Роса и свиток - Петровичева Лариса. Страница 30

Анни кивнула и послушно пошла впереди.

Итак, сын Максима Торнвальда, ссыльный убийца, стал верховным владыкой, думал Шани, следуя за государыней. Прежнего наследника вместе с чадами и домочадцами — немедленно, сию же секунду в ссылку в отдаленное поместье, где он вскорости помрет от апоплексического удара табакеркой в висок, так и не успев стать знаменем возможной дворянской оппозиции. Луш бы так и сделал. Шани усмехнулся — настолько ненужным и пустым было то, чего сейчас от него ожидали. Корона, корона, верни мне девушку. А, не можешь? Ну так и не нужна ты…

Не отказывайся так сразу, встрял внутренний голос. Сотни людей на твоем месте зарезали бы сотню таких девушек просто ради того, чтобы постоять у аальхарнского трона и смахнуть пылинку с подлокотника. А ты все ждешь неведомо чего, когда надо протягивать руку и брать.

Я жду мести, подумал Шани и вошел следом за Анни в государевы покои.

Вопреки ожиданиям, здесь было довольно людно. Вдоль стен толпилась личная государева прислуга, негромко обсуждая смерть владыки, лейб-лекарник Машу заполнял какие-то бумаги, устроившись за бюро возле окна, и караул возле постели со спущенным бархатным пологом стоял неподвижно, словно охранцы были куклами в человеческий рост. Когда Шани вошел в спальню, то все разговоры моментально прекратились, и сидевшие люди поднялись и склонили головы — не перед вдовствующей государыней, перед ним.

— Добрый день, ваше высочество, — прошелестели тихие голоса и смолкли. Шани распахнул дверь пошире и приказал:

— Вон. Пошли вон.

Он впервые видел, чтобы вон шли настолько быстро и слаженно. Машу подхватил свои бумаги и тоже намерился было покинуть спальню, но Шани придержал его за локоть и попросил:

— Останьтесь, мне нужно с вами поговорить.

Машу послушно кивнул и вернулся на свое прежнее место. Шани запер дверь и подошел к постели государя. Отдернув полог, он увидел мертвеца и обвел лицо кругом: смерть Миклуша, судя по всему, была мучительной, но быстрой. Государь испытал тяжелые судороги, после которых его тело изогнулось дугой и так и закоченело. Мутные остекленевшие глаза смотрели куда-то в потолок; Шани подумал, что раньше почувствовал бы страх или жалость, или то и другое вместе — но сейчас на душе было темно и знобко от стылого равнодушия. Он высунулся из-под полога и спросил:

— Доктор Машу, у вас есть перчатки и резак?

Государыня ахнула и обвела лицо кругом, предположив, видимо, что Шани собирается разрубить тело покойного владыки на части. Машу спокойно кивнул и полез в чемоданчик с инструментами и лекарствами, который всегда носил с собой. Надев протянутые перчатки из тонкой кожи ягненка, Шани вооружился резаком и принялся аккуратно разрезать ночную рубаху Миклуша. Судя по кислому запаху, исходившему от тела, государя отравили смесью фумта и — Шани повел носом, принюхиваясь, — и белого геванского масла.

— Ваше величество, — окликнул Шани, — когда государь в последний раз ходил в баню?

Анни ответила не сразу — то ли поразилась неподобающему случаю вопросу, то ли прикидывала что-то.

— Вчера, — ответила она, наконец. — Вчера вечером, после Второй молитвы к Заступнику. Потом он попрощался со мной и лег спать.

Шани разрезал рубашку и осторожно отвернул в стороны ее края. Тощая спина Миклуша с торчащими холмами позвонков была безжалостно изъедена желто-красными, уже засыхающими язвами. Шани печально вздохнул и вернул рубашку на место.

Сперва принц расправился с Хельгой и выбросил тело к подъезду деканского дома. Потом пропитал ядом белье своего отца и спокойно отправился в свои комнаты — ждать неминуемых вестей о смерти государя, а смерть для родного отца он приготовил весьма и весьма мучительную: человек практически гниет заживо, испытывая невероятную боль. Судя по расположению покоев во дворце, он вполне мог слышать над головой шаги государя, а затем и его предсмертные стоны — позвать на помощь Миклуш не мог, летучие ферменты геванского масла частично парализуют гортань…

А Хельга не кричала. Судя по тому, насколько были искусаны ее губы — не кричала.

— Его величество отравили смесью фумта и геванского масла, — произнес Шани, выбираясь из-под полога и снимая перчатки. Анни и Машу смотрели на него, с трепетом ловя каждое слово. — Белье государя пропитали этой смесью и высушили, она не имеет ни цвета, ни запаха, поэтому он ничего не заметил и не заподозрил. Поскольку фумт по Инквизиционному кодексу дознания причисляется несомненно к порчевым зельям, то мой официальный вердикт таков: государя Миклуша погубило злонамеренное колдовство.

Анни коротко ахнула и едва не упала в обморок. Машу осторожно подхватил государыню под локоть и посмотрел на Шани со странным выражением на лице.

— Это точно фумт? — спросил он. Шани кивнул и пошел к двери.

— Точно, — ответил он возле выхода и, выдержав весомую паузу, добавил: — Точнее не бывает.

Ему хотелось испытать физическую боль. Шани никогда не был мазохистом — просто его профессиональный опыт говорил о том, что вред, нанесенный телу, может хотя бы на время облегчить страдания души.

Он взял из ящика инструментов Коваша идеально заточенный маленький нож для срезания кожи и, сидя за столом в допросной, проверял, так ли это. Замечательная игра воинов с Востока — дзюкён: кладешь на стол растопыренную пятерню и быстро бьешь ножом, стараясь не попадать по пальцам. Шани несколько раз промахнулся, но боль оказалась не той спасительной болью, которую он ожидал — так, легкий дискомфорт. Окровавленные пальцы неприятно ныли, но сознание не прояснялось.

— Ваша неусыпность, — увидев, что происходит, Коваш попробовал было отобрать нож, но Шани посмотрел на него так люто, что заплечных дел мастер оставил всякие попытки вмешиваться и лишь прогудел: — Без пальцев, говорят, жить трудно.

— Без души тоже, — нахмурился Шани и нанес несколько резких ударов в столешницу. — Но я вот живу. Справляюсь.

— Да я вижу, как вы справляетесь…, - махнул рукой Коваш. На правах коллеги и друга он мог позволить себе отпустить подобное замечание. — Там лейб-лекарника доставили, ваша неусыпность. Пойдете допрашивать? Я его уже подготовил.

Лейб-лекарник Машу. Допросить. Шани сопоставил эти слова, убедился в их полной бессмысленности и произнес:

— Ладно, иду.

Лейб-лекарника уже действительно растянули на дыбе, и Коваш, делая вид, что подбирает инструментарий для работы, с изящной небрежностью демонстрировал Машу свои предметы для пыток. Вот распялка для спины — по желанию и надобности можно оставить тонкие, едва заметные царапины, а можно и перерубить позвоночник. Вот тончайшее лезвие для срезания кожи. Вот рогатка для шеи — если ее наденут, то опустить голову уже не выйдет при всем желании, конечно, если вы не хотите, чтобы шипы пробили вам горло. Вот сандалии еретика — обычно в них пляшут, а как не плясать, если их раскаляют докрасна… Машу, судя по всему, дошел до высшей стадии паники, и едва только Шани вошел в допросную, как лейб-лекарник заорал благим матом:

— Все! Все расскажу! Заступником клянусь, все расскажу! Только не мучьте, умоляю… Я все, что угодно…

Некоторое время Шани рассматривал свои изрезанные кровоточащие пальцы, думая, что со стороны, это, должно быть, не очень-то приятное зрелище: инквизитор с окровавленными руками… Затем он словно опомнился и спросил:

— И что же вы расскажете, доктор?

Машу с трудом сфокусировал на нем пустой взгляд умалишенного и, захлебываясь, проговорил:

— Я отравил государя… Демон… демон, которому я продал душу за чин, приказал мне это сделать… И я… я пропитал его белье смесью фумта и масла и дождался… Мне нет прощения…

Коваш вопросительно поглядел на распялку, а потом перевел взгляд на декана.

— Может, его приголубить пару раз? — предложил он. — Я осторожно, не до костей. Так, проведу разок-второй и все. Для более детального выражения признания.

Шани безразлично пожал плечами. Вот, висит человек на дыбе и оговаривает себя. Ну так что же? Такое случается сплошь и рядом — видит, что дела его идут совсем не ладно, и болтает, болтает… В висок словно стучала настойчивая капля; Шани показалось, что он медленно сходит с ума. Да, пожалуй, эта несчастная страна достойна как раз безумного правителя на троне, который будет хихикать, спрашивая у первого министра, где бы они могли встречаться, или отрывать лапки тараканам и говорить, что таракан без ног не слышит.