Революционное самоубийство - Ньютон Хьюи Перси. Страница 10
Временами некоторые белые приглашали отца пойти с ними на охоту. И по сей день я не понимаю, почему они делали это. У них у всех были дробовики. Зная, что мой отец был священником, они старались втянуть его в дискуссию на тему Священного писания и происхождения человека. Если Адам и Ева совершенно точно были белыми, спрашивали отца, то откуда взялись негры? По словам отцовских собеседников выходило, что негры произошли от Адама и гориллы. Отец парировал, отвечая: «Каким же грубым и низменным существом должен быть белый человек, если он опустился до того, чтобы заниматься сексом с обезьяной?» После такой постановки вопроса обстановка накалялась до предела, но ничего серьезного не происходило.
Ни одного члена семьи отец не оставлял без своей защиты. В пятнадцать лет самый старший из моих братьев, Ли Эдвард, пошел с отцом работать на мельницу, где перемалывали сахарный тростник. Процесс обработки начинался с забрасывания тростника в дробильную установку, работавшую на бензине. Дробилку никогда не останавливали, так что приходилось безостановочно наполнять ее тростником, иначе она могла перегореть. Ли Эдвард должен был подбрасывать в дробилку тростник. Мощность мотора немного убавили, чтобы подросток успевал, но после четырех часов напряженного труда он так устал, что не смог бросать тростник с необходимой скоростью, и оставшийся в дробилке тростник выгорел. Увидев, что работа остановилась, владелец мельницы начал бранить Ли Эдварда. Он мог много чего плохого наговорить, но отец был тут как тут. Владелец был белый мужчина ростом выше шести футов и весом фунтов двести — отец как раз доходил ему до пояса. Отец выключил мотор и сказал хозяину, что сам будет подбрасывать тростник, после чего велел Ли Эдварду отправляться домой. Он хотел, чтобы мы по его примеру стали хорошими работягами, однако он не меньше желал, чтобы мы выросли, сохранив свою гордость.
Вновь и вновь я слушал эти и подобные им истории, пока опыт отца не стал моим собственным. Любой человек, будь то черный или белый, кто пытался беспокоить нас, имел дело с отцом. И отца совсем не волновало то, что белый Юг не терпел такого поведения со стороны чернокожих. Отец стоял на своем вплоть до последнего дня нашего пребывания в Луизиане, т. е. до того, как мы перебрались в Калифорнию. Он больше не вернулся на Юг.
Тот факт, что отец выходил сухим из всех столкновений с белыми, пожалуй, имеет более глубокое объяснение, чем кажется на первый взгляд. В конце концов, отец сам был наполовину белым, и кровь белого человека текла в жилах его близких — его отца, двоюродных братьев, тетей и дядей. Жившие по соседству белые спокойно могли пустить кровь неграм, но они опасались быть уличенными в убийстве другого «белого». Статистика подтверждает эту гипотезу. История линчевания на Юге показывает, что негры-полукровки имели гораздо больше шансов выжить в условиях расового угнетения, чем их чистокровные собратья.
В любом случае, гордость моего отца означала постоянную угрозу смерти. И все же этот дамоклов меч не уничтожил в отце желания во что бы то ни стало оставаться человеком, желание быть свободным. Теперь я могу понять, что, сохраняя человеческое достоинство, он сохранял и свободу, а, кроме того, получал возможность передать ощущение свободы своим детям. Как бы ни старалось общество украсть у нас чувство собственного достоинства, мы выживали благодаря тому, что получали от отца. Это был самый драгоценный дар из всех возможных. Все остальное берет начало именно отсюда.
Несокрушимое осознание ценности собственной личности сближало нас и побуждало чувствовать ответственность друг за друга. Поскольку я был младшим в семье, все мои братья и сестры оказали на меня серьезное влияние и в особенности три моих брата. Из них больше всего я обязан Мелвину: он убедительнее остальных показал мне возможности интеллектуального роста и особый путь самореализации.
Мелвин всего лишь на четыре года старше меня, поэтому, пока мы учились, он постоянно составлял мне компанию в играх. Мелвин собирался стать врачом, а я мечтал о том, как выучусь на дантиста, чтобы мы смогли на пару открыть больницу в нашей общине. Постепенно это желание исчезло. Наверное, это случилось еще в школе. Вообще мои амбиции школьных лет довольно рано растаяли. Хотя Мелвин и не поступил в медицинскую школу, он всегда был прилежным учеником. Сейчас он читает лекции по социологии в Мерритском колледже в Окленде.
Я всегда восхищался живостью ума, присущей Мелвину. Именно брат помог мне справиться с трудностями, которые я испытывал с чтением. Когда он поступил в колледж, я стал увязываться за ним и слушать, как он обсуждает книги и занятия со своими друзьями. Мне кажется, что впоследствии впечатления от всего услышанного побудили меня подать документы в колледж, хотя, в общем-то, в школе я ни чему не выучился. Кроме того, Мелвин учил меня понимать поэзию. Он ставил мне записи стихов или читал их сам. Он занимался литературой, и я подозреваю, что, декламируя мне стихи, он просто заучивал их. Мы часто обсуждали с ним смысл стихов. Иногда Мелвин объяснял мне его, но стоило мне обнаружить, что я вполне способен понимать поэзию без посторонней помощи, как я сам начал помогать Мелвину доходить до сути стихотворений.
Я без особого труда запоминал стихи, и к моменту поступления в среднюю школу в моей памяти хранилось немало стихов, которые я когда-либо слышал. Мелвин посещал класс литературы в городском колледже, так что с его слов я выучил стихотворения «Колокола» и «Ворон» Эдгара По, «Любовную песнь Дж. Альфреда Пруфрока» Томаса Элиота, «Озимандию» и «Адонаиса» Шелли. Мне также нравился Шекспир, особенно я любил проникнутый отчаянием монолог в «Макбете», начиная со слов «Завтра, и завтра опять / Так мелко пресмыкается изо дня в день…». Шекспир писал об условиях существования человека. Он имел в виду и меня, ибо временами я был вынужден изо дня в день беспомощно пресмыкаться. Зачастую я напоминал себе актера, с волнением и одновременно с важным видом играющего свою роль в течение недолгого часа, отведенного ему на сцене. Вскоре, подобно быстро сгорающей свече, моя жизнь подошла бы к концу. Однако я учил урок, смысл которого был противоположен отчаянию Макбет. Если жизнь постоянно наполнена шумом и яростью, она может быть больше, чем пустая, выдуманная история.
«Адонаис» также оставил неизгладимый отпечаток в моей душе. В этом стихотворении рассказывается о человеке, друг которого погибает или его убивают. Одно из достоинств стихотворения кроется в том смысле, который в него заложен. А главная идея — показать, что с течением времени чувства поэта изменяются и он начинает смотреть на вещи по-иному, чем прежде. Поэт делится своими переживаниями, прослеживает, как постепенно меняется его отношение к умершему другу. Под конец школы у меня стал накапливаться похожий опыт, потому что мои друзья стали поступать на службу или обзаводились семьями, или пытались влиться в ту самую систему, которая в школе постоянно заставляла их чувствовать себя униженными. Со временем я начал ощущать безнадежность того пути, который выбирали мои друзья. Женитьба, семья и долг — в каком-то смысле, это не что иное, как еще одна форма рабства.
Стихотворение «Озимандия» Шелли поразило меня, потому что в нем я обнаружил разные смысловые пласты. По-моему, это довольно насыщенное и сложное стихотворение: