Жак-фаталист и его Хозяин - Дидро Дени. Страница 20

– Пусть поскорее сбегают к нему и прогонят этих ужасных приставов.

Кум. Согласитесь все же…

Трактирщик. Соглашаюсь с тем, что я все порчу. Но что ты хочешь, кум? Уж я такой, какой есть. Природа сделала меня самым жестоким и самым нежным человеком; я не умею ни соглашаться, ни отказывать.

Кум. Не могли ли бы вы стать другим?

Трактирщик. Я уже в таком возрасте, когда не исправляются; но если бы те, кто обратился ко мне первыми, распекли меня так, как ты, я, вероятно, стал бы лучше. Благодарю тебя, кум, за урок; может статься, он пойдет мне на пользу… Жена, спустись поскорее вниз и дай ему все, что нужно. Поторопись и не заставляй его ждать; можешь потом вернуться к этим господам, с которыми ты, кажется, отлично спелась…

Жена и кум сошли вниз, трактирщик постоял еще минутку; когда он удалился, Жак сказал Хозяину:

– Вот странный человек! Небо наслало эту дурную погоду и задержало нас здесь, так как ему было угодно, чтобы вы выслушали мои любовные похождения; но что же теперь ему угодно?

Хозяин, зевая и постукивая по табакерке, растянулся в кресле и ответил:

– Жак, нам предстоит еще не один день прожить вместе, если только…

Жак. Словом, небу угодно, чтоб я сегодня молчал, а говорила трактирщица; это – болтунья, которой ничего лучшего и не надо; пускай же говорит.

Хозяин. Ты сердишься?

Жак. Дело в том, что я тоже люблю поговорить.

Хозяин. Твой черед придет.

Жак. Или не придет.

Понимаю тебя, читатель. «Вот, – говоришь ты, – настоящая развязка для „Ворчуна-благодетеля“! [31] Согласен с тобой. Будь я автором этой пьесы, я ввел бы в нее персонаж, который приняли бы за эпизодический, но который бы им не был. Этот персонаж появлялся бы несколько раз, и присутствие его было бы оправданно. Сперва он явился бы, чтобы просить пощады; но боязнь плохого приема заставила бы его удалиться до возвращения Жеронта. Побуждаемый вторжением судебных приставов в его жилище, он набрался бы храбрости и вторично отправился бы к Жеронту; но тот бы отказался его принять. Наконец я вывел бы его в развязке, где он сыграл бы точно такую же роль, как крестьянин у трактирщика; у него тоже была бы дочка, которую он собирался бы пристроить у торговки дамскими нарядами, и был бы сын, которого он взял бы из школы, чтоб отдать в услужение, а сам бы он тоже решил просить милостыню до тех пор, пока ему не станет противна жизнь. Публика увидела бы ворчливого благодетеля у ног этого человека; его распекли бы по заслугам; он был бы принужден обратиться к окружающей его семье, чтоб умилостивить своего должника и заставить его снова принять помощь. Ворчливый благодетель был бы наказан; он обещал бы исправиться, но в последнюю минуту снова вернулся бы к своему обычаю, рассердившись на действующих лиц, которые любезно уступали бы друг другу дорогу при входе в дом; он крикнул бы им резко: «Черт бы побрал церемо…» – но тут же остановился бы на полуслове, сказав своим племянницам: «Ну-с, племянницы, подайте мне руку и войдем». – А дабы связать этот персонаж со всем сюжетом, вы сделали бы его ставленником Жеронтова племянника? – Отлично. – И дядя одолжил бы деньги по просьбе этого племянника? – Превосходно. – И это послужило бы причиной, почему дядя разгневался на Племянника? – Именно так. – А развязка этой пьесы не была ли бы публичным повторением в присутствии всей семьи того, что каждый из них перед тем делал в отдельности? – Вы угадали. – Если я встречу когда-нибудь Гольдони, то расскажу ему сцену в харчевне. – И хорошо сделаете; он такой искусник, что лучше не надо, и воспользуется этим как следует.

Трактирщица вернулась, продолжая держать в руках Николь, и сказала:

– Надеюсь, что у вас будет хороший обед; только что пришел браконьер; стражник сеньора не замедлит…

С этими словами она взяла стул. И вот она садится и принимается за рассказ.

Трактирщица. Слуг надо бояться: у хозяев нет худших врагов.

Жак. Сударыня, вы не знаете, что говорите; есть хорошие слуги и есть плохие; и, может быть, хороших слуг больше, чем хороших хозяев.

Хозяин. Жак, ты несдержан и допускаешь точно такую же нескромность, как та, которая тебя возмутила.

Жак. Но ведь хозяева…

Хозяин. Но ведь слуги…

Ну-с, читатель, почему бы мне не затеять сильнейшей ссоры между этими тремя лицами? Почему бы Жаку не взять хозяйку за плечи и не вышвырнуть ее из комнаты? Почему бы хозяйке не взять Жака за плечи и не выставить его вон? И почему бы мне не сделать так, чтоб вы не услыхали ни истории хозяйки, ни истории любовных похождений Жака? Но успокойтесь, этого не случится. И потому трактирщица продолжала:

– Надо признать, что если есть немало злых мужчин, то есть также много злых женщин.

Жак. И незачем далеко ходить, чтоб их найти.

Трактирщица. Как вы смеете вмешиваться! Я – женщина и могу говорить о женщинах, что желаю; мне не нужно вашего одобрения.

Жак. Мое одобрение не хуже всякого другого.

Трактирщица. У вас, сударь, есть слуга, который корчит из себя умника и не оказывает вам должного почтения. У меня тоже есть слуги, и пусть бы кто-нибудь из них только посмел…

Хозяин. Жак, замолчите и не мешайте хозяйке рассказывать.

Трактирщица, ободренная этими словами, встает, накидывается на Жака, подбоченивается, забывает, что держит на руках Николь, роняет ее, и вот Николь, ушибленная и барахтающаяся в пеленках, лает на полу во всю мочь, а трактирщица присоединяет свои крики к лаю Николь, Жак присоединяет свои взрывы хохота к лаю Николь и к крикам трактирщицы, а Хозяин Жака открывает табакерку, берет понюшку и не может удержаться от смеха. На постоялом дворе полный переполох.

– Нанон, Нанон, скорей, скорей, принесите бутылку с водкой!.. Бедная Николь умерла… Распеленайте ее… Какая вы неловкая!

– Лучше не умею.

– Как она визжит! Оставьте меня, пустите… Она умерла… Смейся, балбес! Есть действительно чему смеяться!.. Моя бедная Николь умерла!

– Нет, сударыня, нет. Она поправится; вот уже шевелится…

Нанон пришлось тереть водкой нос собаки и вливать ей в пасть этот напиток; хозяйка стенала и распекала наглых лакеев, а служанка говорила:

– Взгляните, сударыня: она открыла глаза; вот уже на вас смотрит.

– Бедное животное – ну, просто говорит! Кто тут не расчувствуется!

– Да приласкайте же ее, сударыня, хоть немножко; ответьте ей что-нибудь.

– Поди сюда, бедная Николь! Скули, дитя мое, скули, если тебе от этого легче. Как у людей, так и у животных своя судьба; она шлет радость сварливому, крикливому, обжорливому тунеядцу и горе какому-нибудь достойнейшему на свете существу.

– Хозяйка права, на свете нет справедливости.

– Молчите! Спеленайте ее снова, уложите под мою подушку и помните, что при малейшем ее визге я примусь за вас. Поди сюда, бедный зверек, я поцелую тебя еще разок, прежде чем тебя унесут. Да поднеси же ее ближе, дура ты этакая!.. Собаки такие добрые; они лучше…

Жак… Отца, матери, братьев, сестер, детей, слуг, мужа…

Трактирщица. Ну да; не смейтесь, пожалуйста. Они невинны, они верны, они никогда не причиняют нам зла, тогда как все прочие…

Жак. Да здравствуют собаки! Нет в мире ничего более совершенного.

Трактирщица. Если есть что-нибудь более совершенное, то уж, во всяком случае, это не человек. Хотела бы я, чтобы вы видели пса нашего мельника; это кавалер моей Николь. Среди вас нет никого, сколько бы вас ни было, кого бы он не оконфузил. Чуть рассветет, как он уже тут: пришел за целую милю. Становится за окном, и начинаются вздохи – такие вздохи, что жалость берет. Какая бы ни была погода, он тут; дождь струится по его телу; лапы вязнут в песке, уши и кончик носа едва видны. Разве вы способны на нечто подобное даже ради самой любимой женщины?

Хозяин. Это очень галантно.

Жак. А с другой стороны, где женщина, достойная такого поклонения, как ваша Николь?