Русский фантастический, 2015 № 01. Черновики мира - Серов Андрей. Страница 42

— Не звоните мне больше.

— Но, Саваоф Иеговович, я ведь столько времени на вас потратил и вот экономический бюллетень для вас выписал. Он ведь денег стоит. А вы меня подводите.

— Не звоните мне больше.

— Саваоф Иеговович…

День пятый

Целый день не было ни звонков, ни визитов. В обед Одинович поймал себя на мысли о том, что упустил того первого клиента, который предлагал девяносто тысяч. Предательская, пораженческая мысль говорила, что «от добра добра не ищут» и «надо было соглашаться». Он отогнал ее от себя самым надежным способом — мыслями о еде.

Хлеба не было. Он долго стоял босиком перед выбором между уличными тапками и ботинками. С одной стороны — холодало, с другой — ботинки надо было шнуровать. Победила лень.

В ларьке хлеба не было, в магазине напротив тоже, в супермаркете охранник суровым взглядом проводил его грязные мокрые, почти босые ноги. Было неловко и стыдно. Конечно, если бы Одинович мог знать, что будет дождь, он надел бы ботинки.

У подъезда он вдруг вспомнил одно из своих жизненных правил о том что «не хлебом единым…», но в ларьке вина не было, а возвращаться в супермаркет сквозь слякоть было опять-таки лень. Пришлось взять воду, с тем расчетом, что дома он превратит ее в вино.

Вечером, когда он спускался в аптеку за жаропонижающим, он так и сделал.

Забравшись с ногами в кресло, надев вязаные носки и шапку, накрывшись одеялом и грея руки о чай с кизилом, Одинович смотрел в окно, где сквозь барабанящий по стеклу дождь светил в рентгеновском диапазоне далекий квазар. К вину он так и не притронулся.

Раздался звонок в дверь. Обернув вокруг себя одеяло на манер тоги, Одинович подошел и посмотрел в глазок.

— Меня нет, — сказал он.

— Но ведь я знаю, что вы есть, я ведь говорю с вами, — ответила женщина, та самая давешняя блондинка-крыса.

— Одна тоже думала. Потом ее сожгли за это на костре.

— Я пришла без маклера. Я согласна на девяносто пять. Маклер, понимаете ли, хотел с меня десять тысяч. А так девяносто пять меня устраивает.

— Значит, вы хотите, чтобы я участвовал в обмане?

— Ах, значит, вы меня слышите?

— Слышу, но я не стану помогать… грешникам. Уходите.

День шестой

Ночь была тяжелой. Одиновича знобило так сильно, что пришлось несколько раз воскреснуть и ждать в астрале, пока не прекратится лихорадка. А утром началась мигрень.

И тем же утром начались звонки. Звонили маклеры — требовали, угрожали, умоляли, давили на жалость и на «здравый смысл».

Логическим продолжением стали беспрерывные стуки и звонки в дверь.

Одинович в отчаянии лежал на кровати под одеялом и накрыв голову подушкой. «Меня нет, меня нет», — шептал Одинович. В дверь застучали сильнее.

Наконец он собрался с силами, встал и пошел к телефону. Долго искал измусоленную записную книжку, потом с трудом нашел в ней написанный карандашом и почти стертый номер участкового.

— Я не могу в это вмешиваться, не в моей компетенции, — сказал участковый. — Но, если подогреешь, может, чего и придумаю.

— Гореть тебе в аду, — пообещал Одинович.

Дверь была единственным слабым местом его планеты. Не прошло и часа, как петли зашатались и она рухнула. «Гости» без труда преодолели нижние слои атмосферы, вошли в комнату и встали в ряд. Их было восемь. Маклеры, блондинка и еще трое бородатых смуглых парней в чеченках и спортивных костюмах с надписью «Дагестан» на широких спинах.

— Решай, старик, — сказал один из маклеров.

— Планета не продается. — ответил он.

Врачи говорят, после простуды с сильным ознобом иногда наступает эйфория и кажущийся странным прилив сил.

Старик Одинович шагнул к врагам. По воде аки посуху.

Под ногами занялся штормом Тихий океан, а в руке появился длинный кусок арматуры. Одинович взял его на изготовку.

— Ну-с, господа хорошие! — сказал Одинович и в первый раз замахнулся.

День седьмой

В глубоком синем небе боролись с ветром оптимистки-чайки. Солнце приятно согревало тело, а шум прибоя казался лучшей во всей Вселенной музыкой.

«Хорошо, что я не продал ее, — размышлял Одинович. — Экология тут лучше, конечно, не то что у них в центре». Одинович лежал на спине, закрыв глаза и вдыхая соленый морской воздух.

Одинович отдыхал.

Юрий Бархатов

Тихие игры

— Эрни, твоя очередь, — сказал Ким.

Эрни молча кивнул и полез наверх по железным скобам. Невысоко, ровно три метра. Строить трамплин выше не было смысла, терялась роль мастерства в прыжке.

Мы смотрели на силуэт Эрни на фоне яркого голубого в белую сеточку неба и знали, что он не раздумывает, а просто рисуется.

— Сегодня будет рекорд! — крикнул он, разбежался и прыгнул. Мы смотрели, как он переворачивается в полете — ноги вверх, голова вниз, — как врезается головой в бетонный фундамент, как разлетается брызгами кровь и как замирает в нелепой позе сломанное тело.

«Опасные повреждения организма. 7’ 56 до полного восстановления» — вспыхнула над Эрни индикация Системы.

Не рекорд, но сегодня Эрни опять у всех выиграл.

Мы уже два месяца играли в эту простую игру. Кто же придумал ее? Ким, кажется. Или Саф. Но точно не Эрни. Если бы изобретатель игры стал ее чемпионом, мы бы заподозрили неладное гораздо раньше.

— Достало, — произнесла недовольно Иша. — Обман! Я вот тоже научилась ложиться виском, а не лбом и что? Семь двадцать, и все!

Все одобрительно зашумели, но, как всегда, уже к моменту, когда Эрни пришел в себя, успокоились. Игра, в конце концов, — это только игра, и всем в ней чемпионами не быть. Ише, конечно, обидно за свое всегда второе место. Но остальным-то что до того? А обвинять чемпиона в жульничестве только из-за того, что он чемпион, как-то глупо. Да и потом — как здесь сжульничаешь? Все на виду.

Но, после того как все стали расходиться, Ким подошел к Ише и негромко спросил:

— Ты думаешь, он что-то делает с собой? Заранее?

Одно время мы пытались прыгать на бетон второй или третий раз сразу после восстановления, и результат с каждым разом получался все лучше. Но так выходило слишком много времени на один турнир.

— Ну а как это еще объяснить? Ты же знаешь, что я прыгаю не хуже.

— Но мы его видим… сколько?., полдня до турнира. Да еще Эрни прыгает теперь всегда последним, когда про твои подозрения узнал. Эффект бы весь прошел. Как ему удается?

— Я не знаю. Знала бы как — сразу бы сказала.

— А не хочешь узнать?

Иша поглядела на Кима исподлобья:

— Хочешь проследить за ним?

— Ага. А ты, Биф, пойдешь с нами? — спросил меня Ким, заметив, что я слушаю.

Дождавшись, когда все разойдутся, Ким, Иша и я встали на самокаты и поехали к дому Эрни. Эрни жил у папы, а мамы Эрни никто из нас не видел, и мы не спрашивали, где она и что с ней. Система учит, что такие вопросы как Детям, так и Взрослым задавать неприлично, и сама на них тоже не отвечает. Дом папы Эрни стоял вдалеке от поселка, потому что он реконструктор и ему требовалось много места для исследований. Даже, наверное, больше места, чем занимает Детская площадка.

— И что теперь? — спросила Иша, когда мы подъехали к дому. Совсем маленький домик из трех этажей. Но Эрни не раз говорил, что под землей дом гораздо больше, как айсберг.

— Проберемся в дом! — ответил Ким.

— Нас за это не накажут?

— Скажем, что искали Эрни.

— А если мы его на самом деле найдем? — спросил я.

— А ты что предлагаешь? Под окнами прятаться? Так мы ничего не узнаем.

Пришлось согласиться с Кимом. К тому же мы не делали ничего плохого — если бы делали, Система немедленно сообщила бы нам об этом. Речь шла об игре, значит, мы продолжали играть, только и всего.

Подвал действительно был громадным. И полным каких-то приспособлений и механизмов, ужасно древних на вид. Как в музее. Ну да это и был музей, просто с ненастоящими экспонатами. Рассказывать про все я не буду, да и забыл уже. Но мы почти сразу нашли нечто очень подозрительное. Большую пирамиду в четыре человеческих роста, сложенную из брусков чего-то матово-черного, блестящего и очень маркого. В пирамиде через равные промежутки были проделаны небольшие отверстия, в которые были вставлены куски тусклого и очень тяжелого металла. Я попытался вытащить один из них, чтобы разглядеть, но понял, что мне не хватит сил вставить его обратно. А еще рядом с пирамидой было такое странное ощущение, что Система вроде бы хочет тебя предупредить о чем-то, но не делает этого.