Аальхарнская трилогия. Трилогия (СИ) - Петровичева Лариса. Страница 110

— Все изменилось, — сказал монах своей спутнице. — Все изменилось…

— Отец, — вздохнула она и снова взяла его за руку. — Не говори так горько. Пожалуйста.

Монах только вздохнул и указал женщине на изящную вывеску «Площадь Науки. Музей естественной истории Аальхарна. Дворец Науки».

— Ты могла предположить такое? Я не мог.

— Ты так говоришь, как будто это плохо, — покачала головой женщина. — Пойдем посмотрим?

Свернув за угол, они оказались на площади Науки, раскинувшейся перед изумительно массивными и столь же изумительно помпезными зданиями — видимо, аальхарнские архитекторы придерживались довольно безвкусной концепции «Попышнее и побогаче», щедро украшая здания колоннами, статуями и финтифлюшками по фронтону. К музею естественной истории уже стекался народ — в основном молодые академиты и, к удивлению монаха, дети, очень много детей в сопровождении женщин в черно-красных форменных платьях. Видимо, в Аальхарне ввели какой-нибудь закон о всеобщей грамотности, и учителя привели своих воспитанников на экскурсию.

— А сейчас все ходят в школу, — молодой человек в очках невероятных размеров и со стопкой книг в руках широко улыбался монаху: задумавшись, свою последнюю мысль тот произнес вслух. — Его величество даже сказал, что тот, кто не ходит в школу — государственный изменник. Ну да это он пошутил.

Монах тоже улыбнулся и обвел паренька кругом Заступника.

— Он прав. Учись хорошо, сын мой.

Когда довольный академит убежал в сторону музея, монах обернулся к своей спутнице и произнес:

— Хоть это меня радует.

Женщина скривила довольно выразительную гримаску.

— Ну наконец-то, — но гримаску на ее лице тотчас же сменило выражение невероятного удивления, и ока указала куда-то в сторону. — Господи, ты только посмотри на это…

Монах обернулся и увидел праздничную растяжку на стене Дворца Науки, изображавшую императора с линейкой для чертежей в руке. Набранная классическим шрифтом надпись гласила: «Наука. Родина. Вера». За императорским плечом можно было разглядеть столичную панораму.

— Глядя на все это, ты ожидала кого-то другого? — спросил монах, стараясь совладать с дрожью в голосе и жадно разглядывая портрет: император в простом темно-зеленом сюртуке и с единственным орденом на шее совершенно не выглядел коронованной особой — его истинное положение выдавал лишь тонкий золотой венец на светловолосой голове. Бледно-сиреневые глаза смотрели лукаво и немного грустно.

— Черт побери, — выругалась женщина по-русски. — Знаешь, ожидала и не ожидала.

Теперь казалось, что император смотрит прямо на них.

— Пойдем отсюда, — сказал монах и повлек свою спутницу за собой. Вскоре площадь осталась позади — они зашли в небольшой, но уютный и очень зеленый парк и сели на скамью. По раннему времени здесь почти никого не было — только молодая женщина гуляла с мальчиками-близнецами, которые упорно порывались отведать на вкус песок с дорожки. Откинувшись на спинку скамьи, монах молчал. Женщина подождала пару минут, а потом дотронулась до его руки:

— Отец… ну что ты? Что с тобой?

— Мне странно, Несса, — признался монах. — Мне очень странно. Так не должно быть. Еще вчера тут царило средневековье, и народ выплескивал дерьмо из горшков на улицы, а сегодня железная дорога, роскошные музеи, всеобщая грамотность и все без исключения моют руки.

— Чем же тебе это не нравится? — искренне удивилась Несса. Монах тяжело вздохнул.

— Наверно я стар и глуп, девочка моя, но я считаю, что все должно происходить постепенно. А государь император, судя по всему, просто взял и лишил Аальхарн его истории.

Несса пожала плечами.

— Я не знаю, отец. Может и лишил, — она посмотрела в сторону матери близняшек: теперь она с детьми увлеченно читала большую книгу с яркими картинками — наверняка сказки. — Но в прежние времена эта женщина вряд ли бы умела читать. И вряд ли бы гуляла в таком чудесном месте.

Монах вопросительно посмотрел на нее.

— А если она из благородных?

Несса усмехнулась.

— Не из благородных. Посмотри на ее нижнюю юбку, вон краешек торчит. Грубая ткань. И руки. Скорее всего, повариха или швея.

Монах не удержал улыбки.

— Не те уж мои годы, чтоб нижние юбки рассматривать.

Несса тоже улыбнулась.

— Не прибедняйся.

Некоторое время они молчали. Женщина дочитала сыновьям сказку, и троица подалась к выходу из парка. В глубине зеленых ветвей радостно защелкала птица.

— Пожалуй, ты права, — произнес, наконец, монах. — Не стоит делать поспешных выводов.

* * *

Утро Артуро не задалось с самого начала.

Собственно, ничего плохого с ним не приключилось — погода была замечательной, старая арвельская рана не давала о себе знать, и никто из встреченных им по пути к кабинету императора не сделал ровно ничего, чтобы вывести Артуро из равновесия. Все дело было во сне, который Артуро увидел перед рассветом — очень ярком и четком сне, который запросто можно перепутать с реальностью.

Во сне он шел по столице, украшенной траурными флагами, и знал, что идет на похороны императора.

Все. Ничего больше не было — Артуро просто шел по пустынным улицам восстановленного из военного пепла города и знал, что впереди его ждет могила единственного человека, которого он любил. А черные знамена колыхались на ветру тяжело, словно мокрые рубахи, и где-то вдали играл военный оркестр.

Ничего себе сон, правда?

Артуро умылся ледяной водой, сказав весело журчащей струйке из крана старую верную фразу отвода беды «Страшен сон, а Заступник милостив», но его дурное настроение от этого никуда не делось. Сон раздражал, не забываясь, а становясь все более насыщенным и выпуклым; в конце концов, Артуро даже выглянул из окна приемной, чтобы удостовериться, что перед дворцом нет траурных флагов. Не было. Самые обычные, бело-голубые полотнища весело трепетали над столицей.

— С тобой все в порядке? — от государя ничего не скроешь; уже приготовившись к традиционному ежемесячному приему посетителей, тот сидел за столом и еще раз просматривал заранее поданные прошения. Артуро нахмурился. Вечно тащится сюда не пойми кто со своими слюнявыми восторгами и грошовыми просьбами, а работать никто не желает.

— Да, ваше величество, — ответил Артуро. — Я в порядке. Вы надели кольчугу?

Торн поморщился. Кольчугу — легкую, тонкую — он терпеть не мог, будучи непоколебимо уверенным в том, что страна не будет убивать своего императора. Убежденность, которая граничила с невероятным нахальством и безразличием! Артуро на это только руками разводил.

— Вы надели кольчугу? — с некоторым нажимом повторил Артуро. Император кивнул.

— Да, потерплю ее ради тебя. Посетители уже собрались?

Посетителей было десять, и прием пошел быстро. Торн умел и утешить, и приободрить, и даже строго прикрикнуть — но в итоге просящие практически всегда получали то, о чем просили и довольные расходились по домам. Последней пошла рыжеволосая девушка лет двадцати, в скромном, но недешевом платье и с осанкой истинной дворянки. К рыжим Артуро справедливо относился с подозрением — недалеко еще ушли те времена, когда именно рыжие продавались Змеедушцу и, верша злодейства, отправлялись на костер — поэтому он не стал закрывать дверь и встал возле входа в кабинет.

— Добрый день, сударыня. Чем я могу вам помочь?

Сквозь приоткрытую дверь Артуро видел кусочек кабинета и спину посетительницы — строгую, неестественно прямую. По спине струились рыжие завитые локоны, а в правой руке было зажато что-то маленькое, и рука эта чуть заметно подрагивала.

— Добрый день, сударь. Поверьте, я не задержу вас надолго.

Сударь? Это давно ли к императору стали так обращаться? Артуро почувствовал, как под камзолом и рубашкой по спине потек пот: он узнал предмет, стиснутый во влажном кулачке просительницы.

Этого не могло быть. Его сон просто не имел права сбыться.