Аальхарнская трилогия. Трилогия (СИ) - Петровичева Лариса. Страница 68

Тогдашнее пожелание шеф-инквизитора — исчезнуть и не показываться — Дина прекрасно поняла, но принять и выполнить не смогла. В столице была вся ее жизнь, и прошлая, и будущая, а отправляться в странствия вместо того, чтобы отправиться учиться, она не могла себе позволить. Выйдя из здания суда, она первым делом подалась в Зеленый проулок, где издавна размещался городской театр, и выпросила у тамошнего костюмера парик, а потом уже отправилась в мастерскую Верокья: как была, без монетки денег и в драном затрапезном платье.

Ей очень нравилось учиться. Наконец-то Дина оказалась в собственной среде, где ее понимали и принимали, пусть с доброй усмешкой — все же не женское дело идти в науки и искусства, женщинам положено хранить домашний очаг, воспитывать детей и ублажать супруга — но принимали, и Верокьо ее отличал, частенько ставя в пример прочим своим ученикам. Собор, представленный государю, был дипломным проектом Дины — продуманным, выпестованным, ее плотью и кровью. Разумеется, она бы никогда не смогла его воплотить в жизнь, и он так бы и остался никому не нужным кабинетным замыслом…

— Давай пока отложим лирику, — предложил Шани, который за время пылкого монолога, прерываемого то слезами, то томными улыбками, успел выпить три бокала подогретого вина со специями. — Кто привел тебя во дворец?

Тут Дина покраснела, словно ей стало невероятно стыдно и противно.

— Витор? — спросил Шани. Дина шмыгнула носом, и шеф-инквизитор продолжал: — Хотя нет… он заведует шлюхами подешевле и попроще.

— Не смейте так говорить, — всхлипнула Дина. — Не смейте…

Надо же, оскорбленная невинность, подумал Шани.

— Я не шлюха. И не фаворитка государя. И не смейте меня унижать, я ни в чем не виновата.

Казалось, вот-вот и она закатит ему пощечину — уж больно разгневанной и обиженной выглядела, как неистовая дева Оранда на полотне великого Гути, которая зарубила мечом троих языческих князей, желавших отнять ее невинность. Шани улыбнулся Дине открыто и очень цинично, словно показывал, что не верит ни единому ее слову — такая улыбка могла и святого вывести из себя.

— Или Яравна? В свое время она такую девицу откопала министру финансов, что все слюной изошли.

Дина опустила голову и не произнесла ни слова. Значит, Яравна. Невероятная дрянь и стерва, фрейлина вдовствующей государыни и основной поставщик косметики, легких наркотиков и тел для двора — не тех отбросов, которые вечерами собираются на улице Бакалейщиков, а вполне достойных девушек из небогатых, но приличных семей. Одна из немногочисленных подруг самого Шани была найдена как раз Яравной.

— Она моя троюродная тетка, — промолвила Дина. — Да, она помогла мне попасть во дворец, но я не шлюха и не фаворитка государя. Яравна просто организовала нашу встречу в Белой гостиной, я рассказала ему о соборе и смогла убедить в том, что…

— Прекрасно, — прервал ее Шани. — Дальнейшие детали убеждения опустим. Но пока я так и не услышал ответа на вопрос о том, куда ты хочешь меня вывести.

Девушка глубоко вздохнула, отерла слезы.

— Вы снова заподозрите меня в злом умысле.

— Не знаю, — пожал плечами Шани, крутя опустевший бокал за ножку. — Все может быть, но пока твоя искренность мне нравится. Так куда мы едем?

— Я хочу построить храм на Сирых равнинах, — сказала Дина. — Вы слышали легенду о подземном городе в тех местах?

— Да, что-то такое читал у Тамеда в «Исходе», — кивнул Шани. — Но почему именно там?

— Говорят, что когда-то в этих местах жил могучий народ, и это были сильные и славные люди, — нараспев, словно читая или рассказывая сказку, произнесла Дина. — Они построили огромный город, башни которого доставали почти до неба, украшали свои дома изумительными картинами и писали мудрые книги. Но потом они возгордились тем, что открыли тайны земли и неба и сказали, что Небесный Заступник им больше не нужен — они будут сами по себе, без него. Им хватит собственного добра и собственной милости. Заступник сначала пожалел их, потому что в своем неведении они были, словно дети, но потом разгневался, видя, что они сбрасывают его каменные Круги и разрушают алтари. И тогда Он наслал на город чуму и мор, и люди умерли в ужасных мучениях. Но, даже умирая, они не раскаялись и не попросили у Заступника прощения за гордыню и самонадеянность. Поэтому Он растворил землю и город опустился вниз, чтобы никто и никогда не увидел, что здесь жили люди, которые погубили сами себя.

— Ты очень интересно рассказываешь, — заметил Шани, когда девушка умолкла. Дождь застучал еще сильнее, ветер словно бросал его полными пригоршнями. Наверняка дорога завтра раскиснет и исчезнет окончательно, и до столицы они доберутся Заступник весть когда. Шани стало грустно. Хозяин таверны высунулся с кухни, вопросительно посмотрев в сторону гостей, но Шани отрицательно покачал головой, и тот исчез — наверняка отправился спать.

— Понимаете…, - сказала Дина, — я хочу, чтобы Заступник все-таки победил. Поэтому храм и должен стоять именно там. Они пошли против Него и поплатились, а если бы остались с Ним, то наверняка бы достигли новых высот. И город стоял бы на прежнем месте, и становился бы только краше.

— Прекрасные речи, — похвалил Шани. — Так в чем же я должен увидеть злой умысел? Ты рассуждаешь здраво, как и положено истинной дочери Заступника.

— Дело в том, — промолвила Дина едва слышно, — что если там действительно была чума, то она может начаться снова. А я стану самой страшной ведьмой за всю историю Аальхарна, которая не просто навела порчу на соседа, а выпустила из-под земли смерть на весь народ.

На улице громыхнул такой раскат грома, что Шани вздрогнул. Давно в Аальхарне не было такой осени, да и лето в этом году выдалось не самым приятным — дожди, прохлада, солнце едва выглядывало из-за серого облачного полога… И ему так и не удалось выбраться к морю, как давно хотелось — работа, работа, работа.

Теперь вот еще и храм на месте могильника. Какие-то древние города, охранительные легенды… На этом месте люди спокойно живут лет пятьсот точно — историю Аальхарна Шани знал весьма неплохо — но даже если вирус и остался где-то в глубине, то за прошедшие годы наверняка утратил смертоносную силу. А свое мнение по поводу Дина обосновала очень неплохо, пожалуй, в таком виде его можно представить и Лушу. Шани прикинул, как бы туда еще вставить добродетель бережливости, столь любимую государем, но с ходу ничего не придумал и решил отложить это дело до письменного отчета.

— Веруешь ли ты в Небесного Заступника, единого и неделимого Владыку небес и тверди, гневного, но всемилостивого, мстящего, но отпускающего грехи? — неторопливо произнес Шани формулу Установления истинной веры. Девушка посмотрела на него с надеждой и кивнула.

— Истинно верую, — ответила она, и по ее щеке снова пробежала слезинка. «Я заставляю женщин плакать, — подумал Шани. — Такова моя работа».

— Считаешь ли ты себя верной дщерью Его, хранящей и чтущей Заветы, данные им, живущей праведно и готовой честно и несокрытно предстать перед Его грозным и милостивым судом?

— Считаю себя таковой, — уверенно сказала Дина. Шани протянул к ней руку и обвел ее кругом Заступника. Это не Гармония Земли, где давным-давно к богу относятся скептически, это Аальхарн, где существование Небес и Пекла никто не подвергает сомнению и не допускает даже мысли в возможности сомнения, поэтому Дина сейчас честна. В такие моменты врать и не краснеть у местных жителей вряд ли получится, тем более — шеф-инквизитору, который по милости Заступника читает души как раскрытые книги.

— Тогда ступай и не греши, — промолвил Шани. — Будь тем, кем хотела бы предстать пред Ним в нужный час. А сейчас я отпускаю тебе грехи, сделанные и задуманные, и верю, что ты искренна передо мной и Заступником.

— Я искренна, — прошептала Дина и опустила голову в поклоне. Шани откинулся в кресле и вытянул ноги к камину. Жаль, что он не попросил еще вина… Дина молчала. Кудрявые пряди, рассыпавшиеся в беспорядке по ее плечам, отливали сияющей медью. А у мачехи волосы были ровные и всегда собранные аккуратными волнами вокруг головы; дедов топор, старый, но по-прежнему чистый и острый, тогда вонзился в самую середину ее идеальной прически.