Между строк - Домагалик Малгожата. Страница 43

Только что закончилась передача Лиса [65], в которой речь шла о безнадежной борьбе больных раком, но не с болезнью, а с системой здравоохранения. Если говорить о профилактике, то всего 45 % поляков однажды проходили обследование, выявляющее новообразования на ранней стадии. В Америке тех, кто регулярно проверяет свое здоровье, на 30 % больше. Не говоря уже о том, что на лечение пациента, больного раком, по статистике, выделяется у нас четыре с половиной евро. Для сравнения, в Турции — тридцать евро. У пани Й., о которой я писала, уже нет одной груди, хотя ее ампутации, как ты помнишь, она должна была ждать три месяца. Помогли связи и доброе отношение людей. Через два дня у нее начинается химиотерапия. Что бы было, если бы она ждала ее столько же, сколько другие…

Вернусь еще на мгновение в Хайлигендамм. Я открыла настежь балконную дверь и слушаю пение птиц и шум моря. Вот это терапия! Как здорово поверить, пусть даже на миг, в то, что жизнь может быть не только прекрасной, но и такой спокойной. Несмотря на жуткий ветер.

М.

Франкфурт-на-Майне, воскресенье, день

Малгожата,

завидую тебе. Мне тоже после плодотворно проведенного дня хотелось бы вернуться в тишину апартаментов в «Кемпински Гранд-отеле» в Хайлигендамме. Это не просто культовый — в мировом масштабе — отель (получивший особую известность после исторического саммита лидеров государств «Большой Восьмерки» в 2007 году), это прежде всего отель с незабываемым очарованием. В моей заполненной служебными командировками жизни я спал, иногда, работая, проводил бессонные ночи или просто задерживался, по самым грубым подсчетам, приблизительно в тысяче отелей на четырех континентах. И только в некоторых из них мне хотелось бы остаться подольше. «Кемпински Гранд-отель» в Хайлигендамме был одним из них. Когда-то я провел там четыре дня и четыре ночи во время какой-то научной конференции, в которой принимал участие. Сегодня я не вспомню даже названия доклада, с которым тогда выступал, но зато прекрасно помню безукоризненную белизну шести классических зданий отеля, тишину окружающего его леса и успокаивающий шум волн Балтийского моря, которое начиналось сразу за окном. Помню, что все четыре дня я ставил будильник на раннее утро и вставал, чтобы босиком побродить по пляжу или провести время на пирсе (очень похожем на тот, что перед нашим, к сожалению запущенным, сопотским «Гранд-отелем»). И тогда я чувствовал в точности то же, что и ты: что жизнь может быть прекрасной и что иногда мы можем вкусить невероятной тишины и спокойствия. Тогда мне было безразлично (правда, я об этом, наверное, не знал), что это результат взаимодействия морфина, допамина и серотонина в моем мозгу. Я ощущал своего рода блаженство. Единственное, что мне досаждало в такие моменты (когда это блаженство проходило), так это то, что я здесь один. Мне не хотелось быть там одному. Очень не хотелось. Мне хотелось смотреть на эту красоту двумя парами глаз. Тогда человек видит гораздо больше деталей и гораздо больше прекрасного. Особенно если эта вторая пара глаз принадлежит кому-то из самых близких. Сегодня мне досадно, что так часто я оказываюсь во многих местах один…

Как отца двух зачатых обычным способом дочерей, метод оплодотворения in vitro меня волнует в меньшей степени, чем непосредственно заинтересованных в нем. Я дружу с одной такой парой «непосредственно заинтересованных». Вот уже три года они хотят иметь ребенка, но по разным причинам не могут. Для них это личная трагедия. Они не называют это так, но из их речей я сам делаю такой вывод. Не проходит ни одной встречи, чтобы они не затронули этой темы. Это польская пара, вот уже много лет живущая в Германии, так что польские заморочки на тему in vitro их, к счастью, не касаются [66]. К счастью, потому, что, как у пары, официально не зарегистрировавшей свой брачный союз, у них в Польше не было бы на это шансов. Я знаю их решимость, так что подозреваю, что в случае необходимости они поехали бы на два дня в Данию и в течение нескольких часов зарегистрировали бы брак. Дания в этом отношении слегка напоминает Лас-Вегас. Но здесь, в Германии, они не обязаны. Поедут, только когда у них родится ребенок. Через два месяца один немецкий врач займется зачатием их первого ребенка методом in vitro. И к тому же немецкая больничная касса покроет существенную часть расходов, связанных с этой процедурой.

Как человек, я радуюсь вместе с ними, что у них есть такая возможность. С другой стороны, как ученый, я порой весьма скептически смотрю на in vitro. Многие относятся к этому как ко все еще продолжающемуся научному эксперименту, но, ссылаясь на так называемую свободу науки, слишком, по-моему, увлекаются экспериментами. Грубо нарушают определенные табу и дают таким образом весомые аргументы противникам in vitro. Например, благодаря тем, что работают в университете Ньюкасла в Великобритании. Научный коллектив под руководством доктора Патрика Чиннери создал недавно (февраль 2008 года) эмбрион, у которого две матери и один отец. Чиннери с товарищами заменили методами молекулярной инженерии в оплодотворенной методом in vitro яйцеклетке часть ДНК основной, если можно так сказать, матери фрагментами ДНК другой женщины. Таким образом, у эмбриона стало две матери и один отец. «Замененная» часть очень важна для человека и касается митохондрий (находящихся в клеточной плазме), которые, коротко говоря, являются фабрикой химической энергии для каждой клетки. Повреждение митохондрий в клетке вызывает серьезные заболевания тех органов, которым требуется соответствующее количество энергии. В особенности это касается тех органов, которые испытывают постоянный энергетический голод: мозга, печени или мышц. Отдельная клетка содержит от нескольких до нескольких тысяч митохондрий. Их можно образно представить как лилии, плавающие в пруду. Пруд — клеточная плазма. Посреди пруда находится окруженное собственной пленкой ядро клетки с нитями хромосом — генетическим планом нашей будущей личности и нашего внешнего вида.

У коллектива ученых из британского Ньюкасла благородная цель: уже на эмбриональной стадии заменить поврежденные митохондрии на здоровые, чтобы в будущем избежать этих болезней. В ожидании нападок со стороны критиков Чиннери решительно подчеркивает, что это «чисто техническая замена». Поскольку наследование внешних и личностных черт касается не митохондрий, находящихся в клеточной плазме, а лишь клеточного ядра, погруженного в эту плазму, то, как подчеркивают на каждом шагу ученые из Ньюкасла, эмбрион (а значит, и рождающийся из него человек) не унаследует ничего (в смысле внешности и личностных качеств, специально повторяю здесь в который уж раз!) от второй матери. Все только от первой. Кроме, естественно, митохондрий. У митохондрий есть собственный геном. Геном митохондрий небольшой: он кодирует до нескольких десятков белков. Но ни один из этих белков не оказывает влияния на внешность или личностные качества будущего человека. Так неустанно твердит и успокаивает научный (и не только научный) мир доктор Чиннери из Ньюкасла. При этом он ссылается на общее состояние (своего) знания на текущий момент.

Чтобы успокоить тех, кто встревожился «невниманием» к единственному отцу в данной конфигурации 2 + 1, отвечаю: митохондриями в семени отца (так у всех млекопитающих) никто не занимается, потому что они — в силу хитроумного биохимического механизма — отбрасываются при оплодотворении и не играют никакой роли в судьбе эмбриона (весь, если можно так выразиться, генератор энергии для будущих клеток человек наследует исключительно по матери; этот механизм присущ млекопитающим, а вот насекомым уже нет). Митохондрии мы наследуем исключительно по материнской линии.

Когда я читаю и размышляю об эксперименте «две митохондриевые матери и один отец», я прекрасно понимаю его светлые и, несомненно, милосердные цели. Избавить от болезней человека еще до его рождения. С другой стороны, не могу не заметить, что такие эксперименты дают генетически модифицированных детей. И чем-то неприятным начинает здесь попахивать, типа евгеники, предполагающей сознательное манипулирование генами. И если меня это не раздражает, когда речь идет о помидорах, рисе или клубнике, то начинает раздражать безумно, когда речь заходит о человеке. Хорошо было бы, если бы люди могли рождаться в том числе и с помощью методода in vitro, но чтобы это были люди, «построенные» исключительно из генов своих родителей, а не с помощью пипетки биолога-экспериментатора. Не могу, да и не хочу доверять ни его знанию (нынешнему знанию), ни тем более его пресловутой умелой руке…