Следы на воде (СИ) - Петровичева Лариса. Страница 22

      И не любимая сестра губернатора, которая минуту назад ревела в три ручья, стала рассказывать о своей беде с изяществом прирожденной кокетки и соблазнительницы, изредка дотрагиваясь до руки Дэна и постреливая глазками.

       А я вам что говорил? с веселой укоризной поинтересовался Дэн. Семенихина томно потупила взор и пропела:

       Не сдержалась.

      Лечение, конечно пошло по-старому. Клиентку он за руки схватил, сам дергается, глаза закатились, на губах пена, однако видно, что толк есть: Семенихина улыбается, а выражение лица блаженное, словно у кошки, которая сметаны обожралась. О бедах сейчас и мысли нет, все будет хорошо. Мадам теперь наверняка будет зазывать Дэна к себе, организмами дружить.

      Они разделились через четверть часа. Дэн сразу же растекся по дивану аки кисель, однако его сил хватило на то, чтобы обворожительно улыбнуться Семенихиной. Профессор почувствовал, что с его плеч свалился по меньшей мере пик Коммунизма, и впервые всерьез подумал о том, чтобы попросить Дэна разобраться с язвой. Врачи были оптимистичны в прогнозах, но профессор опасался прободения, а вмешательство колдуна могло вернуть его к нормальной жизни, водке и сырокопченой колбасе.

      Он подарил Семенихиной визитную карточку Дэна (Окское Философское единство: Даниил Доу, старший представитель, улица Северная, 26, квартира12), чем клиентка была невероятно обрадована, проводив ее, сказал секретарше, что никого не принимает, и, запер кабинет, сел рядом с Дэном. Тот дышал тяжело и прерывисто, но глаза уже обрели блеск и осмысленность.

       Молодец, профессор сунул Дэну в карман несколько свернутых купюр с тремя нулями каждая. Она довольна.

      Дэн слабо улыбнулся. Провел рукой по лбу, стирая крупные бисерины пота.

       А где все?

       Это же сессия, Danayal. Принимают экзамены.

      Дэн попытался усесться по удобнее, но работа вымотала его, и он безвольно откинулся на спинку дивана. Профессор почувствовал укол смущения: похоже, совсем загоняли парня. Но язва

      Он словно прочел мысли, потому что живо поинтересовался:

       А как вы себя чувствуете, Александр Афанасьевич?

      Профессор усмехнулся. Раньше Дэн вообще ничем не интересовался, и его это тронуло. Он ведь не молод, внуков у него нет, а детям все безразлично, уже и не припомнить, когда звонили. Коллеги? Кто любит строгое, требовательное начальство. Ученики? Надпись на двери говорит о многом. Организация, которую он создал, выпестовал с таким трудом? Ведь вряд ли почти религиозное благоговение то, что на самом деле нужно пожилому человеку. А в голосе Дэна такая искренняя забота, внимательность.

       Креплюсь, Дэн. Спасибо, тепло произнес профессор и совершил самую большую свою ошибку.

      Дружески похлопал Дэна по колену.

      Этого нельзя было делать ни в коем случае. Профессор прекрасно знал, что подобного рода контакт включает связь целитель-больной, но вот надо же, расслабился. Забылся, думал, что Дэн чересчур слаб, еще не отошел от Семенихиной, думал

      Боль взорвалась, прошив каждую клетку тела. Профессор хотел было закричать, позвать на помощь, но голос пропал. А Дэн, живой и полный сил, уже вцепился в его запястья и, взглянув ему в глаза, профессор увидел не недавнего джентльмена до мозга костей, а прежнего Дэна, сурового и отрешенного, и было это так страшно, что профессор жалобно заскулил, на какое то мгновение лишившись дара речи.

      Дэн довольно ощерился. Да он спятил! истерически взвизгнул внутренний голос, и словно отвечая ему, боль усилилась и запульсировала.

       Вот и все, сказал Дэн. Голос ударил профессора по нервам и эхом забился в мозгу: все-все-все, я ухожу, Александр Афанасьевич, и провожать меня не надо, но напоследок хочу получить то, что мне причитается, а не те жалкие крошки, какие вы мне кидали.

       Что хочешь, прохрипел профессор, жадно хватая воздух широко распахнутым ртом. Все, что хочешь.

      Дэн кивнул.

       Я всегда знал, что вы человек в высшей степени благоразумный, боль на мгновенье утихла, чтобы вернуться в два раза сильнее. Мелькнула мысль, что сердце сейчас не выдержит и лопнет, разлетится алыми мокрыми лохматыми клочками. Нет уж. Не надейтесь умереть раньше, чем я добьюсь своего.

       Что угодно

       Хорошо. Гребенщиковская психиатрическая клиника.

       Что

      Боль стала спадать, и профессор смог почувствовать Дэна так, как его принимали клиенты жидкий чужой огонь в крови. Только пациентам это доставляло удовольствие. Ему же адову муку.

       Расположение корпусов. Внутренние планы. Графики дежурств. У вас ведь там пара аспирантов материал собирала. Просто вспомните, а я посмотрю.

      Ощущение было таким, словно мозг профессора сжали сильные ледяные пальцы. Мелькнула и погасла мысль, что он не может этого чувствовать.

       Понятно. Сбежать от туда можно?

       Нет.

       А прорваться?

      Профессор промедлил с ответом, и в наказанье боль усилилась.

       Никто не пробовал, прохрипел он. Хорошая охрана. Прямая связь с милицией

      Дэн усмехнулся.

       Ага. До города сто семьдесят километров по бездорожью. Быстро приедет милиция, как думаете?

      Профессор счел вопрос риторическим. Но Дэн ответа и не ждал.

       Ладно. Картавый уже откинулся?

       Ка какой Картавый?

       Ты мне дурочку-то не валяй по полу. Тот, который тебе Макарова достал, забыл?

      Профессор понял, что попал окончательно.

       Давно. Со старым завязал.

       Развяжем, спокойно сказал Дэн. Значит так, Александр Афанасьевич. Для начала мне нужна машина.

      Освобожденные руки профессора упали на колени. На запястьях стремительно наливались синяки; впрочем, профессор не удивился бы и перелому.

       Я все-таки надеюсь, промолвил Дэн, что вы будете благоразумны.

* * *

      В понедельник родители не пришли.

      Алина почти обрадовалась, но радость быстро кончилась, когда в комнату для встреч вошел Мазер. Вот его-то она не ожидала увидеть, предполагая, что товарищ депутат шокирован случившимся с объектом своей страсти и пребывает в горькой брезгливости: мол, угораздило связаться с психопаткой. Она не знала, что Альберт вовсе не был брезглив.

       Ну здравствуй, солнышко! Мазер, совсем как на Новый год, поцеловал Алину в щеку и торжественно вручил ей пакет таких размеров, словно в нем лежал слон. Как дела, как поживаешь?

      Алина качнула головой.

       Нормально.

      В пакете обнаружились фрукты, сок, нарезки нескольких сортов и прочие деликатесы, каких в здешней столовой не водилось. Наблюдавшая за встречей медсестра смотрела с завистью.

       Петюня мне сказал, что все будет хорошо, заявил Мазер, присев в кресло рядом с Алиной, а ему можно верить, он настоящий специалист.

       Какой Петюня? устало спросила Алина просто для того, чтобы что-то спросить. Говорить с Мазером не хотелось, но уход от контакта однозначно расценивался как нежелание выздоравливать.

       Петр Петрович, твой врач. Мы с ним в школе за одной партой десять лет ха-ха, отсидели.

      Алина села поудобнее и как можно более небрежно поинтересовалась:

       А нельзя ли по старой памяти попросить Петра Петровича, чтобы он меня выписал?

      Ответный взгляд Мазера она выдержала, не дрогнув, и впервые заметив, что у него светло-серые цепкие глаза. Он словно бы пытался высмотреть, что там на уме у этой рыжей.

      Воспоминание словно хлестнуло ее по щеке: примерно так же смотрел на нее

      Зеркало! Слепой ангел утром первого января! Если я вам понадоблюсь, откройте пудреницу и позовите. Корат!

      Вспомнила. Нахлынувшее чувство нельзя было назвать облегчением, но Алине стало гораздо спокойней. Вряд ли Корат сумеет вытащить ее из дурки, но все же Вдвоем они смогут что-то придумать.