Роса и свиток - Петровичева Лариса. Страница 56

Весной по распределению парню выпала спокойная бумажная работа — ведение запольских архивов инквизиции. Алеку никогда бы не пришлось зверски убивать семерых человек за две седмицы, равно как и Шани не должен был бы отправлять его на обучение к жестоким и безжалостным профессиональным убийцам — вот только обстоятельства оказались сильнее их обоих. Намного сильнее.

Глупости, подумал вдруг Шани. Это не обстоятельства виноваты в том, что мы с ним стали законченными подлецами. Не Господь Бог в небе, не дьявол под землей, не злобный отцеубийца на троне, не те, кто выполняли его приказы. Мы сами погасили в себе свет — это оказалось проще, чем развеять тьму. Никто, кроме нас, не виноват.

Он не сразу понял, почему лицо обдало ветром и что это стукнуло в дверь в двух пальцах от его виска. Обернувшись, Шани увидел боевой кинжал, торчащий в дверном косяке чуть ли не до рукояти. Алек бросил его навскидку, не целясь — легко и небрежно, просто рукой махнул.

Шани отчего-то подумал, что привратник будет ругаться. Дескать, благородному джентльмену не следует водить дружбу с бандитами, которые портят чужие двери.

Ему стало смешно. Протянув руку, он с усилием вытянул кинжал и вернул Алеку. Тот принял оружие, и было видно, что парень искренне удивлен. Скорее всего, он ожидал, что бывший наставник вонзит злополучный кинжал ему в спину.

— Ты ничем не лучше их, — с горечью произнес Алек, глядя Шани в глаза. Это был тяжелый обреченный взгляд — с таким суют голову в петлю. — Ты такой же, как Луш, как все его холуи. Никакой разницы. Абсолютно никакой. А я, дурак, верил…

Он всхлипнул и опустил голову на ладони. Шани помедлил и погладил его по растрепанным волосам. Наверно, так старший брат мог бы утешить младшего. Алек дернул головой и плечами, отстраняясь от руки бывшего наставника, и разрыдался еще горше — как ребенок, который боится темноты в комнате, еще не зная, что страхи его собственной души более пугающи и мрачны, чем все ужасы беззвездной ночи.

— Ты торопишься? — спросил Шани.

Алек пожал плечами.

— Нет. Куда мне спешить, — ответил он с по-детски искренней злостью. — Все, некуда спешить. Свое отбегал.

— Ямщик, не гони лошадей, — пропел Шани по-русски. Алек посмотрел на него, как на умалишенного. — Мне некуда больше спешить. Мне некого больше любить… Ямщик, не гони лошадей, — и добавил уже на аальхарнском: — Подожди здесь, я сейчас.

Отчего-то ему стало весело.

Поднявшись со ступеней, Шани заглянул в дом и подхватил с пола в коридоре маленький кожаный саквояж. Подумал — и все-таки взял плащ. Кто его знает, какой будет ночь.

«Тем не менее, ваше величество, знайте: я останусь вашим главным и искренним врагом, который, несмотря на свершенное отмщение, будет ненавидеть вас всей душой и приветствовать любое ваше горе. Внешне я буду вашим другом. Не сомневайтесь, что я поддержу любое ваше начинание. Стране нужен мир, а не наши свары. Хорошо, если вы тоже это понимаете».

Улица, ведущая к причалу Лудильщиков, была тиха и безлюдна. Шани совершенно точно знал, что в радиусе двух лиг нет никого, кроме него и Алека. Теплый ветер шуршал опавшей рыжей листвой, перегоняя ее по выщербленному булыжнику мостовой, над домами висел туманный ломтик дыни — молодой месяц, и первые, самые крупные звезды гроздьями вызревали в густой синеве вечернего неба. Шани смотрел на проступающую цепочку созвездий и думал о том, что где-то там, на другом конце Вселенной, находится его дом. Пусть отсюда не видно земного Солнца, но, тем не менее, Шани знал, что оно есть. Пока ему хватало этого знания.

— Мы не видим ни любви, ни совести нашими обычными человеческими глазами, — задумчиво произнес Шани, — но это не значит, что их не существует.

Алек, шагавший рядом, посмотрел на него, словно на полоумного. Уже в который раз за вечер.

— О чем это ты? — спросил он. Шани не слишком нравилась его новая привычка запросто тыкать наставнику, но он решил ничего не говорить по этому поводу.

— Да так, пришла в голову очередная банальность, — откликнулся Шани. — Люблю, знаешь ли, иногда пофилософствовать по вечерам. Самые разные мысли приходят в голову.

Алек презрительно скривил губы. Сейчас он ненавидел бывшего наставника до физического отвращения и, должно быть, сам не мог сказать, почему потащился с ним на край города в район, пользующийся дурной славой.

Должно быть, хотел окончательно удостовериться в том, что от шеф-инквизитора незачем ждать ничего хорошего.

Шани думал, что где-то подсознательно Алек убежден: его ведут куда-то на убой. Убежден, и готов сражаться за свою жизнь.

«Только не обольщайтесь моей мнимой дружбой. Не ищите во мне искреннего понимания. Не думайте, что я отомстил вам и забыл. Я не забыл и не забуду. Наверно, все дело в том, что любовь — единственное, что придает смысл нам и нашим делам. Во мне больше нет любви, ни к людям, ни к миру, ни к себе самому. И не будет».

— Здесь, — сказал Шани и толкнул дверь приснопамятного дома с надломленной веткой бересклета на номерной рамке. Конечно, завершение дела было связано с определенным риском, однако соблазн поставить точку именно в этом месте был чересчур велик.

Шани прикинул последствия и решил ему уступить. В конце концов, иногда можно пойти и на риск. Да и как еще можно бороться с соблазнами и искушениями?

— Где мы? — испуганно спросил Алек, входя за ним в дом и тотчас же чихая от пыли. Полумрак окутал их теплым тяжелым плащом; Шани казалось, что где-то далеко, в тишине второго этажа, легко и мелодично звенят колокольчики. Тысячи колокольчиков.

— Закрой дверь.

Протянув руку, Шани слепо пошарил по маленькому пыльному столику возле входа и наткнулся на заранее заготовленные свечу и огниво. Поставив на пол свой саквояж, он почиркал огнивом, и вскоре свеча горела, освещая грязную гостиную, заросшую неопрятными лохмами паутины, и новенький гроб, стоявший в пыли возле лестницы.

Алек коротко вскрикнул и тотчас же зажал себе рот ладонью. Шани приблизился к трумне и пнул ее ногой без всякого почтения к покойному. Алек болезненно зашипел, словно ударили его.

— Вы что творите? — нервно воскликнул он. Ненависть ушла — теперь парень просто боялся. Испытывал самый настоящий суеверный страх, несмотря на то, что за время учебы в академиуме повидал покойников в самой разной степени разложения.

Шани довольно улыбнулся. Страх — это хорошо. Это очень хорошо. Пусть лучше трясется от ужаса, чем прикидывает, чем бы сподручнее ударить бывшего наставника по голове.

— Сумку мне подай, — коротко и сурово приказал Шани. — И посвети.

Алек послушно поднял саквояж и подошел к трумне. Шани передал ему свечу и принялся копаться в темных кожаных внутренностях сумки, выискивая нужный предмет. Ага, вот и он — новенький гвоздодер послушно лег в ладонь.

— Приступим, — сказал Шани и принялся аккуратно выдирать гвозди из крышки гроба. Пятно света дрожало и металось — у истерически поскуливающего Алека тряслись руки, словно парня внезапно охватила жестокая лихорадка. Шани на время оторвался от работы и пристально посмотрел на Алека.

— Свечу не урони, — сказал он жестко. — Весь дом спалишь к Змеедушцевой матери.

Алек кивнул и взялся за свечу двумя руками. По его лицу стекали крупные капли пота. Шани подумал, что с перепугу парень и в обморок может грохнуться — тогда пожара и впрямь не избежать. Ну ничего, удержится. Когда охранцев Луша свежевал, то не падал.

Постепенно гвозди один за одним выползли из древесины, и крышка гроба дрогнула и подалась в сторону. Шани толкнул ее и, сбросив на пол, заглянул в трумну и удовлетворенно произнес:

— Ну, все в порядке.

Алек жалобно застонал — в гробу лежала обнаженная изувеченная Софья. Некрасивая сломанная кукла, дешевая пародия на человека, лишенная всякого намека на жизнь. Черты лица заострились, посеревшая кожа обтянула высокие скулы, и черные полосы шрамов казались неестественно огромными и распухшими. Алек заскулил и отшатнулся в сторону, а затем рухнул на колени, и его вырвало. Шани ждал, глядя на него с искренним сочувствием.