Аальхарнская трилогия. Трилогия (СИ) - Петровичева Лариса. Страница 73

Рогач подошел к танку и почесался о броню, оставляя на ней клочки рыжеватой шерсти. Танк грозно вздымал в небо ствол, в котором уже успели свить гнездо птицы.

Значит, могильник, подумал Андрей. Наверняка на Дее где-нибудь закопан ма-аленький такой цилиндрик из темно-серой стали. Просто крошечный цилиндрик, если разбить который, то на волю вырвется, к примеру, чумная палочка. Или холерный вибрион. Или что-нибудь похлеще — то, о чем забыли на Земле уже много поколений назад и что внезапно может стать реальностью здесь. Селюк будет копать огород и сам не заметит, как разобьет лопатой капсулу. Надписи «Осторожно! Не вскрывать! Крайняя мера опасности!» он не прочтет, потому что по-русски читать не умеет — да и вообще не умеет. А медицина тут очень интересная и состоит, в основном, из лекарственных трав, молитв и порошков, какие я, к примеру, ни за что бы не стал принимать. Забор ими красить хорошо, чистить заржавевшие инструменты, но только не принимать внутрь…

Ему стало грустно, и возможно впервые за десять лет Андрей почувствовал себя по-настоящему одиноким: его родина внезапно возникла рядом с ним, но оказалась отвратительной и уродливой — лучше бы ее и не было, такой родины…

Постепенно он вышел к знакомым местам, увидел, где раздваивалась обманувшая его тропинка, но отправляться на поиски круники Андрею уже не хотелось — на душе было противно, а в сапогах хлюпало. Автоматически подобрав еще несколько ягод каши, он побрел домой.

Уха у Нессы вышла превосходная: жирная, сытная, наваристая. Наевшись, Андрей удобно устроился на лавке и принялся чистить добытые коренья. Танк и рогач стояли у него перед глазами, и думать не хотелось ни о чем.

— У тебя хорошо получается, — похвалила его Несса, которая уже успела вымыть посуду и теперь старательно штопала свой порванный жилет. За время отсутствия Андрея она основательно взялась за обустройство дома и успела сделать уборку — глядя на чисто вымытый пол, Андрей подумал, что теперь на его можно, как в турецкой поговорке, выливать мед и кушать. — Стараюсь, — проронил Андрей. — Как нога?

Несса потерла повязку.

— Болит немного…

— Скоро буду швы снимать, — сказал Андрей. — Вытащу нитку, и будешь ты, как новая.

Несса поежилась, видимо, в красках представив себе процесс вытаскивания нити.

— А ты вроде бы в другом платье была? — предположил Андрей, пристально рассматривая Нессу. — Точно в другом.

Та кивнула, опустив голову и скомкав в кулачке край передника, расшитого пышными красными цветами. Ее ответ поразил Андрея до глубины души:

— Я домой прокралась. Взяла кое-чего… зима ведь впереди. Да там и так все разворуют… А нам пригодится.

Андрей только головой покачал. Шустрая девица! Средь бела дня пошла садами и огородами в деревню, где совсем недавно казнили ее мать, и нет сомнений в том, что и к ней теперь не пытают теплых чувств, да еще и добра принесла немало.

— Ну ты и ловкая, ничего не скажешь. Страшно было?

Несса опустила голову.

— Страшно… — едва слышно ответила она. — Особенно когда назад шла. С грузом ведь… А там могли и собак спустить. Но повезло.

Она протянула руку, и Андрей увидел на ее ладони крохотную куколку-оберег: такие в Кучках скручивали из разноцветной ткани и ниток. Пестрая, лупоглазо-пуговичная, эта кукла должна была приносить удачу владелице. Андрей присмотрелся: а ведь потертая уже, видавшая многие виды. Наверно, вдова Ирна в свое время скрутила ее для дочери — чтобы Несса не знала невзгод и печалей.

Пока амулет не особенно хорошо проявил себя.

— Хорошо, что я ее нашла, — промолвила Несса. — Очень хорошо. Она нам поможет.

Она сжала кулак и зарыдала. Впервые с момента смерти матери. Взахлеб.

Глава 6. Охота объявлена

Шани не встречал Дину два месяца. Она уехала курировать строительство, еженедельно присылала отчеты государю, а Бойше, вооружась дряхлыми костяными счетами, вычислял расходы и хватался за голову. Завербованные по всему Аальхарну рабочие рыли котлован, в каменоломнях рубили розовый мрамор, и лучшие скульпторы и художники страны уже начинали создавать статуи и иконы для украшения храма. Шани же о храме почти не думал: осенью ему хватало рабочих забот. Созрели белые ягоды макуши, которые традиционно использовались для составления приворотных зелий. Принцип их действия был в чем-то схож с земной марихуаной: в измененном состоянии сознания привороженный радостно пускал слюни и невероятно жаждал еды и плотских утех. Весь нюанс был в том, что макушь в больших количествах очень быстро разрушала печень, и вчерашний пылкий любовник сегодня корчился в муках и отправлялся к Заступнику. Ведьм десятками свозили в инквизицию из округов; Шани прекрасно знал, что никаким ведьмовством тут и не пахнет, и перед ним просто деревенские дуры, которым приспичило к Новогодию выйти замуж, но пострадавшие от приворотных зелий открыто говорили об их вине. Заплечных дел мастер даже начал жаловаться: очень уж много ведьм, тяжело работать. Впрочем, так он жаловался каждую осень — скорее уже для вида, чем по причине реальных невзгод.

Измученных в пыточных ведьм провозили по городу в назидание прочим любителям травить ближнего своего. Под вопли горожан на площади шеф-инквизитор подробно разъяснял вину каждой; затем ведьм секли кнутом и отправляли в тюрьму на несколько лет. Раньше за привороты либо сжигали, либо побивали камнями, но Шани оказался человеком прогрессивных взглядов и, проанализировав статистику, заявил, что при столь массовом использовании макуши в низшей любовной магии Аальхарн через десять лет может остаться вообще без женщин. Наверно это был первый случай в истории страны, когда за колдовство были даны определенные послабления…

Итак, дел у шеф-инквизитора всеаальхарнского было немало, о храме он почти не думал, и очень удивился, когда на приеме в честь именин государя увидел архитекторшу — разнаряженную в пух и прах, с увитой жемчугами прической и сияющими бриллиантами на шее. Девушка выглядела невероятно довольной жизнью: видимо, уже начала отделять от строительства долю малую в свой карман. Ничего другого Шани и не ожидал — на хлебном месте все кормятся — и занялся философским диспутом со своим соседом по небогато накрытому столу — придворным лекарником Олеком, который прекрасно помнил о судьбе своего предшественника и держался довольно натянуто. Впрочем, вино перевело беседу в более неформальную плоскость, и Олек осмелился поинтересоваться:

— Что же, святая инквизиция может… — он хихикнул: — найти подход к любому?

— Абсолютно, — серьезно ответил Шани. — Впрочем, истинным сынам Заступника волноваться не о чем. Мы не имеем привычки терзать невинных.

Олек улыбнулся, жалко и криво. Со всех сторон государю закричали многая лета; Шани тоже поднял свой бокал. Вино было, разумеется, не из государевых кладовых, а подаренное горожанами купеческого происхождения, и потому очень хорошее.

— Что же, — продолжал Олек, когда здравицы стихли, — вы можете потащить человека в ваши пыточные за самые простые слова? Например, «я верую в Заступника»?

Шани печально усмехнулся, разглядывая розовые блестки в глубине своего бокала. Видимо со стороны он действительно выглядит чудовищем, этаким повелителем боли и мучений. Особенно грустно то, что таким его считают самые, по большому счету, образованные люди Аальхарна.

— И прямо сейчас я поведу вас в инквизицию как еретика, который не верует в Силы Небесные, — строго сказал Шани. Олек не то, что побледнел — посерел, словно жизнь покинула его. Казалось, он вот-вот упадет в обморок. «Я действительно монстр», — подумал Шани и произнес:

— Ну разумеется, нет. Олек, вы же взрослый человек, должны понимать…

Олек подобострастно усмехнулся, но дрожать не перестал.

— Не шутите так больше, ваша бдительность, — попросил он. — У меня больное сердце, могу и не оправиться.

— Простите меня, — искренне сказал Шани. — Действительно некрасиво получилось.