной… Об этом мечтает всякая женщина! — воскликнула Снежана, встав со скамейки и повернувшись лицом к Ганину. — Даже если она — демон! — почему-то добавила она громким шепотом и сделала страшные глаза, а потом звонко-рассмеялась. — Знаешь… А я бы хотела увидеть этот портрет, Леш… Я… ОЧЕНЬ ХОЧУ увидеть его… — В глазах Снежаны вдруг совершенно неожиданно промелькнуло страстное, хищное выражение — и в этот момент, Ганин готов был поклясться, оно стало точь-в-точь похоже на выражение глаз девушки с портрета…

Снежана села к Ганину на колени, обняла его за шею и крепко поцеловала. А потом страстно произнесла:

— Покажи мне мой портрет, Леша, покажи… Ну, покажи! — И Ганину были неприятны и ее голос, и выражение ее лица, и ее поведение…

Он, испуганно глядя на резко изменившуюся Снежану, осторожно высвободил свои колени и даже отодвинулся на другую сторону лавочки.

— Нет, не надо! Я чувствую, что не надо! Давай, Снеж, я нарисую новый портрет, с натуры, с веснушками, с щербинкой, с ямочками… Ты и твоя дочка, например… Или, если хочешь, нарисую тебя… с микрофоном на работе… Да где угодно! А? Новый портрет, новый! — Ганин тараторил, судорожно вытирая потные дрожащие руки о брюки, и не мог понять, почему он так не хочет показать ей свою работу. Но, даже и не понимая ничего толком, Ганин вдруг инстинктивно ощущал, что НЕ НАДО показывать ей портрет, НЕ НАДО… Лучше нарисовать новый, с натуры…