Будущее есть. Горизонты мечты - Завацкая Яна. Страница 27

— Отсюда? — удивилась девочка. — Это же далеко!

— Конечно, далеко, а что делать. Водопровод-то не работал.

— А в магазин вы ходили?

— Ходили. С ночи очередь за хлебушком занимали. Стоишь, стоишь, промерзнешь до самых костей, а куда деваться. И бывало, люди, кто послабее, прямо в очереди умирали, не дождавшись, пока хлеб получат. А еще неизвестно, могут и не привезти хлеба. И хлеб-то не как теперь, а целлюлоза одна, жмыхи молотые, обмолот от зерна. Сдави — вода потечет. И знаешь, сколько хлеба в войну на день давали? Вот такой малюсенький кусочек, — бабушка показала. — 125 грамм.

— И больше ничего?! — спросила потрясенная внучка.

— В самую голодную первую блокадную зиму — ничего.

Тимур слушал не шевелясь. Он даже почти забыл о том, что десять минут назад ему хотелось рыдать и биться головой о стену от безысходности. Не часто услышишь такой рассказ. Точнее, он никак не мог бы это услышать… Он удивлялся не меньше, чем девочка. В голове не осталось ни единой мыслишки.

— А помнишь, я тебе на Аничковом мосту дырки от осколков показывала? — продолжала бабушка. — Это немец нас снарядами обстреливал с Вороньей горы. Во-он оттуда. Каждый день по два, по три обстрела. И вот по той стороне Невского, которая солнечная, я и сейчас ходить не люблю — она была самой опасной при обстрелах. И, главное, стреляли-то они не просто лишь бы куда, а по самым людным местам — по остановкам, пока транспорт ходил, по очередям возле булочных… А самый сильный обстрел был в августе сорок третьего, тоже рядом, вот там, на углу Садовой. Столько народу погибло… Соседку нашу, мою подругу хорошую, Валю, там убило… Перекрестком Смерти потом стали ленинградцы называть это место…

— Бабушка, а как это в мост осколки снарядные попали, а в коней не попали?

— Это в клодтовских-то, на мосту? А их в войну сняли. Завернули аккуратно и зарыли в землю. Я и сама яму копала, вот там, в садике у Дворца пионеров. Спрятали от фашистских снарядов. И многие памятники так укрыли, — которые закапывали, которые досками обшивали. А один памятник всю войну на месте простоял, знаешь, какой? Суворову у Кировского моста. И даже примета такая сложилась, и все ленинградцы в нее верили, что если не заденет его осколок, то и Ленинград выстоит. Так и получилось. А в подвал дома, где этот памятник собирались укрыть, как раз прямиком угодил снаряд и взорвался… Ну ладно, — бабушка прервалась, хотя, казалось, могла бы рассказывать бесконечно, — пойдем, пожалуй, к дому, темно уже совсем…

Они поднялись со скамейки и пошли в сторону театра. Девочка вертелась вокруг бабушки, видно, выспрашивала еще что-то про войну. Тимур не отрываясь смотрел на них, пока они не смешались с толпой. Обычные люди, рядовые ленинградцы… Ничего не изменилось. Тот же шум Невского, тусклый свет фонарей, перемигивающиеся светофоры на углу Садовой… Только теперь Тимур знал, что угол Невского и Садовой — это «перекресток Смерти». Да еще бодрая музыка над сквериком сменилась более тихой и печальной мелодией без слов.

Хотя бабушка с девочкой говорили о далеком прошлом, Тимур почему-то впервые остро почувствовал реальность происходящего.

Тимур вернулся рано, почти в семь вечера. Сережа Синицын, его сосед по комнате и одногруппник, сидел за столом, что-то читал.

— Привет, — сказал Тимур.

— Привет, — равнодушно отозвался Сережа, мельком посмотрев в его сторону.

С Сережей они почти не общались, так, изредка перекидывались отдельными общими фразами. Тимур обычно старался сбежать из общежития как можно раньше и вернуться попозже, но сегодня так уж получилось — целый день моросил дождь, рано стемнело, было холодно.

Здесь, впрочем, тоже делать было нечего. Тимур возненавидел такие обычные дождливые вечера — ему каждый раз остро вспоминалось, что дома он сейчас засел бы за комп… Очки-консервы, наушники, микрофон, тактильные перчатки и — «мы входим». И никто его не достанет в ближайшие несколько часов. А здесь что делать? Что здесь люди, вообще, делают в свободное время? Читают, ходят в кино… Больше ничего в голову не приходило. И все, что ли?.. Счастливые вы, люди середины XX века, — вы не знаете, что такое НИТ. И не чувствуете, что вы без компа — уже не совсем вы. И вам не кажется, что вы что-то знаете, во всяком случае, знаете, где это можно посмотреть, точнее — нельзя посмотреть… Интересно, это психиатры называют распадом личности?… Тимур бесцельно походил взад-вперед по комнате, постоял у окна, вглядываясь в темноту, спросил у Сережи:

— Можно, я радио включу? Не помешает?

— Включай, пожалуйста… — ответил Сережа. — Я не занимаюсь.

По радио передавали новости — предварительные итоги пятилетки, отчеты о досрочном выполнении плана какими-то цехами каких-то заводов, сводки о темпах роста разнообразных сельскохозяйственных показателей в каких-то колхозах, что-то о траектории полета спутника «Космос-19»…

— Что-что там про спутник? — Сережа заложил книжку пальцем и прислушался к бормотанию радио.

Новости — 1963 год! Парадокс, насмешка…

Потом передали прогноз погоды на завтра, потом включили какую-то популярную песню: «Я верю, друзья, караваны ракет помчат нас вперед от звезды до звезды…» Хотите — честно? Не помчат. Тимур точно знал. А впрочем, может, и помчат, — вы будете сидеть за своими машинами и резаться по сетке в «Звездные войны, эпизод 14». Тимур вспомнил свою любимую игрушку, ему стало совсем тошно, он резко встал и выключил надоедливое радио.

Сережа слегка улыбнулся и, повернувшись к нему, спросил:

— Музыкой не увлекаешься?

— Нет, — коротко ответил Тимур.

— Только такой или вообще?

— Вообще.

Сережа отложил книжку и с интересом уставился на него. Было видно, что ему очень хочется спросить, чем Тимур увлекается, но он прекрасно знал, что рассказывать о своих увлечениях Тимур не склонен. Врать было бы глупо, рассказывать правду — еще глупее. Сереже все равно не понять, чем увлекается Тимур. Он и слов-то таких не слышал. И не услышит в ближайшие лет пятьдесят, а скорее — вообще не услышит. И не дай бог ему когда-нибудь узнать, чем Тимур увлекается, и за что он здесь.

— Тимур, а что ты читаешь, а? — спросил Сережа после некоторой паузы.

Тимур, чтобы отвязаться, необдуманно ляпнул:

— Фантастику.

— А-а… — разочарованно протянул Сережа. — Сейчас все фантастикой увлекаются. А ты это читал? — он показал обложку своей книжки. А. и Б. Стругацкие, «Страна багровых туч».

Тимур напряг память. В детстве он, действительно, перечитал гору разнообразной фантастики — отечественной и зарубежной. Стругацких он смутно помнил. «Страна багровых туч» — это что-то про космонавтов. Про полет на Венеру, кажется. Да, точно — «Hiuss versus Venus».

— Да, — ответил Тимур после некоторой заминки.

— А «Путь на Амальтею» читал? — не унимался Сережа. — Что тебе больше понравилось?

— Мне больше понравились «Стажеры».

— «Стажеры»? А это что? — Сережа растерялся.

— Часть трилогии, — в недоумении ответил Тимур, а потом догадался — черт, а вдруг она еще не вышла? Кто ее знает, в каком году Стругацкие ее написали?

— Не может быть! — заявил Сережа. — Ты давно это читал?

— Не-ет… — неуверенно выдавил Тимур. — Совсем недавно.

— Если бы вышло продолжение, я бы знал! Где ты достал эту книжку?

Вот ведь прицепился — любитель Стругацких!

— Не помню. У кого-то из ребят на три дня выпросил.

— А ты ничего не путаешь?

— Не знаю, может, и путаю.

Сережа вздохнул.

— Странный ты парень, все-таки, — сказал он.

Тимур промолчал. Любители фантастики. Космонавты. Путешественники во времени. Если бы вы знали, какими вы будете!

— Тимур, слышал? После Истории КПСС — не расходиться, — сказал Гриша после второй пары.

— Что — опять собрание?! — ужаснулся Тимур.

— Да. А почему это тебя так пугает?

— У меня дела… — пробормотал Тимур. Разумеется, никаких дел у него не было.