Жак-фаталист и его Хозяин - Дидро Дени. Страница 25

Госпожа де Ла Помере осведомилась, пользуются ли они большой известностью.

«К сожалению, слишком большой».

«Насколько я вижу, вы не особенно дорожите своим ремеслом?»

«Ни капельки не дорожу, а моя дочь каждый день повторяет мне, что самое жалкое положение кажется ей лучше нашего; и ее постоянная грусть окончательно отвращает от нее…»

«А если бы мне вздумалось устроить вам обеим самую блестящую судьбу, вы бы согласились?»

«Мы бы согласились и на гораздо меньшее».

«Но мне надобно сначала знать, обещаете ли вы мне строго соблюдать те советы, которые я вам буду давать».

«Каковы бы они ни были, вы можете быть в этом уверены».

«И вы будете выполнять мои указания по первому моему требованию?»

«Мы будем нетерпеливо их ждать».

«Этого с меня достаточно; возвращайтесь домой; вы не замедлите их получить. Пока что избавьтесь от своей обстановки, продайте все, не оставляйте себе даже платьев, если они яркие; это противоречило бы моим планам…»

Жак, который начал заинтересовываться, сказал хозяйке:

– Не выпить ли нам за здоровье госпожи де Ла Помере?

Трактирщица. Охотно.

Жак. А также госпожи д'Энон.

Трактирщица. Идет.

Жак. Вы не откажетесь также выпить и за мадемуазель д'Энон, у которой приятный камерный голос, мало способностей к танцам и меланхолия, принуждающая ее к печальной необходимости принимать каждый вечер нового любовника.

Трактирщица. Не смейтесь. Нет ничего хуже. Если б вы знали, какая это пытка, когда не любишь…

Жак. За мадемуазель д'Энон, которая терпит такую пытку!

Трактирщица. Выпьем.

Жак. Хозяйка, любите ли вы вашего мужа?

Трактирщица. Я должна хорошенько подумать, прежде чем отвечу.

Жак. В таком случае вас следует пожалеть, так как, насколько мне кажется, у него отличное здоровье.

Трактирщица. Не все то золото, что блестит.

Жак. За отличное здоровье вашего трактирщика!

Трактирщица. Пейте один.

Хозяин. Жак! Жак, друг мой, ты слишком усердствуешь.

Трактирщица. Не беспокойтесь, сударь, это благородное вино; завтра и следа не останется.

Жак. Ну, раз завтра не останется и следа, а сегодня вечером мне наплевать на свой рассудок, то разрешите, сударь, разрешите, хозяюшка, еще один тост, который близок моему сердцу, – тост в честь аббата мадемуазель д'Энон.

Трактирщица. Фи, господин Жак! Ведь это же лицемер, честолюбец, невежда, клеветник, нетерпимый человек – так, кажется, называют тех, кто охотно удавил бы всех инакомыслящих.

Хозяин. Вам неизвестно, любезная хозяйка, что этот самый Жак – своего рода философ и что он очень интересуется мелкими глупцами, которые позорят себя и то дело, которое они так плохо защищают. Жак говорит, что его капитан называл их противоядием от всяких Юэ [35], Николей [36] и Боссюэ [37]. Он ничего в этом не смыслил, да и вы тоже… Ваш муж уже лег?

Трактирщица. Давным-давно.

Хозяин. И он позволяет вам беседовать таким образом?

Трактирщица. Наши мужья хорошо закалены… Госпожа де Ла Помере садится в карету, разъезжает по предместьям, наиболее отдаленным от квартала, где живут мать и дочь д'Энон, снимает маленькую квартирку в приличном доме, поблизости от приходской церкви, меблирует ее со всей возможной поспешностью, приглашает д'Энон с дочерью к обеду и водворяет их там в тот же день или несколько дней спустя, оставив им предписание относительно поведения, которого они должны были придерживаться.

Жак. Хозяйка, мы забыли выпить за здоровье госпожи де Ла Помере и маркиза Дезарси; это непристойно.

Трактирщица. Пейте, пейте, господин Жак, погреб еще не опустел… Вот ее предписание, или, по крайней мере, то, что я из него запомнила:

«Вы не будете посещать публичных гуляний, дабы вас не узнали.

Вы не будете никого принимать, даже соседей и соседок, чтобы казалось, что вы живете в полном уединении.

Вы с завтрашнего дня прикинетесь ханжами, дабы вас почитали за таковых.

Вы обзаведетесь одними только благочестивыми книгами, дабы ничто в вашем окружении не могло вас выдать.

Вы не пропустите ни одного богослужения в вашем приходе как в праздники, так и в будни.

Вы добьетесь доступа в приемную какой-нибудь обители; болтовня затворниц может принести нам пользу.

Вы сведете близкое знакомство с викарием и священниками вашего прихода, так как мне могут понадобиться их свидетельские показания.

Вы никого из них, как правило, принимать не будете.

Вы дадите себе труд исповедоваться и причащаться по меньшей мере два раза в месяц.

Вы примете свое родовое имя, так как оно звучит благородно и так как рано или поздно о вас наведут справки в вашей провинции.

Вы изредка будете раздавать мелкие пожертвования, но сами ни под каким предлогом ничего не будете принимать. Надо, чтоб вас считали ни богатыми, ни бедными.

Вы будете прясть, вязать, вышивать и отдавать свою работу для продажи дамам-патронессам.

Вы будете соблюдать величайшую умеренность: две крошечные порции из харчевни – и это все.

Ваша дочь не будет выходить на улицу без вас, так же как и вы без нее. Вы не пренебрежете никакими средствами, чтобы без особых усилий послужить для других назидательным примером.

Особенно, повторяю вам, вы не должны пускать к себе священников, монахов и святош.

По улицам вы будете ходить с опущенными глазами; в церкви для вас не будет существовать ничего, кроме бога.

Согласна с тем, что это суровый образ жизни, но он продлится недолго, и я обещаю вам крупнейшую награду. Подумайте, посоветуйтесь; если эти стеснительные условия превышают ваши силы, то скажите мне откровенно: я не обижусь и не удивлюсь. Я забыла вам также напомнить, чтобы вы приучили себя к мистическому пустословию и освоились с историей Ветхого и Нового завета, дабы вас принимали за закоренелых святош. Прикиньтесь янсенистками или молинистками, по вашему усмотрению; но лучше всего придерживаться взглядов вашего священника. Не забудьте при всяком случае ни к селу ни к городу ополчаться против философов; кричите, что Вольтер антихрист; заучите наизусть произведение вашего аббатика и цитируйте его, если понадобится…»

К этому госпожа де Ла Помере присовокупила:

«Я не буду вас навещать, ибо недостойна общаться со столь святыми особами; пусть, однако, это вас не тревожит: вы иногда будете тайно приходить сюда, и мы в тесном кругу вознаградим себя за ваш покаянный режим. Но, играя в благочестие, остерегайтесь действительно впасть в него… Что касается расходов на ваше маленькое хозяйство, то я принимаю их на себя. Если моя затея удастся, вы не будете нуждаться во мне; если она не удастся не по вашей вине, то я достаточно богата, чтоб обеспечить вам приличную и более приятную участь, чем та, которою вы пожертвовали ради меня. Но главное – это повиновение, повиновение моей воле, абсолютное, безграничное, без которого я ни за что не ручаюсь в настоящем и ничего не обещаю в будущем».

Хозяин (пощелкивая по своей табакерке и поглядывая на часы). Дьявольская баба! Упаси меня, господи, повстречаться с такой!

Трактирщица. Терпение, терпение! Вы ее еще не знаете.

Жак. А в ожидании этого, прекрасная хозяюшка, не перекинуться ли нам словечком с бутылочкой!

Трактирщица. Господин Жак, мое шампанское придает мне красоту в ваших глазах.

Хозяин. Мне уже давно хочется задать вам один, быть может, нескромный вопрос, и я больше не могу удерживаться.

Трактирщица. Задавайте.

Хозяин. По-моему, вы родились не в харчевне.

Трактирщица. Да, это так.

Хозяин. Вы принадлежали к более высокому кругу и попали сюда в силу необыкновенных обстоятельств.

Трактирщица. Не отрекаюсь.

Хозяин. Не прервать ли нам на минутку историю госпожи де Ла Помере?

Трактирщица. Невозможно. Я охотно рассказываю чужие похождения, но не свои. Скажу вам только, что я воспитывалась в Сен-Сире [38], где мало читала Евангелие, но читала много романов. От королевского аббатства до харчевни – большой путь.