Минет (Отсос) - Хоум Стюарт. Страница 21

– Отлично, Сортирный Рулон! – загремел Майк. – Рад, что ты смог прийти. Мы сегодня много народу собрали!

– Да, – выпалил Сортирный Рулон в ответ, – хорошая тема, она всех привлекает, потому что никто не хочет переплачивать за покупки.

– Союз Нигилистов – это народная организация, – развивал свою мысль Армилус. – И мы, кстати, хорошо знаем историю. В восемнадцатом веке в Лондоне были волнения, толпа требовала восстановления старых цен на товары и услуги, сразу же после того, как они подскочили из-за инфляции. Дело дошло до того, что правительство било людей, которые носили одежду, на которой стояли инициалы СЦ – Старая Цена.

– Ты шутишь! – воскликнул Бэйтс. – Это же тоталитаризм.

– Абсолютно точно, и я могу тебя уверить, что это правда, – по этому вопросу Майк мог вещать с особенным пылом, – если ты мне не веришь, то можешь почитать в книгах по истории.

– Как ты думаешь, а это может повториться? – хотел знать Бэйтс.

– Как сказать, многие культуры воспринимают историю как что-то цикличное, и даже в нашей организации существует значительное меньшинство тех, кто эти взгляды разделяет, – болтал Армилус. – Я вижу много параллелей между нашим временем и прошлым двухсотлетней давности. Существуют целые классы исключенных из производственного процесса мужчин и женщин, которым оставлен единственный способ выразить свои политические взгляды – через покупки.

– Вот это да! – закричал Бэйтс. – То, что ты говоришь, мне просто по башне бьет. Где же ты, блядь, научился говорить как по писанному?

– Я участвую в разных политических группах с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать, – признался Армилус. – Короткое время, еще подростком я входил в группу ленинцев, но быстро понял, что они – реакционеры, которые не в состоянии понять любую форму политической борьбы, происходящую вне рабочего места.

– Я думаю, что у меня касаемо политических знаний, что называется – нескольких сэндвичей на подносе не хватает, – вздохнул Сортирный Рулон. – Меня никогда не интересовало, как всем этим управляют до тех пор, пока я не узнал, что Индустриальная Лига внесла меня в черный список.

– Не надо себя зарывать, – сказал Майк своему другу. – Я читал в газетах о том, как сгорела штаб-квартиру Индустриальной Лиги. Это первоклассная работа. Ты тогда действительно рисковал своей жизнью.

– Но я не убил никого из этих подлецов, – процедил Бэйтс.

– В следующий раз! – заметил Армилус.

– Вот это мысль! – цыркнул Сортирный Рулон.

– Пусть они заплатят за то, что с тобой сделали! – в голосе Майка был фанатизм. – А сейчас давай начнем марш. Ты пойдешь со мной в голове колонны?

– Да!

Марш был официально заявлен. Полицейские из Тауэр Хэмлетс и Хэкней не слышали о Союзе Нигилистов и, кроме того, решили, что тема марша до смешного архаична. Они думали, что марш привлечет горстку идиотов, и поэтому отрядили всего десять полицейских для охраны мероприятия. Полицейские страшно просчитались. Когда ряды марширующих выползли из парка Бетнал-Грин на Кембридж-Хит-Роуд, их ряды пополнились теми, кто опоздал к началу, и только еще выходил из метро.

– Что мы хотим? – скандировала часть колонны.

– Старую цену! – отвечали все.

– И когда? – требовательно вопрошали скандирующие.

– Сейчас! – звучало в ответ.

– Десять пенсов за банку бобов! – вопили все хором. – Десять пенсов за банку чищенных, сочных томатов! И лук по пенсу за фунт!

Во главе колонны шла горстка хорошо одетых активистов. Они несли знамя, на котором была изображены гильотина и надпись Союз Нигилистов. За ними растянулась ободранная колонна люмпенов – разрозненная масса, состоящая из низших слоев пролетариата и опустившихся элементов буржуазного класса: нищих, почтовых работников, уволенных солдат, графических дизайнеров-фрилансеров, рецидивистов, непризнанных рок-музыкантов, карманников, поэтов, владельцев борделей, художников-любителей, работников общественных туалетов, попрошаек, безработной молодежи и даже одного непонятно откуда взявшегося старьевщика.

Привлеченные шумом и требованиями снижения цен, к демонстрантам присоединились легионы покупателей. Группа пенсионеров встала в конце колоны, чем приблизила ее численность к четырехзначной отметке. Вместо того чтобы вызывать в уме май '68-го или даже 1848-й год, демонстранты, скорее, напоминали толпу во время банковских праздников, когда люди расслабляются в каком-нибудь грязном городке на южном побережье.

– Верните шиллинги и соверены! – орали пенсионеры. – Долой десятичную валюту!

– Верните высшую меру наказания, давайте отрубим голову всем членам парламента! – отвечали активисты, возглавляющие марш.

Довольно быстро все вернулись к изначальному лозунгу: «Что мы хотим? Старую цену! Когда? Сейчас! Десять пенсов за банку бобов! Десять пенсов за банку чищенных, сочных томатов! И лук по пенсу за фунт!»

Неоднократно было замечено, что в ходе революции обращение к прошлому может явиться катализатором новой борьбы. Ссылки на исторические прецеденты не призывают нас просто пародировать прошлое, они возвеличивают в нашем воображении текущие задачи. Демонстранты за Старую Цену не бежали от настоящего, они решали современную проблему, одновременно воскрешая революционный дух прошлого. Это и были те силы, которые Союз Нигилистов привел в действие. Изначальная идея сводилась к тому, чтобы дойти до Хэкней Даунс и провести там митинг, но вместо этого развязка оказалась куда более радикальной.

Проходя мимо городской ратуши в Хэкней, некоторое количество демонстрантов откололось, чтобы атаковать этот символ муниципального подавления. Массы взяли инициативу на себя и дабы не отставать от своих собственных последователей, лидерам не оставалось ничего другого, как атаковать полицейский эскорт. БАМ! Кулаки и ботинки нигилистов били полицейские тела. ТРАХ! Несколько говнюков, пошатываясь, попятились назад, выплевывая струйки крови и иногда кусочек выбитого зуба. БАБАХ! Полицейских забили до потери сознания. В то время, когда его товарищей втаптывали в землю, постовой Филипп Диксон, встав на колени, стал просить пощады.

– Ребята, будьте умницами, не бейте меня, – ныл Диксон. – Я сделаю все, что вы хотите, можете меня иметь в зад или в рот. Я у всех хуй отсосу!

– Ладно, клоун, – сказал Майк Армилус и оголил свой амурный мускул. – Подавись-ка вот этим!

– Слушаюсь, босс, – захныкал Филипп.

– Подожди секунду, хуесос, – сказал Майк, когда Диксон сомкнул губы вокруг его члена, – ты уверен, что все, чем мы сейчас здесь будем заниматься, идеологически правильно?

– Что ты имеешь в виду? – удивленно переспросил Диксон.

– Ты на сто процентов уверен в том, что ты согласился сделать мне минет без принуждения? – допрашивал Армилус. – Ты уверен, что ты в своем уме, что на тебя не оказывается никакого давления, что ты решил добровольно заняться со мной оральным сексом?

– Конечно, во всем есть элемент давления, – с возмущением ответил постовой, – если я не отсосу, то меня здесь в отбивную котлету превратят!

– Тогда, – откровенно признал Майк, – я не могу себе этого позволить. Я считаю приемлемой любую форму сексуальной активности между обоюдно согласными партнерами, но меня оскорбляет, когда кого-то принуждают делать то, чего он делать не хочет.

Майк вынул молоток из-под своей куртки и нанес им удар по голове легавого. Полицейский сдулся, как проткнутые иголкой легкие, а потом его обработали сапогами – ПО СЕРЬЕЗКЕ!

Сортирный Рулон Бэйтс не мог поверить в то, что происходило вокруг. Сначала избили полицейских, а сейчас разбивают сотни магазинных витрин. Демонстрация Старая Цена превратилась в погром: повсюду боевики набирали себе потребительские товары и поджигали мусорные урны!

– Дай я у тебя отсосу, – умолял Майка подбежавший к нему студент последнего курса художественной школы.

– Давай скорее, – скомандовал его Майк. – Засунь его к себе поглубже в горло, пока он не встал.

Студент художественной школы сделал так, как ему велели. Он тянул Майка за яйца и думал о том, не поперхнется ли он, когда генетический насос начнет разбухать внутри него. Стоя на коленях и отсасывая во время бунта, мальчик чувствовал себя великаном. И своим внутренним взором представлял себе, как работает над серией картин о лучших днях Восстания в Хэкней.