Минет (Отсос) - Хоум Стюарт. Страница 52

– Ладно, – прорычал анархист, – только по быстрому!

Пока ведущий ток-шоу сосал его член, Стив решил в будущем перейти на голубой секс. Засунуть хуй в рот какого-нибудь чувака легко, в то время как все попытки трахнуть Патрицию Гуд закончились полной катастрофой. И как только Драммонд это решение принял, он осознал, что у него никогда с женщинами особой удачи не было. И тогда Стив поклялся, что, начиная с этого момента, он будет концентрироваться на том, что у него получается лучше всего – снимать парней и изображать бунтаря перед средствами массовой информации!

Алексей Цветков

Социяльный динамит

Послесловие к книге Стюарта Хоума «Минет»

Благодарные читатели Хоума хранятся в России как неразорвавшиеся снаряды в квартирах с разными номерами, на улицах с разными именами, в разных городах. Они таятся как вирусы между пластин информационной чешуи, покрывающей безграничное тело системы, отягощенной капиталом вместо живого инстинкта. Они растут в гниющем рту общества как зубы мудрости. Они ждут пароля, который однажды услышат все, но поймут только те, кто всегда был готов «вопреки контексту». А пока они ждут хотя бы «Минет» на русском языке.

Улицы, на которых вот уже двести лет живут рабочие, превращаются в реки огня, их бывшие жители занимают храмы, виллы и дворцы администрации – кислотный трип анархиста в одиночной камере перед смертью стряхивающего с пальцев молнии, изменяющие психогеографию столицы. С домами, стены которых построены из жеванного хлеба, склеенного завистливой слюной целых поколений, покончено навсегда. Ни у меня, ни у моих знакомых, знакомых с лизергином и разделяющих левую утопию, никогда не было видений подобного содержания. Дело тут, наверное, не в качестве английской кислоты, но в обстоятельствах ее приема. Быть свидетелем воплощенной утопии по собственному хотению невозможно. Точнее, это означает смерть. Утопия это душа коллективных, а не индивидуальных тел. Об этой невозможности и не только в этой книге сообщает нам Стюарт Хоум.

Роман оправдывает название. В книге действительно много сосут. Полицейские у скинхедов и наоборот, восторженный студент дегустирует урину анархистского вожака на фоне пиршества разрушения лондонского Сити, журналист берет у радикала в сортире телецентра, неоязычник в другом сортире облизывает болт копа, а расистская активистка полирует мускул тюремного надзирателя, подвергая его «оральному допросу». Портрет же идеального патриота вообще прост до гениальности, он любит в жизни две вещи: свою родину и чей-нибудь хуй. Однако если предположить, что основные персонажи Хоума читали его роман, каждый из них уверенно заявит: в книге отсутствует, опущен, не отражен главный отсос – когда государство публично делает всем нынешним тедди-бойз самых немыслимых идеологических оттенков или наоборот, когда непримиримые, руководствуясь своей гаражной гражданственностью, хором берут у полиции и администрации – ответ зависит от того, к кому именно, мы, собственно, обратимся – среди вариантов возможен и триумфальный отсос интернационала инородцев у воскресших ариев и кунилингус, устроенный освобожденным женщинам антиполом, именуемым «мужчинами».

Это заимствованное европейцами с востока гаремное развлечение, за которое в некоторых южных штатах США до сих пор можно схлопотать небольшой тюремный срок, отлично подходит Хоуму как метафора чистой власти, как момент проявления силы или авторитета в ситуации, где все формальные знаки этих понятий безнадежно дискредитированы шоу-обществом.

Впрочем, уличный язык, как русский, так и английский, давно расширил значение глагола «отсасывать», придав ему политический, финансовый и военный смысл. Заслуга Хоума здесь только в том, что он переносит элементы уличной речи в пространство так называемой «литературы».

В эпоху, когда читающие юноши и девушки вполне всерьез увлекаются Иэном Макьюеном и Питером Акройдом, а независимость в литературе ассоциируется у газированного телевидением поколения с фамилией Уэлша, т.е. в крайне реакционную эпоху, в межреволюционный период, слава Аллаху, подходящий к концу, неизбежны упреки в адрес Хоума: типа это не литература, а pulp, нету стиля с одной стороны и убедительности с другой.

Обратите внимание как варьируется хруст ломающейся кости: «вызывающий тошноту, аппетитный, приятный, раздражающий, режущий слух» и т.д., в зависимости от отношения писателя к попавшему под раздачу персонажу. Из этой прозы смотрят глаза анархистского оратора, «засасывающие каждого в толпе, как магнетическая пизда». В ней слышны сердца сотен сквотеров, дестроеров и стритфайтеров, выстукивающие хелтер-скелтер по всему соединенному королевству и за его границами. Раздаются две тысячи одновременных ударов полицейских сапог в две тысячи промежностей задержанных нарушителей. Дело тут не в пренебрежении стилем, а в минимализме и одновременной яркости авторской атрибутики, как на плакате Джона Хартфилда или в комиксе «Савой Бук» – наиболее действенных, кстати, проводниках идей, а так же наиболее очевидных способах вывернуть на всеобщее обозрение потроха любой идеологии.

После «Минета» многие, как знакомые лично, так и не известные Хоуму, лондонские радикалы умудрились обидеться на этот роман. Какие еще нужны доказательства его правдоподобия? Остается добавить, что наиболее обидчивые из городских партизан, как справа, так и слева, на сегодняшний день представляют из себя чисто виртуальных «революционеров», тогда как те, кто с удовольствием обнаружил себя в тексте, и ныне вполне удачно пропарывают арматурными прутьями дорогие хромированные тела мерседесов в автосалонах, отмечая так первое мая, расписав торсы цитатами из Маркса и Хаким Бея, блокируют стройку «монумента миллениуму» под специально для этого написанную музыку KLF, высаживают каннабис в клумбах на Парламентской площади и выбрасывают компьютеры из окон фьючерсной биржи, прорвавшись в самое капиталистическое логово делового т.е. не предназначенного для жизни, центра.

Не знаю как у отдельных лиц, но у всех, упомянутых Хоумом организаций, есть более или менее прямые прототипы. До недавнего времени действовала в Лондоне ныне удушенная социальной профилактикой «Классовая Война» – группа интеллектуалов-погромщиков. Особенно они отличились в 92-ом во время компании WE BEAT THE POLL TAX, когда роняли полицейские автобусы в Темзу, а в телешоу предлагали отрубить старой королеве голову. Английский «Милитант» – беспокойная компания фэнов Троцкого, тоже подозрительно напоминает одну живописную организацию из «Минета». «Белые волки», взрывающие кинотеатры для геев и кафе для «этнических», один в один… ну, вы и сами догадаетесь. Не говоря уже про «no future party» – двусмысленные панковские стрит-мероприятия, смешивающие протест против правил уличного поведения с парадом городских фриков и двуногих машин уничтожения. В последнем случае заимствовано скорее имя, а не имидж.

Если Хоум и искажает политическую ситуацию, то эта деформация сродни отражению вашего лица, мелькающему на летящем в это лицо лезвии выкидного ножа.

Да, стиль многих поливов и полемики на собраниях описываемых организаций напоминает не то диалоги из носовского «Незнайки на Луне», не то речи Бивиса и Батхеда, начитавшихся политических чатов. Идеология в этих тусовках используется как легкий наркотик, всерьез не привыкаешь и всегда можно сменить.

Но положа одну руку на «Капитал», вторую на «Преданную революцию», одну ногу на «Общество спектакля» и вторую на «Одномерного человека» и еще что-нибудь положа на «Майн Кампф», я свидетельствую как очевидец множества троцкистских, анархистских, национал-большевистских и просто нацистских собраний и сходок: мероприятия эти выглядят именно так, а не как-то иначе и говорится там именно это, а не другое. По крайней мере в России. Судя по «Минету», ситуация в этом смысле совершенно интернациональна.

Преуспевающие адвокаты выписывают радикальную прессу, потому что не знают лучшего юмористического чтива. Смертельно враждующие группировки в порядке злого розыгрыша пишут друг другу программные брошюры. Радикальная политика используется харизматиками как источник зарабатывания мелкого прайса для личных нужд или возможность решения вопроса сексуальной необеспеченности. Современный декоративный городской нацизм как компенсация склонности к с/м (пассив), современный театрализованный феминизм как та же склонность (активный вариант). Все это гораздо ближе к реальности, чем могут подумать люди, далекие от «движений». Единственное удовольствие, которое можно получать от изучения подобной среды, сродни этнологическому интересу. Единственная позиция без залипания как раз та, которую занимает Хоум как автор романа – не быть ни одной из фигур на доске для того, чтобы остаться игроком. Остаться игроком это значит заниматься политикой как любовью, исключительно от своего имени, не ощущая пресловутой «ответственности» за судьбу окружающих т.е. заниматься политикой, чтобы наконец покончить с политикой в ее привычном животноводческом понимании.