Самая лучшая жена (Pilgrims) - Гилберт Элизабет. Страница 10

К удивлению Роя, Алиса сначала бросилась к нему. Перешагнула через лежащего на полу брата и прикоснулась к плечу, задетому Арти.

– Вы в порядке? – спросила она.

Рой кивнул.

– Мне так жаль, – сказала она.

– Нечего было твоему братцу рот раскрывать, – сказал Арти.

– А вам нечего было со мной разговаривать, – проговорила Алиса негромко, даже не глядя на Арти. – Лучше оставьте меня в покое.

Тут Карл сказал – спокойно, без угрозы:

– Тебе стоит сейчас пойти домой, Арт.

Он произнес это таким тоном, каким год назад врач говорил Рою: «Вам следует срочно исключить из рациона соль». Точно таким же тоном, каким жена Роя говорила Эмме: «Тебе стоит утром надеть теплое пальто». Тихий такой, спокойный приказ.

И Арти ушел, словно ему велел уйти его собственный отец. Он, конечно, негромко выругался, но послушался Карла.

А Карл опустился на колени возле Пита и сказал:

– С ним все будет нормально. Просто шишку здоровую набил, и все.

– Мне вправду очень жаль, простите, – повторила Алиса и спросила: – Может, его можно куда-то отвезти, как вы думаете?

– Поедем ко мне, – сказал Рой, а когда встал, удивился тому, как сильно у него дрожат коленки. Так сильно, что он вынужден был остановиться, удерживаясь за стойку, и только потом он смог идти. Они втроем подняли Пита, выволкли из бара, протащили по лестнице и почти на руках донесли его до машины.

– Уложите его на заднее сиденье, – посоветовал Рой, а Алиса сказала:

– У него же нос расквашен. Он там все кровью измажет.

– Ничего страшного.

Когда Пита засунули в машину, он вдруг открыл глаза, с трудом сосредоточил взгляд на лице Алисы и промямлил:

– Мне мама велела…

Алиса не дала ему договорить:

– Заткнись, Пит. Очень тебя прошу, закрой рот, ладно?

Рой подумал, что она сейчас расплачется, но она не заплакала.

– Да, Рой… – рассмеялся Карл. – Попал ты под раздачу. Небось не думал, не гадал, что все вот так обернется.

– Я просто не могу сказать, как мне жаль, что все вот так вышло, – снова начала извиняться Алиса, а Рой подвел ее к дверце и усадил на переднее сиденье, а сам сел за руль.

Они поехали. На запад, из Вероны. Солнце только что село – легко, бесцеремонно, без всяких там красот заката. Сумерки сгустились, а все еще было жарко. Алиса снова принялась просить прощения, а Рой сказал ей, что она не виновата.

– Все мои братья идиоты, все до одного. Мама говорит, что только я одна смогла додуматься, как выбраться из дерьма.

– Сколько же у тебя братьев? – спросил Рой. Ему самому этот вопрос показался глупым, учитывая обстоятельства, но она сразу ответила:

– Пятеро. – И добавила: – Стивен, Ленни, Джадд, Пит, Эдди.

– И ты.

– И я. Все в армии, кроме Пита и Эдди. Они еще маленькие. Эдди всего шесть. У моих братьев всегда все наперекосяк.

Потом они молча ехали через подсолнуховые поля. Рой подумал, не сказать ли Алисе о том, что подсолнухи с утра всегда поворачиваются на восток, а к вечеру – на запад. Подумал, может, ей это будет интересно или даже поможет, если она вдруг заблудится в Северной Дакоте. Но девочка, похоже, была не в настроении разговаривать, поэтому он промолчал. Они проехали мимо белого пикапа, стоявшего у обочины, и только потом Алиса наконец заговорила.

– Мой младший братик, Эдди, чуть не умер в прошлом году, – сказала она. – Чуть не умер. Он был в доме у наших соседей, и там начался пожар. Все из дома выбежали, кроме него, а когда в ту комнату, где он остался, вбежал пожарный, Эдди спрятался под кровать. Увидел кислородную маску и решил, что за ним пришло чудовище.

– Да, просто страшно.

– Но все хорошо кончилось. Его нашли, и все такое, и все с ним было в порядке. Но когда мне рассказали, что случилось, я сразу подумала, какой же балбес уже мой младший братик. Да, ему всего шесть, я понимаю, но чтобы спрятаться от пожарного, когда кругом огонь… Но знаете, если бы он умер, я бы не считала, что он тупой. Я бы просто по нему горевала. Это ведь большая разница, наверное, – почти умереть или умереть по-настоящему.

Рой чуть не сказал: «В твоем возрасте я бы тоже так подумал», – но ему показалось, что это прозвучало бы слишком горько, и он промолчал.

Рой вел машину по знакомой дороге и думал о пустых, разрушенных домах тех людей, с которыми он вырос и которых теперь больше не было: они умерли по-настоящему или почти умерли. А это, думал Рой, почти одно и то же. Верона и сама почти что умерла, как и другие бессчетные маленькие городки, знакомые Рою. Он думал о своей жене, которая дважды чуть не умерла, пока ее не доконал последний сердечный приступ. «Мне холодно», – сказала она, придя босиком, без пальто по январскому снегу в гараж, где Рой покрывал лаком обеденный стол. «Мне холодно», – проговорила она и умерла – не почти, а по-настоящему. И вот теперь у Роя ныло ушибленное плечо, а на заднем сиденье его машины без сознания лежал семнадцатилетний парнишка, а рядом с ним сидела девочка, которая была вдвое младше его дочери, и у него возникло такое чувство, словно он очень близок к смерти, что он почти умер.

Алиса, словно бы все это время она читала его мысли, потянулась к нему и прикоснулась к его руке. Это было прикосновение матери, любовницы и дочери одновременно, а к нему так давно никто не прикасался, что Рой вздохнул, обессиленно опустил голову и закрыл глаза. Алиса протянула руку к рулю, и Рой отдал ей руль. Он знал, что дорога прямая и безопасная, и понимал, что сейчас будет лучше, если машину поведет Алиса.

– Все нормально, – сказала она, опустила руку и включила фары. Было еще не так уж темно, но фары не помешают. Благодаря фарам их заметят из любой машины, едущей на восток. Их увидит всякий, кто посмотрит, как они пересекают безлюдные равнины Северной Дакоты.

Стрельба по птицам

Гэсхаус Джонсон заехал за Тэннером Роджерсом незадолго до полудня. Он постучал в дверь дома Роджерсов и стал ждать. Он топтался на крыльце и разглядывал столбики. Его пес Снайп тоже забрался на крыльцо. Снайп прихрамывал, как человек с пулей в пояснице. Дверь открыла мать Тэннера, Диана. Ее чудесные светлые волосы были гладко зачесаны назад.

– Диана, – сказал он.

– Гэсхаус.

– Хочу сегодня взять Тэннера с собой пострелять по голубям.

Диана вздернула брови. Гэсхаус ждал ответа, но она молчала.

– Думаю, ему это понравится, – сказал Гэсхаус. – Думаю, ему понравится стрельба по голубям.

– Он не поедет, – сказала Диана.

– А мне бы хотелось взять его с собой. Из-за его отца.

– Он никогда не ходил. И с отцом тоже не ходил.

– В чем дело, Диана? Это у вас правило такое или еще что?

– Может, и так.

– Ладно тебе, Диана.

– Я считаю, что это гадко. Правда. Думаю, ничего нет гаже, чем стрелять по голубям.

– А когда-то тебе нравилось.

– Никогда не нравилось. Сроду не нравилось.

– Бывало, ты сама ходила.

– Ходила, это верно. Но мне это никогда не нравилось.

– А Эд любил.

– Тэннер не поедет, – повторила Диана. – Ему это даже не интересно.

– Там соберутся ребята, которые любят Эда. Мальчику стоит познакомиться с людьми, которые любят его отца. Мальчику будет полезно познакомиться с такими людьми.

Диана молчала.

– Я сегодня вместо Эда буду стрелять, – сообщил Гэсхаус. – Это пока не найдут кого-нибудь еще, кто бы все время вместо него стрелял. То есть… пока он не поправится.

– Очень любезно с твоей стороны.

– Я хороший стрелок, Диана. Я был чертовски хорошим стрелком, когда мы еще пешком под стол ходили.

– Отлично.

– Ну конечно, я не Эд.

– И сколько же голубей ты сегодня собираешься подстрелить?

– Много. – Гэсхаус улыбнулся. – Я собираюсь подстрелить жутко много треклятых голубей. И я позабочусь, чтобы Тэннер тоже настрелял целую тонну голубей.

Диана устало кивнула.

– Черт, да я столько голубей настреляю, что тебе на шубу хватит, – заявил Гэсхаус, и Диана усмехнулась. Гэсхаус Джонсон улыбнулся шире. – Ну как, Диана? Отпусти сынка со мной, и мы привезем тебе чертовски красивую голубиную шубу.