Аальхарнская трилогия. Трилогия (СИ) - Петровичева Лариса. Страница 78
И, тем не менее, он дал ей возможность уйти снова.
Сквозь невидимые щели в стенках в карету проникали тонкие струйки холодного воздуха. Поежившись, Дина плотнее укуталась в плащ; хорошо, что через час они остановятся на почтовой станции Лопушек — дать отдых лошадям и подкрепиться. Остается надеяться, что она к тому времени не превратится в ледышку.
В родительском доме всегда было тепло. Быстрые мысли Дины не мешкая перенесли ее из трясущейся кареты к украшенной изразцами печке, в которой с веселым треском горели ароматные смолистые дрова — мать не жалела поленьев, чтобы как следует натопить комнаты. Бывало, Дина устраивалась на лежанке и, охваченная живым теплом, читала отцовские книги или рисовала что-нибудь углем на куске бумаги. В одной из тех старых книг, кстати, она и прочла историю о проклятом городе, спрятанном под Сирыми равнинами…
А потом в жизнь Дины вошел холод инквизиционной допросной, где ее одним махом выдернули из порванного соседями платья и подняли на дыбу. Тогда-то она и увидела Шани впервые, и поначалу заметила только глаза: сиреневые, цепкие, они рассматривали ее с какой-то заинтересованной брезгливостью: так смотрят на насекомое, не виданное раньше, но вызывающее отвращение.
— Ты меня слышишь? — спросил Шани. По бледному горбоносому лицу инквизитора скользили отблески света от настенных ламп, делая его облик расплывчатым и каким-то нездешним. — Эй, рыжая!
Он несколько раз хлестнул ее по щекам, окончательно приводя в чувство, и вот тут Дине вдруг стало по-настоящему жарко…
— Госпожа Сур!
Дина встрепенулась. Надо же, умудрилась заснуть; а руки и нос совсем заледенели. За спиной кучера виднелся знакомый домик почтовой станции Лопушек.
— Лопушки уже, — сказал кучер, сжимая в руках шапку. Судя по всему, Дины он очень боялся. — Не желаете ли пообедать на станции?
— Спасибо, Ким, — ласково улыбнулась Дина. — Еда сейчас совсем не повредит.
И, накинув капюшон плаща на голову, она выскользнула из кареты.
На почте ее знали, и почтарь, он же по совместительству кабатчик, уважительно кивнул Дине и принялся доставать из шкафчика закуски. Дина села поближе к жарко натопленному камину и протянула к огню озябшие руки. Невольно пришла мысль о том, что если бы не Шани, то она давным-давно бы сгорела в таком же огне, а пепел ее разметали бы на все четыре стороны, дабы ведьмовская ересь исчезла безвозвратно. А он тогда поверил ее прерывистым рыданиям и спас от огненной ласки…
Дина поежилась. В теплой комнате ее неожиданно пробрало зимним холодом.
— Вина, госпожа? — поинтересовался почтарь, ставя перед ней блюдо с дымящейся ароматным паром рыбой в овощах. Дина подумала и кивнула. Почему бы нет? Дорога длинная…
— А кто там так шумит? — спросила Дина, когда почтарь принес бутылку вина — кстати, очень неплохого — и бокал. С улицы и впрямь доносился шум и говор людской толпы. Почтарь ухмыльнулся, и во рту его вспыхнул стальной искрой вставной зуб.
— У нас ведьму поймали, госпожа. Через час будут казнить, вот и народишко уже собирается. Изволите посмотреть?
Дина вздрогнула. Поймали ведьму… Наверняка такую же, как и она сама: молодую, рыжую, глупую, только на ее пути не встретился умный и хладнокровный инквизитор, который невесть отчего решил оставить жизнь обвиняемой. Вряд ли в Лопушках есть дыба, но народ наверняка изобретателен и додумался, как выбить из ведьмы признательные показания, например, вставив ей в рот воронку и заливая воду — Дина слышала, что так делают по отдаленным деревням.
— Нет, — ответила Дина, стараясь не показывать волнения. — Мне скоро в путь, дорога длинная.
Почтарь кивнул и отправился за свою стойку, где уселся на высокий стул и уставился в окно. Ему очень хотелось пойти посмотреть на казнь, однако он не имел права оставлять почту — в любой момент могла прийти государственная депеша, и передать ее далее требовалось незамедлительно.
Шум с улицы усиливался. Посмотреть на казнь собирались все Лопушки. Удивительное, захватывающее зрелище! «Чего им еще желать? — думала Дина, глядя на огонь, лизавший поленья. — Зачатые во хмелю и живущие в собственной блевотине, они ненавидят тех, кто осмеливается подняться выше их привычного затхлого болотца. А потом их ненависть выплескивается, и очередная несчастная, что осмелилась стать не такой, как все, отправится на костер, чтобы пьяные от счастья соседи снова почувствовали себя легко и спокойно».
Она не заметила, как руки сжались в кулаки. Судьба безвестной ведьмы тронула ее сильнее, чем полагала Дина. Сейчас они были сестрами по общей беде, только вот Дине повезло, а ведьме — не очень. И ведь сколько их было, таких ведьм… Процессы инквизиции в столице были постоянными и открытыми; каждый желающий мог увидеть поучительное зрелище наказания преступниц. Перепуганных деревенских дурочек секли семихвостыми плетками до полусмерти, а потом отправляли в тюрьмы — судьба была к ним благосклонна, и приговор оказывался не слишком строг, хотя вряд ли из тюрем инквизиции кто-то возвращался. Были и такие, которым удача не улыбнулась — тех привязывали к столбу и разжигали костер. И их было немало, и, Заступник великий и всемогущий, как же они кричали в пламени… А шеф-инквизитор стоял рядом с местом казни и с благочестивой физиономией творил молитву о заблудших дщерях Заступниковых, потому что лучше погубить грешное тело, чем ввергнуть душу в пучину отчаяния.
Доброта… Какой, интересно, доброты она захотела от изувера и убийцы на государевой службе? Дурочка… Таких, как Дина, шеф-инквизитор Торн ненавидит люто и бесконечно. Она прекрасно помнила, как он смотрел на нее тем поздним вечером в безымянной гостинице — холодно и яростно. Будь у него топор — разрубил бы ей голову, не задумываясь… Незачем обольщаться, незачем. Сегодня он укладывает ее в постель и предоставляет отличное алиби, а завтра обведет кругом Заступника и отправит на костер во имя спасения души от ереси ведьмовства. Просто потому, что ему так захочется.
Ей захотелось вымыться. Стереть жесткой мочалкой с кожи его отпечатки пальцев.
«Вообще-то он спас тебе жизнь, и не один раз, — внутренний голос вмешался в ее неистово бурлящий поток мыслей. Дина почувствовала, как у нее горят щеки. — Если бы не он, то ты бы сейчас была на дыбе в допросной — государь не будет хранить куклу, что покорно сыграла свою роль. Будь благодарна».
Дина отодвинула тарелку с нетронутой едой и встала.
— Упакуйте мой обед, — холодно приказала она почтарю. — Я отправляюсь немедленно.
Однако ей не удалось миновать места казни.
Дорога, по которой двинулась карета Дины, проходила мимо маленькой площади Лопушек, на которой в обычное время проходили народные гуляния и объявлялись указы государя и распоряжения владетельных сеньоров, а сейчас стоял позорный столб с вязанками хвороста у основания. Народу было много, и почти все хмельные; люди пели и кричали, предвкушая казнь. Среди радостной толпы Дина заметила немолодого инквизитора в старом тонком плаще, который держал в руках послание Заступника. Его присутствие было необычным: как правило, у инквизиции хватало забот помимо поездок в захолустье, и добрые поселяне при случаях колдовства либо брали дело в свои руки, возглавляемые местным священником, либо связывали ведьму и отправляли ее в столицу.
А затем из крохотной церквушки вытолкали ведьму, и Дина ахнула: та была практически точной копией ее самой. Такие же рыжие кудри, хрупкая фигурка, бледная кожа, а главное — огромные глаза, распахнутые от ужаса. Кто-то толкнул ее в спину, и она свалилась в грязь; Дина зажмурилась и опустила голову, не желая смотреть на собственную смерть.
— Заступник милосердный и всепрощающий, — зашептала она, — помоги…
Ей хотелось, чтобы карета как можно скорее миновала площадь, однако кучер не разделял этого желания, и лошади едва шли, а в конце концов вообще встали. Дина стукнула в стенку, призывая кучера ехать дальше, но он сделал вид, что не расслышал — очень уж шумела толпа.