Лихорадка - Де Стефано Лорен. Страница 14

Я слышу, как вдали шумит прибой, ощущаю запах океана. Нутро сводит от желания свободы и страха. Я слышу что-то еще… к нам кто-то приближается.

– Тебя ждет особое знакомство, – объявляет мадам, обжигая дыханием ухо. Дым от ее сигареты обвивается вокруг моей шеи, словно шипящая змея.

Кажется, я перестаю дышать: из темноты появляется мужская фигура – размытое цветовое пятно. И цвет этот – серый.

Никто толком не знает, почему Сборщики выбрали для своих курток и фургонов именно мышастый оттенок. Иногда фургоны перекрашены очень небрежно: стекла заляпаны серыми потеками, шины забрызганы «металликом». Куртки далеко не всегда форменные – это мне известно. Они тоже перекрашены вручную; покрой и фасон у всех разный. Сборщики составляют особую подпольную группу, и хотя кое-кто говорит, что они работают на правительство, с определенностью можно утверждать только одно: они бродят стаями, находят друг друга, создают где-то убежище и ожидают удобного момента… Возможно, Сборщики делят деньги, которые получают за нас, между собой, а на барыш заправляют свои фургоны, заряжают пистолеты, балуют себя спиртным и прочими радостями жизни.

Вонь от приближающегося мужчины накрывает меня еще до того, как я успеваю разглядеть цвет его куртки. От него несет плесенью, смрадным перегаром и потом. Наверное, им приходится немало работать, чтобы похитить много девушек. Наверное, мы заставляем их попотеть. Особенно те из нас, кто сопротивляется – кусается, царапается и вообще заставляет их поднапрячься.

Затем появляется его улыбка. Зубы у него гнилые, их вид напоминает о щербатых ухмылках местных девиц.

Я инстинктивно отступаю на полшага, но мадам хватает меня за руку. Ее ногти и дешевые украшения впиваются в мою кожу с такой силой, что на ней выступает кровь.

Мужчина берет меня за подбородок, и по знаку мадам Джаред поднимает фонарь повыше. Я понимаю, что происходит. Этот мужчина, этот Сборщик, рассматривает мои глаза так, как мы с братом, бывало, рассматривали на рынке яблоки, чтобы выбрать те, что получше. Его взгляд вспыхивает радостью. Я пытаюсь вырваться. Но это еще не осознанное движение. Окончательно мне становится все ясно только тогда, когда мадам называет свою цену.

И я наконец понимаю, какое слово писала мне Мэдди:

«Беги».

Ее руки все еще продолжают двигаться, кричать.

«Бегибегибегибеги».

Сборщик возражает, говоря, что на улице найдет девушек за гораздо меньшую сумму. Вид у него обозленный, вот-вот зашипит. А мадам хохочет, выпуская изо рта клубы дыма, и отвечает:

– Такой там не найти.

«Беги».

Не могу! Габриель по-прежнему здесь, в плену. Мадам его убьет, я в этом уверена. Убьет, как только поймет, что не сможет превратить в еще одного тело-хранителя. Он не способен удерживать девушку против ее воли, не способен носить пистолет, не говоря уж о том, чтобы из него выстрелить.

Но даже если я побегу, как далеко мне удастся уйти? Джаред стоит рядом со мной и светит фонарем в лицо. Он готов схватить меня в любую секунду.

Дыхание перехватывает, мысли в смятении.

«Бегибегибеги».

Бежать куда? Бежать – как?

Сборщик негодует, но не уходит. Мадам понимает, что так или иначе сумеет меня продать. Она уже поздравляет себя.

По правде говоря, мне следовало этого ожидать. Для чего ей еще одна девушка? Все девицы здесь увядшие, иссохшие, истрепанные. Целая палатка отведена тем, у кого вирусное заболевание уже проявилось в той или иной степени, – мадам предлагает их клиентам с большой скидкой. Мужчины уходят от них, стирая с заросших щетиной губ кровь от поцелуев умирающих девушек. Все имеет свою цену. Когда в последний раз старухе попадалась здоровая девушка, в ясном сознании, с целыми зубами и ровной кожей?

Она сказала мне, что я похожа на ее дочь.

На дочь, которую она слишком сильно любила. На дочь, чья смерть оставила в ее душе незаживающую рану. Она больше никогда, никогда не полюбит снова.

«Мне не следовало так сильно любить мою дочь. Нельзя этого делать в мире, где ничто не живет долго».

Сборщик предлагает ей цену пониже.

«Вы, дети, как мотыльки».

Мадам увеличивает свою вдвое.

«Вы – розы».

– Это грабеж! – рычит он.

«Вы размножаетесь и умираете».

Мадам ее утраивает.

– Это же Златовласка! – восклицает она, как будто данный факт имеет для Сборщика какое-либо значение. – Она сокровище. Она принесет вам целое состояние!

– Глаза – это всего лишь глаза, – говорит он. – Найдутся и другие девушки с глазами.

– Не. С. Такими! – Мадам багровеет от ярости. Она обнимает меня, словно защищая. – Одно ее кольцо стоит больше, чем я прошу! Если ты ее не купишь, купит кто-нибудь другой.

На секунду я позволяю себе опасное чувство надежды. Надежды на то, что меня не возьмут, и мадам отправит меня обратно в палатку. Тогда я смогу подхватить Габриеля и скрыться.

Однако Сборщик тянется к бедру… и в следующее мгновение я смотрю в дуло пистолета. Фонарь освещает яростные глаза Сборщика – еще более безумные, чем глаза мадам. Он орет, что передумал и хочет получить меня бесплатно, иначе позаботится о том, чтобы меня больше никто не смог купить. Джаред тоже достает пистолет и наводит на Сборщика. Теперь Сборщик целится уже в Джареда.

Я слышу шум ветра в высокой траве – словно целый мир ахнул. Но это Мэдди выскакивает из зарослей. В следующую секунду она издает ужасающий вопль, пиявкой повисает на мужчине и впивается зубами ему в ногу. Сборщик застигнут врасплох. Он пытается ее оттолкнуть, но девочка обвивается вокруг его ноги, кусается, царапается и вопит.

Сборщик чертыхается и плюется. Похоже, он не желает стрелять – и я вижу изумление в его глазах, когда пистолет все же изрыгает пламя. Но происходящий хаос не способствует прицельной стрельбе. Пуля попадает Джареду в руку. Кровь брызжет фонтанчиком.

Снова пистолетный выстрел – на этот раз его делает Джаред.

Второй раз в жизни я вижу, как Сборщик сгибается и замертво падает к моим ногам. Мэдди всхлипывает и ластится к ноге Джареда, словно котенок. Он наклоняется, чтобы ее утешить, гладит по голове одной рукой, другой продолжая целиться в труп Сборщика.

– Ублюдок! – Мадам плюет на серую куртку. Глаза Сборщика открыты и созерцают ее босую ногу, которой она затаптывает окурок. – Один из моих лучших клиентов! Я даю ему самых красивых девушек! – возмущается мадам, к которой вернулся ее акцент. «Таю». – И вот как он меня отблагодарил?

Она снова плюет в него.

Джаред что-то ласково шепчет Мэдди. Многие женщины и телохранители симпатизируют Мэдди и обращаются с ней как с домашним любимцем. Но девочка привязана к Джареду больше, чем к другим, – она явно испугалась при виде наставленного на него пистолета.

– А ты? – Мадам переносит свою ярость на Джареда. Надвигается на него, вынуждая меня хромать следом за нею. – Посмотри, что мне теперь придется разгребать! Как я объясню смерть его стае? Он не стал бы в нее стрелять. Он блефовал.

Джаред выпрямляется в полный рост – он на голову выше меня и намного выше мадам, но все равно под волнами ее гнева кажется маленьким.

– Я… – начинает он, сжимая кулаки.

Мадам бьет его, сначала по лицу, а потом по руке – ровно по тому месту, где пуля вспорола кожу и где теперь течет кровь.

– Ты лишил меня крупных доходов! Ты помешал мне заключить лучшую сделку в моей жизни!

Она в такой ярости, что у нее исчезает акцент. Старуха несет бред о том, что вокруг шпионы, что ей больше никогда не удастся вести дела со Сборщиками, если те узнают о произошедшем. Она бьет Джареда снова и снова. Именно так Вон бил Габриеля в день, когда тот выпустил меня из комнаты. После этого Габриель был весь в синяках и хромал. Только Джаред гораздо крупнее Габриеля и намного сильнее. Он мог бы разорвать мадам на куски, но не делает этого. Она – его единственный дом, его единственное прибежище. А он – ее технический гений, ее любимец. Но мадам настолько искорежена потерей ребенка, что ненавидит даже там, где должна была бы любить. Зверски ненавидит.